Во дни Артаксеркса

Царица Вашти ослушалась царственного супруга. Постыдилась пройти по пиршественной зале нагой, и не смог царь похвалиться красотою жены перед своими вельможами. Через несколько дней царицу заперли в дальних покоях дворцового гарема и приставили к ней стражу, а все жены Персии должны были на ее примере уяснить, что их ждет, если не будут повиноваться мужьям. Через считанные дни Вашти была предана забвению, и никто и никогда больше ее не видел. Но царям не пристало долго оставаться в одиночестве, и вот уже Артахшасса снова желал общества достойной женщины, которая расписала бы ему, насколько он хорош в постели. Он разодел бы ее в богатые одежды, а она, что самое важное, родила бы ему сыновей. По совету одного из своих вельмож — тех же самых, что шептали ему, будто женщины по всей империи примутся перечить мужьям, если он не окоротит строптивую царицу, — он всюду разослал гонцов с повелением везти во дворец красивых девиц благородного происхождения. Кроули девицы заботили мало. Каждое семейство, достаточно знатное и богатое, чтобы представлять живой товар ко двору, наперебой расхваливало свою кандидатку, и разумеется, в невесты девчонок записывали, едва те выходили из детства, так что и выглядели они соответственно. Плоские и неотличимые от мальчишек. Им бы сидеть дома и играть в куклы, а не украшать собою царский гарем. Кроули знал, что никто из благородного выводка не заинтересует Артахшассу — тот предпочитал более осязаемые формы. У шестнадцатилетней красотки Вашти все округлости были там, где им и следует быть, так что сравнения с нею не выдержал бы ни один из этих тощих птенцов. — А теперь, — нашептывал Кроули, массируя виски главному евнуху, прогоняя нарождающуюся головную боль, — разошли семьям письма с благодарностями, и поразмыслим, что делать дальше. Тот покорно отправился делать что сказано, а Кроули в который раз прикинул, как бы увильнуть от противной работенки. Гарем был переполнен, запах старого пота и благовоний перебивал запах пота свежего и новомодных духов, а уж когда у такой толпы женщин синхронизировались лунные циклы, и все они одновременно становились несносны и нервны… Неудивительно, что евнухи потеряли всякий покой. «Больше никогда, — клялся Кроули, — никогда не стану биться об заклад с ангелом». С этим хитрым ангелом, который как пить дать мухлюет. Кроули вздохнул. Здравый смысл — или, скорее, один лукавый и лживый ангелок, — говорил ему, что на царя проще всего влиять из-за трона, через его женщин. Что настоящая власть у того, кто держит в руках царский гарем. Что ж, возможно, оно и так, но вот только фигура, на которую поставил Кроули, выбыла из игры, дверь в дальние комнаты гарема заложили каменщики, а царица-мать была устрашающе высокоморальна и богобоязненна. И никогда не слышала ничего, что шипели ей на ухо. Той ночью Кроули пробудился ото сна, потревоженный внезапной мыслью. Он сел в постели, убеждая себя, что это глупейшая идея из всех, что ему приходили, и что он, вероятно, слишком долго таился по углам, выслушивая разговоры о том, как лучше подвести глаза. Но царь не был умен, и это в самом деле могло потешить его тщеславие. Кроули выскользнул из гарема и направился в павильон, отведенный одному из доверенных царских советников. — Царь заслуживает самого лучшего, — тихо прошипел он, — заслуживает самую прекрасную деву на всей земле. Всех новоприбывших следует обучить, как угождать ему, как усладить его взор и слух. А после пусть они пройдут перед ним, а он выберет лучшую. Когда ты проснешься, тебе… Постой-ка. А ведь где-то я уже видел этот профиль. Он присмотрелся. Достойный муж имел очевидное сходство с одной из негодниц, что таскали теперь в гареме друг дружку за косы, но Кроули не помнил, чтобы имя его появлялось в списке отцов, мечтающих запродать невинность своих кровиночек царственному бугаю вчетверо их старше. Мордехай считался бездетным, слыл честным человеком и… — Кроули сосредоточился, — …и да, он пытался протолкнуть свою кандидатку! Ай-ай. У каждого есть слабое место. — Мордехай, — шепнул Кроули как бы между прочим, — делай, что я скажу, и твоя маленькая… дочь? А, ну ладно, пусть будет дочь твоего дяди, делай, что сказано, и она станет царицей. Подумай, как ты будешь ею гордиться. Какие выгоды получишь, если она сядет на трон. И никто никогда не узнает, Мордехай. Просто делай то, что я говорю. Мордехай, не просыпаясь, нахмурил брови, будто услышал нечто неподобающее. Кроули ухмыльнулся, склонился над ним и зашептал в самое ухо. На следующий день гарем гудел. Оказалось, теперь девчонок будут специально откармливать, чтобы стали помягче, и купать их, и умащивать, наводить красоту, и так целый год. А еще научат одеваться прельстиво, ходить плавно, и танцевать, и исчезать незаметно, когда царь пресытится их видом. Эштор прилежно училась всему, но каждый день усаживалась на одном и том же месте у окна в то самое время, как Мордехай, будто невзначай, проходил по двору. Удивительное совпадение. Кроули это обнадеживало: то была преданность, которую ему всего только и требовалось что перенаправить на себя. — А ты выглядишь куда более женственно, чем в первый день, — сказал он однажды, когда Эштор, окруженная дворцовой прислугой, принимала очередную ванну. Девчонка взбрыкнула, расплескав воду, и забрызгала одну из прислужниц. Та шлепнула ее по руке. — Кто ты? – пискнула она, скрывшись в воде по шею. — Немедленно выпрямись! — прикрикнула служанка. — И действительно. Ты не покажешь мне ничего, чего бы я не видел прежде, — заметил Кроули. — Ты один из евнухов? — спросила Эштор. Кроули, ступая осторожно, обошел лужи мыльной воды. — Хочешь проверить? — рассмеялся он ей в лицо. — Я твой наставник, Эштор. — Говори, почему никто из них тебя не замечает? — потребовала она, наблюдая, как все вокруг как ни в чем не бывало продолжали умащивать маслом каждый дюйм ее тела. — Это потому, что я совершенно особенный наставник. Для самых особенных девочек. Все остальные слишком обыкновенны, чтоб видеть меня. — У меня достаточно наставников, — твердо сказала Эштор. — Особенные мне не нужны. — О, как раз наоборот, — сказал Кроули, приподнимая ее голову за подбородок. — Ты не раз поблагодаришь меня за уроки, девочка. Я научу тебя лгать. Она смотрела на него с опаской. Он улыбнулся и стер каплю масла с кончика ее носа.

