you’ve got a face not spoiled by beauty

дазай часто сравнивал сигму с собой. до безумия часто. в его глазах светловолосый юноша являлся олицетворением чистой непорочности, светлого, яркого начала, имеющего незапятнанную сущность. в глазах сигмы не было выжженного отпечатка злобы, жажды мести, а его тело, в отличии от тела самого осаму, не имело ни единой неровности, ни единого следа, шрама, ссадины, воспоминания о чём-то великом и отвратительном. шатен порой завидовал. безумно завидовал чужой бледности, чистоте, отсутствию нужды прикрываться за бинтами. бывший мафиози мог переводить различные воспоминания в шутку до определённого момента, но когда страхи переливались через край — в груди собирался неприятный ком, спирающий дыхание, не дающий сконцентрироваться ни на чём ином. он готов был поклясться многим, будучи твёрдо уверенным, что владелец небесного казино не утопает в недосказанностях и попытках исправить свои ошибки. дазай и вправду считал, что в жизни сигмы ничего-то кроме казино особо и не было. когда их взгляды впервые встретились, мужчине стало откровенно не по себе от осознания того, насколько сильно он ошибался. насколько сильно недооценил своего спутника. в сигме гораздо больше жизни. гораздо больше стремления познать, ощутить, исследовать, понять. а ещё, сигма был готов принять осаму таким, каким он являлся. пусть и не без шока, не без размышлений, не без страха. с самой первой встречи светловолосый никогда не просил делать что-либо иначе, не затыкал, не пресекал. сигма просто смотрел ему в глаза, позволяя себе окунуться в странный, загадочный омут с головой, не боясь ничего из того, что может обнаружить там. дазая это поражало. поражало, что создание, кажущееся настолько хрупким и нуждающимися в защите, обладало гораздо более ощутимым стержнем, чем многие из тех, кого он знал. сигма не был борцом, не имел за плечами тысячи заслуг, но при этом через время прекратил казаться беззащитным. дазаю говорили, что это неправильно. говорили, что человеку, подобному ему, отношения вовсе не нужны. говорили, что осаму, в силу своего опыта, являющегося совершенно непропорциональным количеству прожитых лет, принесёт лишь боль. пытались убедить в том, что белый цвет негоже портить чёрными пятнами, навеки въедающимися в чистоту, не оставляющими надежды на спасения. иными словами, присутствие бывшего мафиози в жизни владельца казино принесёт этой истории необратимые последствия. но им обоим было наплевать. однажды дазай сказал, что сигма является для него светом. а сигма ответил, что будет счастлив светить для него. в последствии, вдобавок к бесконечному тарахтению осаму, буквально обо всём и ни о чём, подключился сигма. их диалоги сложно было назвать чем-то «нормальным», «привычным» и «правильным», поскольку содержание бесед весьма часто выходило за рамки банального человеческого понимания. в этом было что-то особое. оба знали, что те вещи, которые временами упоминались у них, они обсуждают сугубо друг с другом. и, право, сие добавляло гораздо больше интимности, чем любые прикосновения. в конце-концов, интеллектуальная близость ничуть не хуже физической. сигма пробуждал самые дальние закутки памяти дазая, раз за разом задавая такие вопросы, предвидеть которые последнему никак не получалось, как бы сильно он не старался. попробовать «читать» осаму было равносильно суициду, но светловолосого интересовало совершенно не это. за удивлённое лицо шатена, удивлённого очередным комментарием своего спутника, владелец небесного казино был готов пожертвовать даже своим заведением. а главное, они оба осознавали, что _ т а к и м и _ им позволено быть лишь друг с другом. живыми. настоящими. здесь и сейчас. иногда, и сам дазай задумывался о том, что меж ними — бескрайняя пропасть. он — бывший исполнитель портовой мафии, неоднократно раненый собственными надеждами, воспоминаниями и опытом, о чём ежедневно напоминает всё то, что мужчина так отчаянно прячет под повязками на ежедневной основе. сигма — творение божественных истоков, появившееся в его жизни так же резко, как и в мире в принципе. созданный из ниоткуда, но совместивший в себе всё то, что осаму так отчаянно искал в других, раз за разом обжигаясь, отвращаясь к самому себе и к собственным попыткам. каждый раз, когда сигма ощущает себя чужим во вселенной, а его спутник терзает свою душу мыслями о собственной отвратительности, хватает «одного». одного поцелуя. одного прикосновения. одного тихого признания в любви. однажды сигма пообещал, что станет для него светом. с каждым новым утром дазай всё сильнее осознавал своё истинное предназначение: не позволить этому свету погаснуть.