ruinous attachment.

Холодно. Морозный воздух заполнил небольшую комнату, отчего находиться стало в ней в разы неприятнее. Мрачное убранство помещения лишь наводило тоску, давая апатии полностью завладеть мозгами и чувствами. Закрыть окно никто не торопился, холодный ветер помогал прийти в себя и очистить голову, заполненную тревожными мыслями, что не давали покоя. В середине января благодаря климату всегда было ниже минус двадцати по цельсию, из-за чего открытое окно и майка без рукавов обеспечивали тяжёлую простуду, а то и хуже, грипп. Но находящихся в комнате двух девушек это мало волновало, даже если можно так сказать, окно было частично и для этой цели открыто. На старом потрёпанном диване сидела, поджав под себя ноги, девушка, чьи волнистые волосы спадали с плеч и обрамляли лицо. Блеклая кожа, что не видела солнечного света, болезненно выделялась среди русых прядей, а расслабленные мышцы лица передавали картину равнодушия. Дилюша своим видом смотрелась как недостающий пазл интерьера и сидела столь неподвижно, что казалось, будто она является его неодушевленной частью. Лишь горячее дыхание, что оставляло стекла очков запотевшими, позволяло понять, жива ли она. Её девушка стояла напротив, и уже виднелось, как она продрогла от столь низкой температуры в помещении. Белые дрожащие руки держали фарфоровую кружку, в которой ещё оставался еле тёплый чай, что был горячее любой здешней души. Феликс поставила посуду с недопитым напитком на стол и сложила руки поперёк груди, недовольно взглянув на Дилюшу. Гематомы по всему телу, что не были прикрыты тканью, обкусанные губы кровоточили и болели, пустой взгляд некогда любимых карих глаз, — всё это виднелось, стоило только взглянуть на сидящую девушку. «Жалкое зрелище, смотреть даже противно», — мысленно выразилась Феликс и направилась в сторону ванной комнаты. Включив свет, Феликс огляделась. Столько лет уже проживает здесь, а всё никак не может почувствовать ощущение дома. А что такое дом? Место, где тебя ждут близкие люди? Может, жилплощадь, заработанная собственным трудом? Или всё-таки это что-то эфемерное, не поддающееся описанию чувство чего-то родного, такого ей непостижимого, чего-то тоской отдающего в сердце. Раньше Феликс считала, что её пристанище около Дилюши, её девичьей влюбленности, позднее сильной многолетней любви, а после и вовсе не совсем здоровой привязанности. Но кто люди такие, чтобы судить о том, что в их понимании здоровая любовь, а что нет? Почему кто-то в праве осуждать других за иное проявление любви, пускай и у Феликса с Дилюшей оно выходило через насилие? Переместившись к ванне, Феликс повернула ручку крана, после чего полилась горячая вода. Девушка поднесла холодную ладонь к источнику тепла, вследствие чего отдёрнув руку из-за не самых приятных ощущений. Но после Феликс снова повторила сие действо с ещё не успевшей согреться ладонью. Боль вызывала зависимость. По ощущениям это было сродне эйфории от наркотических средств, или же никотину, попадавшему в организм через дыхательные пути, отравляя легкие. Боль возбуждала, позволяла чувствовать себя живым, а не тряпичной куклой, которая повиновалась хозяину, что дёргал за нитки и указывал, как нужно делать. Перемена температур отрезвляла и увеличивала диапазон ощущений и чувств. Оторвавшись от своего занятия, Феликс повернулась для того, чтобы закрыть дверь, но ей вдруг резко помешала чья-то рука, что преградила путь. — Что ты делаешь, идиотка? — спокойно обратилась Феликс, пытаясь всё же уменьшить диаметр дверного проема. Дилюша в свою очередь пыталась этот диаметр увеличить, сильнее оттягивая дверь в свою сторону. — Пусти, мне ванная нужнее сейчас. — сказала Дилюша, окончательно открыв дверь, которая ручкой сильно ударила стену прихожей. Сложив руки на бока, беспардонная вторженка оглядывает комнату и продвигается внутрь, пока не подходит вплотную к Феликс. Взгляд голубых глаз, в чьей радужке бушевал океан, встретился с раздраженным взглядом авантюриновых темных очей. Напряжение, что царило между, ними было настолько сильным, что его можно было уже резать ножом. Однако обе не смогли выдержать столь продолжительный зрительный