Вести с фронта

К наступлению весны 1945 Франция, ещё год назад оккупированная немецкими войсками, потихоньку встала на путь к возрождению. Страна постепенно стала выходить из военной разрухи: дела с экономикой шаг за шагом улучшались, количество рабочих мест значительно возрасли, цены на товары в магазинах с каждым днем стабилизировались и французы возвращались в прежний ритм жизни. Вместе с гуманитарной помощью: консервами, виски, арахисовой пастой, клетчатыми рубашками, во Францию хлынули и ранее недоступные новшества. Еще в конце 1940 года в Сен-Жермен-де-Пре звучал чистейший французский джаз, представленный, в частности, ансамблями Клода Лютера, Клода Абади и братьями Виан, а вскоре после освобождения Франции в укромных заведения разносились мелодии рок-н-ролла и свежего джаза, толкованного по американским манерам, кои приходились по душе молодеже, разумеется, преимущественно столичной. Несмотря на закрытые балы и танцевальные залы с первого дня мобилизации и строгий контроль над соблюдением ограничений, скрытым вечеринкам это помешать не смогло. И инициатива тайных балов могла исходить от кого угодно: от аккордеониста, от помолвленных пар, планирующих в скором будущем свадьбу, от владельца питейного дома. Как правило, собрания проводились по воскресеньям, по-обыкновению в конце дня, но нужно было быть предельно острожным, чтобы вернуться домой незамеченным после начала комендантского часа. Однако улицы по сравнению с довоенным временем все еще казались пустынными. Женщины с трудом взваливали на узкие плечи домашние дела и уход за детьми, в то время, как большинство мужчин пребывало у северо-восточной границы. Нынешняя французская армия выступала прямым союзником с Британией и США, а также в отличии от нее же в 1918 году, — когда американская армия, обученная во Франции, находилась под контролем генерала Фоша — полностью зависела от американцев в материальном, логистическом и оперативном плане. Хотя существенную часть боевых действий в начале 1945 году вели части французской армии в основном с воздуха и моря и лишь изредка вмешивались на фронте. И те мужчины, что не были задействованы на французко-немецком рубеже делились на две категории: на работяг, в силу нехватки рук трудившихся круглосуточно, и едва вернувшихся с войны, большинство из которых имели удовольствие пребывать в госпиталях. Собственно, об одном из них и пойдёт речь. Лейтенант Скотт Саммерс, — темноволосый американец крепкого телосложения и лет двадцати трех — некогда назначенный на пост командира взводом, после одной из стычек на фронте по зачистке немецких «котлов», имел нешуточные ранения. Его лицо было изуродовано синяками и ссадинами, грудь изнывала от схваченной пули, а ноги переломаны в четырех местах. Чудом солдатам удалось вызволить его из-под огня и без промедления доставить в больницу на окраине региона Франш-Конте. — Рана могла бы пустить гной, если бы ещё несколько часов, — объясняла медсестра после извлечения пули и удаления осколков из глазного яблока. Слова ее растворялись в шуме вражеских самолётов, сбрасывающих в окопы бомбы, воплях товарищей, чье лицо пуще покрывалось алыми отметинами, и восклицаниях нацистов «Aufgeben!». Саммерс не видел ее лица, не мог видеть. По голосу, удавшемуся прорваться сквозь пелену в его мозгу, ей было не больше двадцати пяти. Она такая молодая, а война уже прибрала к рукам и заставляла потеть в тылу. До его ушей доносились крики, хотя он не мог поклясться, будто они ему не кажутся. Многие месяцы проведя то в обороне, то в наступлении ему ни раз приходилось слышать и видеть подобное. А сейчас, когда его наверное окружают белесые стены или с отливом голубизны, он не мог различить правды от опасной иллюзии в голове. То были его товарищи, разорванные на его глазах в клочья, или раненные бойцы, лежащие на соседних койках и сжимающих в зубах жгут, пока доктора копашаться со скальпелями и другими инструментами вокруг них? — Вы что-то хотели спросить? — вдруг сказала девушка, должно быть, в медицинском одеянии, что стояла возле царг его постели. А Саммерс молчал. И мысли в его разуме бегали кривыми зигзагами и моментально гасли, стоило им добраться до кончика языка. Судя по раздавшимся шагам, медсестра ушла, оставив его в полном одиночестве наедине с самим собой. С каждым часом в госпиталь, хоть и рассчитанный на семьсот мест, но в военное время не без неудобств вмещающий в два-три раза больше, из горячих точек попадали все новые люди. И врачи без передыху носились от одной кушетки к другой. Последние годы им приходилось трудиться днями и ночами напролет, и даже после появления в больницах специалистов из множества других стран, отправленных на подмогу, дела лучше идти не стали. Так как в последние месяцы Франция являлась одним из ведущих государств, что воевало на