Долги

Тикали часы, заполняя комнату навязчивым стуком шестеренок, вальсом секундных и минутных стрелок. Все в часах: механизмы расположились на столе, полуразобранные, но идущие, повисли на стенах, потянулись к потолку, качая руками-маятниками, стекли по поверхностям, стремясь приблизиться к совершенству Дали, уползли на улицу, облицовывая практически каждый сантиметр перламутровых стен. Несколько десятков аппаратов показывают разное время, спешат, отстают, но не хотят останавливаться. Оглушительно бьет полночь произведение искусства Викторианской эпохи, заставляя поморщиться. Следом за ним тонкими, переливчатыми перезвонами летят басовитые и легкие, приглушенные и четкие тона разных творений мастеров часового дела. Отсчитывается новое время длиной в долг. Хибари стоит в центре комнаты, скользя взглядом по облепленным часами стенам. Ему кажется сомнительным существование этой комнаты, вечно идущих часов, себя внутри помещения, пейзаж за окном, будто приклееный дошкольником к готовой аппликации. К сожалению, он сам зашел сюда несколько минут назад, что, впрочем, не мешает ему чувствовать смутное, будто пелена дыма, ощущение чужого Пламени, но вскоре это уходит. Остается осознание неуловимо тонкой иллюзии, при которой все настолько переплетено с реальностью, что приходится принять на себя роль излечивающегося шизофреника. И все же японец отчетливо чувствует, что это не очередное издевательство, не мираж. Привычно ложатся в ладони холодные рукояти любимого оружия, и бывший Глава порывается разбить все часы, но не может сдвинуться с места, будто натыкаясь на невидимую клетку. Шорох его наручных часов сливается с общей какофонией звуков, а после в голове громко звенит будильник, разрываясь. Брюнет резко садится на футоне. За окном раннее-раннее утро такой же ранней теплой осени. Рядом сопит размеренный лаской ежик, тихо свистит у открытых седзи спящий на жердочке птах, и азиат заметно успокаивается. Он, естественно, знает, почему его преследуют эти сны - он сам тому виной. Не лучшей идеей было 'продать душу' Дьяволу. Белому дьяволу, который казался невинной овечкой, ангелом, хотя при близком рассмотрении переходил в разряд редких сволочей, с которым мог сравниться только Рокудо. Впрочем, это решение было единственно верным, и теперь его время пришло. Пришло "буквально", стучась в дверь темного дерева, ведущую в аскетичную обитель патриота страны Восходящего Солнца. Белый дракон с геральдической лилией начал преследовать его давно, забираясь в черный бархат его снов, которые после превращаются в некое подобие кошмаров, раз за разом прокручивая сделку. Необходимость этого человека - задание Хибари, и он жив благодаря двум "высшим" силам: мужчине в черном костюме и перламутровому мифическому существу, которое стало пособником японца в опасных делах, невесомо присутствуя за спиной угрюмого брюнета, шаг за шагом идущего к цели по трупам врагов и собственных пешек. Это была жестокость мафии - сборища одичавших травоядных, управляемое самыми отчаянными из них. Хищник в этом стаде - глоток воды в засуху, и Хибари знал свою странную необходимость в этой семье. Его это, впрочем, не радовало. Стоя у вершины, он невольно лицезрел погрязшее в обмане и предательствах "элитарное" общество. "Никчемные", - сказал бы азиат и был бы абсолютно прав. Теперь хищнику предстояло стать таким же, живущему своими инстинктами и одиночеством. Он пришел в бункер добровольно, не скрывая несломленной гордости и внутреннего стержня, будто занявшего место позвоночника, прочного, как мягкое олово, и твердого, будто каленая сталь. Молодой мужчина ждал оплаты с нескрываемым интересом к происходящему - белый дракон знал, на что шел, соглашаясь на условия наглеющего в неуместной ситуации японца. Сейчас же бывшему Грозе Намимори предстояло выбирать в последний раз: умереть или подчиниться неизвестности. Жизнь в резвом темпе вальса для Хибари Кеи закончилась. Оставалось возможно последнее танго со смертью. Верная коробочка не подвела, тонфа, объятые пламенем, как прежде легли в чуть шершавые ладони, кольцо на пальце пылало, пульсируя в такт сердцу. Он не боялся разъезжающихся железных дверей и белоснежного посланника древних, который заберет то сокровенное, что парень берет как зеницу ока - гордость одиночки. Бой начался внезапно - дракон явился будто из ниоткуда. Долго схватка не продолжалась. Спокойный хозяин судьбы Хранителя Облака стоял в дверях, играя длинными тонкими пальцами со светлой цепочкой. Рядом реял перламутрово-белый дракон - соратник небольшого ежа, сейчас занимающего половину свободного пространства зала. Недостаток воздуха угнетал обоих. - Твоя душа устроит только Люцифера, - с усмешкой роняет испытующий, аккуратно двигаясь по залу и подходя к мрачному, но такому же невозмутимому, как и сначала, юноше. Хибари молчит. Это молчание продолжается еще долго, пока Хранитель не задумывается. Внезапное откровение весьма забавляет белую сторону, которая выбивает тонфа из рук хмурящегося и обездвиженного хищника. Тот не сопротивляется, обдумывая еще что-то, что, возможно, следовало бы сказать, но в результате обладатель угольно-черных волос просто слушает тишину вокруг, прерываемую тихим попискиванием ежика, наблюдает за хозяином положения. Люцифером в ангельском обличье. Черное и белое с легкой примесью фиолетовой меланхолии. Перевёрнутая диадема на щеке и такая же в душе другого, скрытая за полотном справедливого презрения. Он живут, падают, взлетают, бьют в полную силу словами ли, действиями. Противоположно-схожие, живые. Хибари растворяется в окутывающей его тьме, чувствуя дыхание на лице, холод металла и теплую кровь, пропитывающую дорогой черный костюм в стиле Вонгола. Он азиат оседает на пол, в последний раз видя жемчужно-лиловую белизну глаз своего ростовщика и встрепанные светлые волосы, удовлетворенную серьезность вместо обычно-лисьей инфантильной ухмылки. От дракона не пахнет гордостью за содеянное, только парой цитрусовых нот дорогого известного парфюма. Белым костюмом он запоминает перед собой ангела, прежде чем отправиться в пылающий раскаленным железом Ад. Белый дракон опускает пистолет, сделав решающий выстрел в упор. Он смотрит в мутнеющие зрачки, а после уходит, точно зная, что его черная совесть мертва.

- Мы встретимся в другом мире, чтобы заплатить по счетам.