контакт, отвернувшись по разные стороны. Спустя непродолжительное время, Дилюша обратилась к девушке: — Выйди из ванной, собака, твоё место на ковре подле входной двери. — Ну давай тогда, как хорошая хозяйка, ты мне наглядно покажешь моё место. — ехидно съязвила Феликс, не сдвигаясь с места и не подпуская Дилюшу к ванне. — Пошла вон. — Не будь такой грубой, дорогая, имей совесть, я первая сюда зашла. — Феликс начала уже откровенно ёрничать, не боясь разозлить свою «хозяйку», что уже начала сильно злиться на такое поведение. — Не кипятись, Дилюшенька, если так подумать, это моя ванна, и я могу делать с ней всё, что захочу. И конкретно сейчас я хочу, чтобы ты была по ту сторону двери. Дилюша дошла до своей точки кипения и со злости, взяв Феликс за грудки, грубо впечатала её в холодный кафель, после чего, приблизившись, прошептала: — Ты никто, и у тебя нет никаких прав. Псинам вроде слова не давали. По спине Феликс пошли мурашки: то ли от распространяющегося по квартире холода, то ли от своей гиперакузии. Она вздрогнула и сильным рывком оттолкнула от себя Дилюшу, что спиной налетела на раковину. Послышался болезненный стон, после чего на щеке «собачки» остался постепенно багреющий след от пощёчины. — Заслужила. — Несомненно. А теперь выметайся. — Дилюша, ты знаешь, как мне нравится выводить тебя из себя, но конкретно сейчас мне просто нужна эта комната. — Феликс начала раздеваться, надеясь, что оттолкнет Дилюшу своим безрассудством и она просто уйдёт сама, однако произошло то, чего ожидать никто не мог. — Тогда будем мыться вместе. — Как скажешь. В комнате повисла гнетущая тишина. Обе девушки были в ужасе от своих слов, не ожидая друг от друга подобного. Напряжёнными руками Феликс ухватилась за края ванной, дабы не подскользнуться на мокром дне, и, присев, она стала ждать свою девушку, что залезла после и уместилась перед Феликс. Под взглядом, что успел стать чужим, было неуютно и некомфортно. Казалось, что этот взгляд мог прочитать душу, лицезреть каждую грань её и все потаённые уголки сознания, что так долго и тщательно скрывались за призрачными замками, вывернуть наизнанку все внутренности и выпотрошить все чувства, которые всё ещё прятались внутри. Звенящая тишина пожирала все случайные мысли, заставляла чувствовать себя не на своём месте, будто всё должно происходить не здесь, не с тем человеком. Гнусно преследовало Феликс по пятам чувство потерянного смысла жизни, неудовлетворённость прошедшими годами, словно она что-то потеряла на своём пути, или же ещё не обрела, но собственнолично обрезала все дороги к собственному мнимому счастью, ограничив себя самодельной ржавой клеткой, чей ключ от замка был ласково вложен в руку Дилюши. — Тебя устраивает тот факт, что мы сидим в воде полностью одетые? — А тебе нужно раздеваться? — Не особо. Минув этот небольшой диалог, девушки всё так же продолжили пилить друг друга взглядом. На лицах, вглядываясь, замечая каждую перемену эмоций, они пытались отыскать ответы на свои вопросы. Но ответов не было. А вопросы остались. Зачем они здесь? Почему всё ещё рядом? Почему они ещё живы? — Дилюша, как думаешь, что, по-твоему, значит любовь? — с нечитаемой интонацией задала вопрос Феликс, наблюдая за девушкой напротив, что успела в этот момент отвести взгляд. Мокрые патлы распластались по поверхности воды, собираясь в гармоничные узоры, что дополняли красок на холсте в виде крашенного дна ванны. Дилюша поёжилась и задумчиво нахмурилась, словно и вправду размышляла над заданным вопросом. — Наверное, любовь — это что-то неосязаемое. То, что можно лишь почувствовать, но никак не описать. Вероятнее всего, другой человек сказал бы тебе, что это привязанность к кому-либо, желание защищать и оберегать. И он будет прав в какой-то степени. А может и не прав. Каждый видит любовь по-своему. — слегка подрагивающим голосом всё же заговорила Дилюша, правой рукой создавая волны в воде. Феликс на это лишь хмыкнула, погружаясь в размышления. После, она решила продолжить разговор на столь неприятную им обеим тему. — А что ты думаешь о нас? — В каком смысле? — У нас любовь? Дилюша совсем опустила голову, скрывая затуманенные