Ludovico Einaudi – Nuvole Bianche
…Лето близится к концу, и природа будто специально раньше времени навевает нескончаемые туманы на и без того пасмурный пригород Лондона – Анерли, что находится в юго-восточной его части. Недавнее солнце, кажется, успело испугаться злобных ветров и поспешило скрыться за небольшими домами и высокими многоэтажками, не успев обломать свои тонкие, слабенькие лучики. А ветра ликуют. Срывают с деревьев еще зеленые, словно майская трава, но уже местами начинающие желтеть листья, которые потом будут бездумно затоптаны случайными прохожими, станут похожими на черные кляксы на асфальте, перемешаются с сентябрьской сырой землей, приятно пахнущей свежестью и лесом. Вселенная явно торжествует, показывая, что она не любит лето, не любит баловать им Белый Свет. Ей куда приятнее осознавать, что лето проиграло свою битву, уступив место осени, потому что такой силы ему было не одолеть. Именно так рассуждает Гарри, сидя возле окна, лениво переводя взгляд с настенного календаря, на котором через пару часов можно будет зачеркнуть очередной прошедший день, 2 сентября, на ливень за окном, который разражается с каждой секундой все сильнее и сильнее, хотя кажется, что дальше уже некуда. Входная дверь приглушенно хлопает, затем слышится звук положенных на тумбочку ключей, а потом Луи привычно шаркает теплыми тапочками по гладкому паркету, едва не падая и тихо хихикая – как и всегда. И Гарри спрыгивает с подоконника, а потом улыбается. Улыбается так, словно за окном – солнце, словно на небе – ясная-ясная голубизна, словно стены в их маленькой съемной квартирке не серые, с заметными подтеками от протекающей крыши, а светло-желтые, как спелые лимончики, которые парень так любит есть целиком, иногда даже прожевывая толстую кожуру и удивляя этим своего любимого. В нем, на самом деле, и есть вся причина. Когда он рядом, солнце светит ярче, а ливень превращается в нечто прекрасное; когда его руки обвивают талию, невероятное тепло окутывает с ног до головы, даже если в квартире еще не дали отопления, а махровые носки не спасают; когда он, улыбаясь, целует мягко в макушку, заросшую копной кудрявых волос, кажется, что сама Вселенная не может устоять перед этим – и дает лишнее время, словно приостанавливая его бег. Они должны быть вместе как можно дольше. Как можно крепче. Как можно сильнее. Но, видимо, Она так же считает, что две секунды – вполне достаточно для них, и поэтому тут же с кухни доносится громкий звук плиты, оповещающий о том, что шарлотка готова. - Вечером наобнимаемся, маленький, - заметив, как неохотно его выпустил из своих объятий Гарри, со смешинкой в голосе пообещал Луи. – Не хочу, чтобы твои труды сгорели напрасно, - и парень, все еще чувствуя, как словно за спасательную ниточку цепляется за его пальцы Гарри, все же отправился на кухню, так же шаркая тапочками. И если бы он только знал, что нужно было ловить момент, пока горели единственные чувства, а не какая-то шарлотка, которую можно приготовить еще тысячу раз, он бы наплевал на все, продолжая обнимать своего «маленького», который был на целую голову выше него самого…Ludovico Einaudi – Experience
…Первый раз они встречаются почти три года назад. Чуть меньше. Снег валит с неба так, словно его оттуда кто-то насильно пропихивает на землю, после чего он оседает тяжелыми белыми хлопьями на меховых воротниках сезонных пальто, неприятно цепляется за ресницы, громко хрустит под ногами. Свежий. Чистый. И такой красивый. Как Гарри. Гарри Стайлс в этот день поздно заканчивает учебу – выпускной класс не дает особого времени для расслабления. Но парень привык, да и сил жаловаться после тяжелого дня не остается. Хочется одного: дойти до дома, плюхнуться в теплую постель (можно даже не раздеваясь) и заснуть. А проснуться потом, когда пройдут ненавистные шесть часов утра, которые вне зависимости от желаний кудрявого паренька наступают каждый божий день. Одной из основных черт Гарри было то, что он не привык помогать кому-либо, попросту не видя в этом смысла. А действительно, зачем? Современный мир построен на желании извлечь выгоду из всего, и детям уже с малых лет прививается умение бороться. И если ноги об кого-то не вытрешь ты – их вытрут об тебя. И хотя Гарри не имеет друзей совсем, никто не позволяет себе подобного обращения с ним, потому