* * *

Она оказалось способной ученицей. Мордехай, заранее убедив ее в необходимости скрывать правду о себе, отлично ее подготовил, и теперь Кроули возводил свои дворцы на надежном фундаменте. Каждую новую маленькую ложь она принимала как очередное проявление верности семье. Есть некошерное мясо, вслух отрицать, что она еврейка, пустить по гарему слух, будто один из евнухов дает одной из девушек, более красивой, чем сама Эштор, полуночные уроки, оставшись с той наедине — каждое предложение Кроули встречалось с энтузиазмом, как только она убеждала себя, что именно этого хотел бы Мордехай. Она и бровью не повела, когда соперница бесследно исчезла из гарема вместе с молодым симпатичным евнухом, в которого были влюблены все поголовно девчонки. Кроули рассказывал ей долгие нудные истории, и любая другая на ее месте уже бы заснула от скуки, а Эштор лишь глядела на него завороженно блестящими глазами и смеялась в нужных местах. Если же у нее не получалось, Кроули закатывал ей пощечину, и все начиналось с начала. Она танцевала, соблазнительно изгибаясь, и Кроули хлопал в ладоши, отбивая ритм. Она задыхающимся шепотом рассказывала, как он высок, и красив, и как неотразим в своей невероятной мужской стати, и была настолько убедительна, что Кроули, бывало, на мгновение забывал, что сам сочинял ей тексты. Она сидела безучастно, как мебель, пока он будто невзначай раскрывал в ее присутствии государственные тайны, а потом с соблазнительной хрипотцой нашептывала услышанное ему же на ухо, прежде чем попросить о каком-нибудь одолжении. Кроули очень ею гордился. И вот наконец, после того как целый год девчонок ублажали и откармливали, их принялись поставлять в царскую опочивальню. Каждый вечер забирали по одной, а под утро отводили ее в другое крыло, ждать второго шанса, который, скорее всего, так никогда и не явится. Кроули оглядел Эштор со всех сторон. — Неплохо, — оценил он. — Не сутулься. Втяни живот, — он скользнул к ней вплотную, погладил по щеке. Она глянула застенчиво, заалела смущенно и почти неощутимо, как будто не смогла с собой совладать, легонько прижалась щекой к его ладони. Кроули ухмыльнулся и потрепал ее по волосам. — Умница, девочка моя. — Девочка самого царя, я надеюсь, — сказала она, обрывая игру и ухмыляясь ему в ответ. — Я в тебя верю, — заявил Кроули и растянулся на ее постели. — Теперь вот еще что. Секс. Ты ведь уже знаешь основы, да? Она закатила глаза и глянула на него, будто на престарелого родственника, чьи глупости приходится сносить. — Сколько я уже тут живу? Здесь это вообще единственная тема для разговоров. — Эштор налила им по чаше щербета. — Дерзко. С царем так не говори. И, кстати, о царе, слышала все эти восторги: «Ах, его величество словно лев! Ах, он подавляет всякого своим величием!» Разве это что-то доказывает? Вот я точно знаю, что он представляет собой в постели. Она хохотала так самозабвенно, что щербет пошел у нее носом. Кроули покаянно улыбнулся. — Согласен. Не самая удачная формулировка. Но тем не менее, правда в том, что Артахшассе почти пятьдесят, его никогда не интересовало ничье удовольствие, кроме собственного, и у него несколько противоречивые представления о том, какими следует быть юным девицам. Ты должна казаться застенчивым бутоном, который о сексе не имеет ни малейшего представления, и в то же время вести себя как ненасытная блудница, увлекающая его во все более глубокие пучины страсти, всякий