передовой, ситуация с личностным составом армии ухудшалась и ряды солдат изо дня в день редели. Как правило, бойцов оперировали по американскому образцу, тяжелораненых, как можно скорее, эвакуировали в госпитали, а легкораненых лечили в дивизионном лазарете, первую помощь пострадавшим оказывали прямо на земле или непосредственно в машинах: автомобилях скорой помощи, джипах, полугусеницах, доставляющих до ближайшей медицинской роты. Компания всегда была максимально приближена к фронту. При этом штаб медсестер выполнял вид ухода: перевязки (кровоостанавливающие), иммобилизацию переломов, инъекции сульфаниламидов, транквилизаторов и обезболивающих, но иногда им приходилось браться за более тяжкую работу. Скотт Саммерс медленно, но верно шел на поправку. Под шквалом стрельбы, были задеты только мягкие ткани в грудной клетке, а ни как ни костные структуры или органы средостения, тогда бы ни о каком выздоровлении речи не шло. Весьма удачно, что его вовремя доставили в лечебницу, и заражения или существенного кровоизлияния удалось избежать. Несмотря на усиленные поставки медицинских средств и оборудования, в дальних углах страны зачастую вместо бинтов использовали чистое белье, простыни или полотенца. Но менять компрессы старались при каждом удобном случае, когда удавалось выкроить немного времени от содержания новоприбывших. — Я вас приподниму, — по интонации Саммерс узнал ту юную медсестру, делавшую заключение после его операции в первый день пребывания в госпитале, — вы меня слышите? Лейтенант скрипел зубами, не решаясь вымолвить и слово. — Да. — Я вас чуть-чуть подниму, — вновь повторила девушка, — мне нужно наложить бинт. Ему показалось, будто он дал положительный ответ, кивнув. Скотт почувствовал, как руки медсестры легли на его плечи, и та попыталась изменить его положение с лежачего на сидячее. Область грудной полости пронзила режущая боль, как от разом вонзенных тысячи иголок или острия заточенного пехотного ножа верхмата. С его раны сняли прошлую перевязь с запекшейся кровью и обработали спиртом, насколько он знал: ранее периодически использовали в качестве дезинфекции раствор поваренной соли. Далее медсестра начала неумело наматывать на ранение марлю. Кончики ее пальцев изредка касались его кожи. И Саммерс ощутил давно забытое годами на войне тепло, коим отдало его по телу от чужих задеваний. — Вам нечасто приходилось накладывать бинты? — Как вы узнали? — на секунду ее ладони застыли и не осмеливались продолжить работу. — Почувствовал. Вы давно здесь? — Не сильно больше вас, всего пару недель, — хотя за проведенное в госпитале время ее навыки заметно оттачились. Тем временем она завязала финальный бант и с особой аккуратностью положила лейтенанта обратно на подушку. — Спасибо вам, — послышался приглушенный ответ. — Ну, что вы, — уголки губ на ее лице дрогнули в слабой улыбке, какое упущение, что Скотт не мог ее видеть, — обращайтесь, если вам что-то понадобится. Она уложила в карманы оставшиеся бинты, бутылочку спирта и ножницы и собиралась двинуться в направлении следующего солдата, дабы сделать обработку его ранения. — А как я могу к вам обращаться? — Меня зовут Джин Грей. Ее слова отозвались громким эхом в его голове. И весь окружающий шум на мгновения прекратился. Тем же вечером медсестра вернулась со вчерашним выпуском «L’Humanité». Это была ежедневная коммунистическая газета в формате берлинер, издаваемая в Париже. — Разрешите я присяду? Скотт с усталостью кивнул ей. И она примостилась на краю его койки. — У нас всего два плохо ловящих сигнал радиоприёмника на других этажах, я подумала, что вам будет интересно узнать о новостях. Вы читаете «L’Humanité»? Узнать о положении дел на фронте — о чем ещё мог мечтать солдат. Последние дни лейтенант сгорал от любопытства и желал уловить краем уха в чужих беседах хоть одну весточку. — Прежде никогда не слышал, — местные тиражи были ему неизвестны. Он был во Франции проездом, если так можно выразиться. — Она на французском и издается в столице, — пояснила девушка и развернула сложенную пополам газету. — Я не знаю французкого. — Я учила его в колледже. — Вы не француженка? — с удивлением поинтересовался Скотт. — Что вы, я из небольшого городка Аннандейл-на-Гудзон из штата Нью-Йорк, — возразила она, — я, как вы, американка. — А вы как узнали? — Почувствовала, — на ее лице проскользнула незаметная ухмылка, — на бирке у вашей постели написаны ваше отделение и ваше имя, лейтенант Саммерс. Если бы у него не сводило мыщцы физиономии, он бы обязательно ей улыбнулся. — Я начну, — сказала медсестра, вспомнив о вчерашнем газете, которую ей с трудом удалось раздобыть, — от 7 марта. Скотт насторожился. А если нацистам удалось прорвать окружение? Он ни сколько не сомневался в подготовке и организации армии Антигитлеровской коалиции, но при