что парень невероятно стоек, он умеет ставить цели и добиваться их, даже если иногда для этого нужно клоками рвать на себе волосы. Гарри лишается отца, когда ему всего пять, и это черным пятном остается на его детском сердечке. Мальчик ждет, когда отпустит, но… не отпускает. Он вспоминает папу каждый день и каждую ночь, плача хотя бы раз на дню в течение семи лет, пока мальчишки в средней школе не начинают дразнить его «девчонкой» и «нюней». Тогда Гарри собирает все силы в кулак и начинает не только хорошо учиться, но еще и работать у соседки – старенькой женщины под девяносто, помогая ей по хозяйству. Гарри растет славным мальчиком, и мама ласково называет его «моя гордость». А дарить маме радость каждый день, будь тебе двенадцать или пятьдесят лет, - это самое большое достижение в понимании Гарри Стайлса. Снег продолжает приятно хрустеть под ногами, но Гарри слышит, как впереди раздается приглушенное ругательство, а затем непонятный стук. Приподняв голову и щурясь от летящего снега, Стайлс смотрит вперед, замечая перед собой молодого человека среднего роста, закутанного в три шарфа, которые, к слову, все успели выбиться и теперь неприятно и неудобно болтаются где-то возле ног парня, пока тот возится с заглохшей машиной. - Помочь? – спрашивает Гарри, выдыхая тонкую струйку пара и слегка прокашливаясь, потому что его голос немного осел после долгого молчания. На его памяти, это был первый случай, когда Гарри без всяких пинков и тычков сам предложил помощь, причем какому-то незнакомцу, даже не задаваясь привычным вопросом: зачем?.. Просто потому что захотелось. Парень был таким уставшим, засыпанным этим непрекращающимся снегом, обветренный колючим ветром и явно замерзший – коротенькая куртка совсем не закрывала ног, а несезонная обувь наверняка успела промокнуть от такой кучи снега. - Если несложно, - кивнул парень, отмечая про себя, что это первый случай, когда он принял чью-то помощь. И он не переступал через себя, свою гордость и свои принципы. Просто хотелось сжать теплую руку помощи, протянутую в такой нужный момент. Ну, а кто еще поздним вечером в одном из самых глухих районов города, когда бушует буран, согласится приложить все свои усилия, чтобы вытолкнуть старенький «Форд» Луи Томлинсона из снега, из которого он самостоятельно выбраться не мог? Наверное, только сумасшедший… Или святой. - Гарри Стайлс, - младший парень протянул руку, покрасневшую от холода и усилий при выталкивании машины, но старший с радостью ее пожал, замечая, что ладошки-то теплые-теплые. - Луи Томлинсон, - он невзначай шмыгнул носом, продолжая смотреть на своего «спасителя». – Довезти тебя до дома? - О, нет, - отмахнулся Гарри, приятно улыбаясь. – Мне всего-ничего осталось. - Что ж, - Луи сунул руки в карманы, надеясь найти там деньги, чтобы хоть как-то отблагодарить паренька за помощь. Однако даже мелочи там не оказалось, да и что-то подсказывало, что этот человек, что вдыхает ртом холодный воздух перед ним, не возьмет и цента. Неожиданно пальцы Луи находят в глубине кармана маленький леденец. Мятный, от которого внутри явно станет еще холоднее, но Гарри с радостью берет протянутую конфетку, совершенно не задумываясь над тем, как глупо они оба сейчас выглядят. До смешного глупо. – Еще увидимся, Гарри, я здесь часто бываю, - и, аргументируя свой поспешный отъезд тем, что ему срочно нужно домой, Луи садится в машину и уезжает по заснеженной дороге в противоположную от дома Гарри сторону. Гарри слегка расстраивается, что не смог угостить Луи в ответ, ведь у него в сумке всегда валялись любимые ириски, но потом подумал, что такого приятного парня наверняка дома дожидается любимая девушка, которая в сто раз слаще ирисок…Ludovico Einaudi – Dna