раз изобретающая новые способы его ублажить — но ничто не должно дать ему повода усомниться в твоей нетронутости. О, и еще: он и в самом деле любит, когда восхищаются его размером, но ему претит мысль, что девушка может осмелиться говорить о таких вещах прямо. — Это же глупо! — воскликнула Эштор. — Ну, большинство людей действительно глупеют, когда дело касается секса. Но ты ведь не поглупеешь, нет? — Нет, — сказала она. — Но я не думаю, что уже готова со всем справиться. — Чушь, – заявил Кроули. — Твое имя стоит в списке следующим. Все, что тебе нужно — это знания, и уж если я в чем хорош, так это в том, чтобы открывать людям глаза на мир. На их возможности, — он поманил ее к себе. Она отпрянула. — Царь увидит, если я буду не девственна. — Не бойся. Урок чисто теоретический, уверяю. Для начала, не хочешь ли почувствовать, как оно должно быть? Эштор выгнулась, судорожно поджав ноги. Кроули поддержал ее, устроил ее на подушках и отвел волосы с глаз, пока она пыталась отдышаться. Он отдал ей свой бокал щербета. — Теперь о печальном: царь, вероятно, никогда не сможет доставить тебе такого удовольствия, но это именно то, что ты должна изобразить в его объятиях. Тс-с-с, все будет хорошо. Тебе просто нужно узнать побольше. Давай это устроим. Он легонько прикоснулся пальцами к ее вискам и наблюдал за выражением лица, пока бесконечные энциклопедии укладывались в ее голове. Под конец она выглядела нездоровой, будто у нее сильно разболелась голова. Кроули убрал боль. — Там есть очень… извращенные вещи, — сказала она дрожащим голосом. — Ну да, — Кроули улыбнулся. — Не делай этого в первую ночь. Она кивнула и улыбнулась в ответ самой лучшей из своих пустых улыбок. — Он сделает мне больно? — спросила она как бы между прочим, будто заметила, какая мягкая зима в этом году. Кроули помедлил с ответом. Она казалась ужасно юной. — Не намеренно, — сказал он. — Удерживай его интерес, и ты получишь свою корону. — А что получишь ты? — спросила она, как и многое множество раз до этого. — Милую девочку, которая не раз принимала мой совет и к совету которой склонит слух сам царь, именно в те в минуты, когда он наиболее уязвим, — ответил Кроули. — И, что не менее важно, я буду знать, что та, что стала мне небезразлична, хорошо устроилась в жизни. — Лжец, — заявила она, и это звучало как комплимент. Он ушел, когда она заснула.

* * *

Царь остался ею очень доволен. Эштор улыбалась именно тогда, когда следовало, и умудрилась без слов показать, насколько поразило ее царское величие. Артахшасса чувствовал, что помолодел, купаясь в восхищении столь юной и блестящей особы, и единственным, кто видел страх в ее глазах, был Кроули. — Я могу сделать так, чтобы тебе казалось, будто все это очень далеко и не с тобой, — сказал он, увидев, как она прикусила губу. — Нет. Он может заметить, — ответила она и нежно улыбнулась Артахшассе, который сиял, как дурак. Когда все закончилось, она лежала, уставившись невидящим взглядом в темноту опочивальни, а царь счастливо похрапывал рядом. Кроули присел на край постели, взял ее за руку, а другой рукой гладил по щеке и рассказывал, как он ею гордится, и что он не мог бы гордиться сильнее, даже будь она его собственная плоть и кровь, и как много ее победа значит для Мордехая, и что она хорошая девочка, и он ее любит. Она поверила каждому слову. Он изумился тому, какую радость доставило ему то, что она смогла остаться настолько невинной.