всей вере в светлое будущее нельзя исключать такой исход, как вступление в мировое господство германского фашизма. — Против Германии, с востока и запада, скоординированные атаки. Весь Кельн в руках американцев. Западный фронт: 1 армия США полностью завоевала Кельн в руинах, Кельн — третий город Рейха. С соседних кроватей послышались радостные возгласы. Немецкие войска не просто отступают, они бегут на изначально свою территорию и теряют закрепленные позиции. А известия ещё более отрадного не могло и быть, значит затянувшаяся в летах война в скором времени подойдет к завершению. Совсем недолго осталось ждать. С того дня медсестра Джин Грей, у которой выдавался хоть крошечный перерыв от ухода за солдатами, отправлялась в прилежащий город Бельфор и рыскала в поисках свежих газет, доставленных прямиком из Парижа. Как правило, она возвращалась с новейшим выпуском «La France», к сожалению, остановившим издательство с 13 марта 1945, или «L’Humanité». Найти газеты было непростым делом, учитывая, что более двадцати изданий прекратило свое существование ещё в августе 1944. Время неукротимо летело. А Грей все также по утрам занималась медицинским обслуживанием солдат, а каждый вечер поднималась на этаж, садилась на угол постели лейтенанта Саммерса и вслух читала последние известия. Скотту не повезло получить в бою проникающие ранения роговиц глаза. И однажды чудом после реабилитационного периода ему удалось открыть глаза и впервые за долгие недели увидеть размытое изображение палаты госпиталя. По идее окончательное восстановление ждало его ещё через месяц. Но лейтенант был рад вновь увидеть мир в былом обличии. А к ранней ночи, когда к его кровати подобралась юная медсестра, он взора отвести с нее не мог. — Вы бы не могли дать мне газету? — сказал Саммерс, как только она приземлилась подле него. — К вам вернулось зрение? — бодро промолвила Джин и вложила в его руки новоявленный выпуск. Перед глазами плыла картинка, и он не мог различить даже букв громогласного заголовка. Спустя минуту Скотт вернул газету обратно. К тому же, он все равно, опираясь на собственные знания, не смог бы ее прочесть, ведь она была полностью на французском языке. Медсестра принялась читать. И в какой-то момент американский лейтенант понял, что вовсе не следит за вестями с фронта. Его мысли были заняты совсем иным, молодой Джин Грей. Не упуская первой выпавшей возможности, рассмотреть ее поближе, когда она сидела совсем рядышком, он окинул ее взглядом. Она была миниатюрной девушкой с чистой кожей. И ему сразу бросились в глаза, ее огненно-рыжие волосы, мирно покоющиеся на худых плечах. И все полчаса его ум не покидала лишь одна мысль. — Какого цвета у вас глаза? — спросил Скотт шепотом, как только с ее уст слетели последние строки газеты. — Такого же, как ваша форма. Она обернулась к нему и чуть наклонилась. И Саммерс увидел ее яркие переливчатые глаза с проблесками недавно распустившейся листвы после продолжительных месяцев зимы. А из окна доносился тихий шелест юных листков близстоящих кустов, искривлённых деревьев и шум оживленного Бельфора. Слабые порывы ветра лениво колыхали зелень и били ветками в стекло. Возвышенные небеса кололи глаза отблесками слепящего света. Лишь вдали, на небосклоне простирались размытыми полосами перистые облака. А солнце знойно опаляло своим искристым сиянием улицы городы, с наступлением весны почти вернувшегося в прежнюю колею. За следующие пару-тройку недель попытки, предпринятые Скоттом, подняться на ноги оканчивались безуспешно. А в выпусках попадались заголовки о капитуляции Кенигсберга и встрече советских и американских войск в Торгау на немецкой реке Эльба. И наконец, от 24 апреля 1945 в газете «L’Humanité», в спешке доставленной медсестрой прямиком в чужие руки, лейтенант Саммерс, хоть и не был научен ни слову по-французски, без сложностей понял фразу четким жирным шрифтом, растянутую на всю страницу титульного листа: «Красная Армия в Берлине». Затем воцарило всеобщее счастье среди пребывающих в госпитале, а Скотт, едва улучивши момент, на радостях пригласил Джин на танец после завершения войны. А девушка с охотой согласилась, чем подкрепила интерес американца поскорее встать на ноги. Способность ходить и зрение окончательно вернулись в распоряжение Саммерса после взятия штурмом Берлина 2 мая 1945, тогда же он выписался из военного госпиталя на краю области Бургундия — Франш-Конте. Через два месяца после подписания Германией документа о безоговорочной капитуляции и окончанию почти шестилетней мировой войны, в июле 1945 лейтенант Скотт Саммерс и урожденная Джин Грей шагнули под венец в городе Париж и поселились на окраине региона Долина Лауры во Франции. Спустя три года в их семье на свет появился мальчик Нейтан, еще через два года — девочка с ярко-рыжими волосами Рейчел.