…Луи не ошибается, когда говорит, что они с Гарри еще обязательно встретятся. И хотя это происходит через несколько месяцев, когда на улице уже царит весна, Стайлс этому нисколько не удивляется. Куда невероятнее кажется тот факт, что парни встречаются в Париже, на каком-то неприметном бульварчике, где находится их любимая пекарня. Гарри приехал туда на экскурсию, которую организовывал их класс в честь выпускного, а Луи посетил этот город по работе. Бытует мнение, что если посетить Париж – можно умереть со спокойной совестью. Но Луи и Гарри так явно не считают, да и Вселенная пока имеет на них другие планы. Сам Гарри не помнит, как так вышло, но он полюбил. Полюбил делать приятные вещи Луи, дарить ему маленькие сувенирчики, экономя на любимых булочках из пекарни, а Луи вечно возмещал кудрявому пареньку «убытки», разделяя свежие круассаны вместе с ним, причем большую часть отдавая именно ему. Сам Луи не помнит, как пришло осознание, что он любит Гарри. И дело было не столько в том, что перед ним парень-школьник, сколько в том, что Луи Томлинсон, оказывается, умеет любить. Поначалу он боится, что это всего лишь атмосфера оказывает на него такое влияние. Ну, сами посудите: ночные огни Парижа, украшающие Эйфелеву башню и простые улицы, эта особенная, с приятными нотками пряностей, разливающаяся вокруг музыка, да и сами французы, быстро лепечущие на родном языке, из-за чего Луи и Гарри их практически не понимают. Луи боится, что по приезде домой все исчезнет. Уйдут эти утра в одной гостиничной кровати, уйдет полюбившийся запах кожи кудрявого мальчика, уйдут сами чувства… Но они только сильнее крепнут. Крепнут с каждым днем, часом и минутой. Парни возвращаются в родной город и только тогда понимают, что даже стоять на самом верху Эйфелевой башни не столь романтично и прекрасно, нежели согревать друг друга от ночного ветра, стоя но огромном холме, с которого видно все окраины. Волосы Гарри смешно топорщатся, попадая Луи в нос и неприятно щекоча кожу кончиками, но для Томлинсона это ощущение совсем внезапно становится самым дорогим, что у него только есть. Старенький «Форд» прогревает автомобильный салон на ночь своей хиленькой печкой, на костре жарятся сосиски, которые наверняка вот-вот сгорят, потому что кто-то слишком увлечен друг другом. А Вселенная думает, что сегодня Луи имеет право никуда не уходить. Точнее, Гарри заслуживает счастья. Быстротечного, но счастья…Ludovico Einaudi – Burning
…Луи Томлинсон уходит внезапно. Да и не бывает смерть двадцатидвухлетних людей ожидаемой. На дворе стоит яркое, даже жаркое лето. Солнце палит нещадно, и за окном слышится визг детворы, что купается в фонтане, радуясь жизни. Луи Томлинсон уходит внезапно. Не звонит, не предупреждает и не прощается. Он уходит по-английски. Наверное, он просто не хочет еще сильнее травмировать Гарри, поэтому ему звонит врач, сообщая, что мистеру Стайлсу следует явиться на опознание тела. И Гарри беспрекословно приезжает в нужное место, спрашивая всех и каждого: - Вы не подскажите, где Луи Томлинсон? Мне сказали, что мы должны кого-то опознать… Он не понимает, почему медсестра, что дежурит в этот злополучный вечер, долго не произносит ни слова, а затем просто встает и молча ведет Гарри за собой. Его глаза мечутся из стороны в сторону в поисках любимого. Но его нет. И вокруг так холодно, что зубы начинают стучать. Он падает, когда ему говорят, в чем дело. Луи Томлинсон уходит внезапно. Стараясь жить на два шага вперед, он не заметил, что впереди еще не было нужной ступени. Он не заметил… Поэтому оступился, упав с десятиметровой высоты на стройке, на которую устроился совсем недавно, чтобы поскорее заработать нужную сумму им с Гарри на новое жилье. Свое жилье. Гарри возвращается домой в полном одиночестве, кладет ключи на левый угол тумбочки – так всегда делал Луи, затем надевает его тапочки и шаркает ими, имитируя присутствие Томлинсона где-то совсем рядом. И на какой-то момент ему кажется, что он чувствует руку на своем плече, чувствует легкое касание губ на своей щеке, чувствует, как пальцы легко очерчивают линию выпуклой ключицы. Он чувствует его, и ничто, совсем ничто не может этого изменить. Он есть в его душе, даже если больше нельзя почувствовать тепла его тела. Гарри подходит к большому зеркалу, что висит перед их кроватью, и смотрит туда долго, роняя тяжелые слезы и наблюдая за тем, как все сильнее краснеют глаза, как дрожат губы и как морщится лоб. Скулы сводит, а дышать и глотать становится почти невозможно. Давление на барабанные перепонки настолько сильное, что кажется, будто вот-вот разорвет… Но ничего не происходит. Слышится лишь хруст пальцев, которые Гарри сжимает в кулаки до побеления костяшек. Он собирается уже отвернуться, но глаза зацепляются на высеченную гвоздем надпись на зеркале. «Louis». И в этот момент Гарри позволяет себе разрыдаться в голос, скидывая треклятые тапочки, а потом собирая их обратно и прижимая к груди, качаясь, словно убаюкивая ребенка. Наверное, он стал сумасшедшим уже тогда, когда услышал «Не делай так, маленький, мне больно…», ведь рядом точно никого не было. Только зеркало. Старое-старое зеркало, в котором (Гарри готов был поклясться) отражался Луи, явно не собираясь покидать его больше. Теперь уже никогда.***