зрачки чёлкой. Она старалась не думать об этом. Старалась думать лишь о том, что помогает Феликс жить счастливо рядом с любимым человеком. А своё счастье не так важно, как-нибудь потом разберётся. Когда-нибудь потом. Но настанет ли это потом когда-либо? Или она так и продолжит отдавать всю себя ради других? А люди не ценят, они требуют всё больше и больше, не давая ничего взамен. И в чем же тогда смысл? К чему весь этот театр, если актёры работают на чистом энтузиазме, а неблагодарная публика лишь критикует? А может просто энтузиазм закончился? Как и любой ресурс, искреннее желание помочь, делая людей счастливыми, быстро кончается, если его не подпитывать. Но это никому не нужно, даже самой Дилюше. Она хотела просто закончить всё это. Всю эту игру, у которой нет ни начала, ни конца. — Помнишь, мы раньше любили играть со временем? А потом я распсиховалась и ударила тебя за это? — Такое не забудешь. А что, хочешь повторить? — решив оставить проигнорированный вопрос до лучших времён, Феликс приподняла одну бровь в вопросительном жесте, хотя уже не удивлялась столь резкой смене темы разговора. — Да, только на этот раз можешь посильнее, я выдержу, обещаю. — и Дилюша улыбнулась. Да, она обязана выдержать, как всегда это делала. Раньше у них была любимая игра, в которой фигурировали две чокнутые персоны асфиксией. Правила довольно просты, достаточно лишь удерживать пальцы на сонных артериях, и самое главное, остановиться вовремя. Но со временем, Дилюше перестало нравиться чувство баланса на грани жизни и смерти, она стала опасаться, что однажды перегнет палку, переусердствует и всё. Конец. Насильственная смерть от удушения. Летальный исход. Уголовная ответственность, убийство в столь юном возрасте и загубленная жизнь. Однако сейчас Дилюша решила дать поводья горящей кареты, мчащей в пропасть, Феликс. Глупо и безрассудно, но продолжаться так больше не может. Дилюша слишком слабая, слишком решительная для каких-то серьезных решений, поэтому она вверила свою судьбу в холодные руки Феликс. Пусть будет, что будет, теперь всё зависит не от неё. Наверное, это Дилюша и назвала бы любовью в своём понимании. Потянувшись к шее Дилюши, Феликс начала внимательно следить за выражением лица девушки, что покорно кивнула, дав понять, что она может начинать. Надавив несильно с двух сторон, Феликс начала потихоньку увеличивать силу нажатия, постепенно наблюдая за тем, как меняются эмоции на бледном лице. Но эмоций практически не было. Была только улыбка, не сулившая ничего хорошего. А позже хрип. Еле слышный, совсем тихий. Если бы не бушующий в крови адреналин, Феликс бы услышала его сразу. Но все чувства притупились. Осталась только шея Дилюши и желание лишить воздуха, такого необходимого для поддержания жизни. Которая больше не теплилась в теле девушки. Феликс как по щелчку пришла в себя. Она с ужасом начала сознавать, что её девушка не дышит. Что она увлеклась. Это она виновата в смерти. Только она. Паника захватила разум. Феликс пыталась растормошить медленно остывающее тело, что безвольно откинулось на край ванны. Но не получалось. Это конец. Она опоздала. Хотя, если быть точнее, она же и виновата. Тревога не позволяла мыслить рационально, отчего в голову начали лезть разные бредовые идеи, что не могли помочь в столь отвратной ситуации ни разу. Но что же может помочь? Что тогда поможет? Весь хрупкий мир, что держался на них двоих, начал рушиться, погибать на глазах. Какой смысл был существовать без неё? Его просто не было. Всё будто сразу потеряло смысл. Внезапно пришло понимание, что её дом всегда был так близко, и так далеко одновременно. Возможно, это было любовью в понимании Феликс, возможно, она была столь сильно привязана девушке, что существование без неё сделали бы жизнь просто невыносимой? Никто уже не скажет и не узнает.

***

Через пару дней в полицейский участок поступил звонок, в котором старая женщина жаловалась на сильный неприятный запах в подъезде и протекающий потолок. Позже, после вскрытия замков, в ванной комнате было обнаружено два тела, на одном из которых были обнаружены следы удушения, на другом же порезанные вены на правом запястье.