В больнице для душевнобольных имени Святой Марии сегодня по-особенному шумно. Сюда явились практиканты – студенты, обучающиеся на психиатров, и, естественно, им сложно совладать поначалу с буйными, а порой просто «никакими» пациентами. Лиам Пейн действительно боится, когда его ведут к пациенту, который достался ему. Это похоже на вещевой рынок, где люди, пусть и больные, - это действительно просто бездушные предметы, которые ничего не значат. - Он один из самых сложных у нас, - мягко говорит женщина, ведя Лиама по коридорам, по которым разгуливают такие люди, от вида которых волосы на руках встают дыбом. – С другими можно совладать при помощи таблеток или смирительных рубашек… Что делать с этим – мы не знаем. «С этим». Словно имени у него нет. Таким людям больше всего нужна помощь, забота, внимание, а в итоге они получают совершенно обратное. - Лиам, Вы меня слышите? - Что? – Пейн пару раз моргает, замечая, что они остановились. - Его зовут Гарри Стайлс, - повторяет женщина, вручая Лиаму папку с бумагами. – Это его личное дело. Советую изучить, - и, даже не пожелав удачи, она разворачивается на пятках и уходит обратно, по пути умудряясь с невероятной грубостью запихнуть какого-то немощного старичка обратно в палату. Лиам стучится в дверь, словно приходит в дом к своему давнему другу. Не дожидаясь ответа, отворяет ее, надеясь увидеть внутри какого-нибудь более-менее спокойного старичка. Но перед ним сидит обычный парень. Правда, он сидит к нему спиной, но зеркало, что стоит перед ним самим, отчетливо показывает Лиаму, какой Гарри Стайлс необычно красивый и привлекательный молодой человек. Его состояние выдают лишь заметные круги под глазами, но он улыбается, словно ребенок. И Лиам совершенно не может понять, что с этим парнем не так и почему он смотрит в зеркало, словно не замечая никого вокруг. - Г… Кхм. Гарри, - Лиам зовет, но парень его будто не слышит. Он даже не вздрагивает – не делает совершенно ничего, чтобы хоть как-то выразить свое отношение к Лиаму. Пейн ожидал, что, возможно, ему придется усмирять кого-нибудь, кто будет кидать в него стульями, к примеру, но перед ним сидел человек, подход к которому был неизвестен никому. - А я приготовил шарлотку, - говорит Гарри, и Лиам собирается уже что-то ответить, но не успевает. – Знаешь, я так люблю ее делать, Лу. Потому что ты всегда такой голодный после работы и ешь ее, словно она совсем не пригорела. И не говори, что она действительно не пригорела, потому что я настолько рассеянный, что всегда забываю выключить духовку до того, как она все сожжет. «Гарри Эдвард Стайлс, 1.02.94… Быстротечное психическое расстройство на фоне...» - Лиам перелистывает страницы в папке, что была в его руках, но такие важные, казалось бы, факты не давали ровным счетом ничего. Лиам не мог понять, почему все произошло именно так. Как так вышло, что молодой парень, полный жизни и энергии, оказался заточен в эти стены? Кто так ужасно постарался? Кто стал этому виной? Неожиданно дверь отворяется, и в палату входит девушка, до одури похожая на парня перед зеркалом. - Простите… - Джемма, - девушка вытягивает руку вперед, и Лиам пожимает ее, вставая со стула и случайно рассыпая все бумаги по полу. - Еще раз простите, - бормочет Пейн, но Джемма лишь тихо улыбается ему, помогая собрать листы в одну кучу. - Вам не за что просить прощения. Это я пришла в неположенное время, - Джемма встает с корточек, поправляя больничный халат. – Я Вас раньше здесь не видела. Вы новый лечащий врач Гарри? - Я… Я стажер, - немного теряется Лиам. – Меня зовут Лиам Пейн. Я здесь на месяц. - Что ж, Вы намного приятнее миссис Дьюит, - Джемма снова улыбается, и Лиам думает, что Гарри наверняка обладает такой же прекрасной улыбкой, которую обеспечивают ровные ряды белоснежных зубов и красивые, чуть пухловатые губы. - Во сколько ждать тебя сегодня, Бу? – внезапный вопрос Гарри заставляет Лиама вздрогнуть, а вот Джемма лишь качает головой. - Этот Луи такой эгоист, на самом деле… Не понимаю, в чем его чары, которые до сих пор не отпускают моего братишку, - девушка закусывает губу, не давая воли слезам, и шумно выдыхает. – Он не отходит от этого зеркала уже третий месяц, мы просто в тупике… - А Луи… - начинает Лиам, но Джемма понимает его растерянность с полуслова. - Его парень. Он разбился, упав с десятиметровой высоты. Смерть мгновенная, опознание подтвердило, что это именно Томлинсон и никто другой. Но он, - Джемма кивает в сторону брата, - все время твердит, что Луи жив, что он его чувствует, что он видит, как меняется цвет его глаз в зависимости от настроения, что он чувствует, как крепкие руки его обнимают и все тому подобное, - затем следует небольшое молчание. – Лиам, помогите нам, умоляю, - но Джемма практически тут же нарушает его. Гарри говорит еще что-то, что понятно ему одному и, должно быть, тому самому Луи Томлинсону, но Лиам осознает некоторые вещи, о которых им говорили в институте. Зеркало – это отражение души. А если душа Гарри Стайлса принадлежит Луи Томлинсону, с потерей которого он мириться явно не собирается, то что же еще может отражаться в этом зеркале, что слегка покрылось пылью? Если каждая клеточка кудрявого паренька скучает по теплу любимого человека, по щетине на его красивейших скулах, по тонкому голосу… Какое право имеют все эти люди называть Гарри Стайлса сумасшедшим, если любовь, поданная, как величайший дар, по ужаснейшей случайности превратилась в проклятье? Лиам, почему-то недолго думая, подходит к зеркалу, совершенно ничего не опасаясь – Гарри все равно его не видит. Он достает из кармана халата маникюрные ножнички и царапает рядом с уже существующей надписью «Louis» продолжение: «loves Harry». И в этот момент Пейн чувствует железную хватку на своей руке и то, как сердце уходит в пятки аж несколько раз. - Видишь? – Гарри смотрит на Лиама так, словно он знает его и совершенно не боится. – Он любит меня. До сих пор любит. А я это знаю. Знаю. Чувствую… - и Гарри опускает запястье Лиама так же, как и берет его секунды назад, после чего Пейн тихо отходит обратно, замечая, как улыбка на лице Стайлса становится еще шире. - Я тоже люблю тебя, Луи, - говорит Гарри, прижимаясь лбом к зеркалу. И Лиам с Джеммой готовы поклясться, что рядом с надписью появляется самый настоящий отпечаток мужской ладони, хотя Гарри Стайлс руками до зеркала не дотрагивался. Луи, кажется, действительно был рядом. Рядом с Гарри, не желая мириться с волей Вселенной и явно не прощая ей такой страшной ошибки. Гарри не должен был так страдать и мучиться, он просто не заслуживал такого – слишком чист и светел он был. И, быть может, Луи даже и смирился бы с таким решением, только вот гниющая в другом мире его любовь не давала ему этого сделать. Ее срочно нужно было вытаскивать из этого болота, согревать, обнимать и целовать так долго, насколько позволит кислород в легких. И Лиам Пейн понимает, что Луи Томлинсон не даст никому больше забрать у него Гарри Стайлса – он сделает это сам. Пусть, это будет слишком эгоистично, но, в конце концов, разве они не заслужили этого хотя бы там, у Вселенной под крылом?.. Лиам выводит Джемму в коридор для серьезного разговора, прекрасно понимая, что шансов на восстановление психики уже нет. Однако помимо этого он продолжает удивляться чувствам Гарри, которые не просто не угасают, а набирают полные обороты, и поэтому убеждается в том, что Луи Томлинсон любит Гарри даже сильнее, намереваясь совсем скоро забрать к себе и его. - А я приготовил для тебя шарлотку, - говорит Гарри, вглядываясь в бездонные глаза Луи, затем ощущая его объятия и приятный запах его рубашки, которую он скинет через пару минут и отправится в душ. А потом залезет вместе с Гарри под одеяло, обнимет, пересчитает ребрышки легкими касаниями подушечек пальцев, поцелует в макушку и пожелает самых сладких снов. - Скоро увидимся, маленький. Я договорился. Для тебя уже есть место рядом со мной, - слышит Гарри в ответ и чувствует, как пронзает сердце колкой болью, после которой не вернут к жизни никакой массаж сердца или даже применение электрических разрядов. Потому что к настоящей жизни возвращает тот, кто заставляет биться сердце быстрее одним только своим дыханием, сопровождающимся легким сопением на ушко, под которое так приятно засыпать.