мой повелитель.

Чонгук вальяжно проходит по живому коридору гарема и всматривается в лица омег, что смиренно опущены вниз. — Повелитель, все омеги прибыли из империи Чонсон, они невинны и чисты. лекарь их осмотрел. — слуга замолкает, когда Чон взмахивает посохом из чистого золота, украшенный изумрудами и большим рубином, что не без труда помещается в руке. — Кого ты пытаешься обмануть, паша? Я по их лицам вижу, что ты мне врешь. Ким Намджун слишком вражески настроен по отношению ко мне, чтобы отправлять чистокровных омег из своих земель. — Чон взмахивает рукой, обводя всех присутствующих, другой держа за спиной свою трость. — Пусть ими Хосок распоряжается, мне они не нужны. — Безразлично бросает Чонгук и поправив свой парадный халат, направляется в свои покои, заметно поникнув. — Мой повелитель. — раздается возле уха. остановившись, Чонгук разворачивается и прищурившись, смотрит на хитрую улыбку омеги. Подходит к нему, принюхивается и вдыхает приятный аромат, прикрыв глаза. Омега блондин, его кожа цвета топлёного молока, такая гладкая и сладкая на вид, блестит от естественного освещения. На него надет розовый ханбок, а сверху накинут в тон платок, вышитый золотыми нитями. Чонгук хмурится. Лицом к лицу стоят они и вдыхают аромат друг друга, никак не надышатся. Но следующий поступок омеги, не укладывается в какие либо рамки в голове повелителя. Безымянный парнишка разворачивается спиной, не отводит взгляда и начинает падать назад. Сделав правильный расчёт, его обхватывают крепкие руки и подхватывают под бедра. Омега тут же обнимает за шею правителя, смотрит тому в глаза и продолжает улыбаться. Для Чонгука все происходит как в немом кино и замедленном кадре. Ноздри заполняет приятный и ненавязчивый медовый аромат. Вблизи он совершенен, от глаз цвета карамели, что смотрят прямо в душу. Пухлые губы, цвета спелой малины от частых облизываний и покусываний. До кончиков пальцев. Он божественен. Сомнений нет, но убедится в этом стоит. Чонгуку хочется унести этого парня в свои покои, уложить на шелковых простынях и никогда не выпускать оттуда, каждую минуту изучать сантиметр за сантиметром его кожу, что не идёт в сравнение ни с какими шелками. Покрыть каждый дюйм поцелуем и любить его с ночи до рассвета, а потом наблюдать, как солнечные лучи ласкают это тело, на котором будут в виде бутонов расцветать его собственнические метки. — Как твоё имя, мой протеже? — зачарованно произносит Чонгук. По гарему проносятся охи и ахи, но его это не волнует. Стоял бы он так хоть вечность с таким сокровищем на руках, подарком от судьбы. — Пак Чимин, мой повелитель. — сладким голосом произносит омега, проведя по вмиг пересохшим губам языком. Чонгук сжимает пальцы на его талии, но приходит в себя и тут же ставит на ноги Пака, придерживая его за талию, чтобы тот ненароком не потерял равновесие снова. Свободной рукой из нагрудного кармана достает шелковый платок и заправляет его омеге за широкий пояс ханбока. — Будь готов вечером. За тобой придут. А меня ждут великие дела. С нетерпением буду ждать встречи и твоего прихода. — буквально шепчет последние слова правитель и забрав у паши́ свой упавший посох, быстрыми шагами покидает амбар гарема, вмиг оказываясь в своих покоях. Все тело окутывает жар. Чонгук мечется из одного угла покоев в другой. Ему глаза цвета янтаря мерещатся. Маленькие, аккуратные ладони на своих плечах ощущает, что адским пламенем горят. Ему нужно немедленно отвлечься. Он проходит за свой стол и продолжает оттачивать грани драгоценного камня на кольце. Юнги стоит на балконе своих покоев и в резное окно наблюдает за новым омегой, что станет потенциальным соперником своим поведением. Хмурится и просит пашу́ к себе. Допрашивает его о том омеге, ради которого повелитель отменил ночь святого четверга со своим законным супругом. Злится, когда узнаёт, что впервые со дня их бракосочетания, в его покоях появится новый фаворит. У Мина предчувствие, что до добра это не доведёт. Разузнав так же, что фаворит, чьё имя Чимин, ещё не побывав в покоях султана, уже получил себе отдельные покои с выходом на балкон, с которого открывается лучший вид на морской пролив, Мин сжимает кулаки. Вечером, когда все омеги собираются в гареме, Юнги без труда проникает в покои Пака и увидев приготовленный сиреневый ханбок, достает из рукава ножницы и изрезает наряд омеги на ночь хальвета, что остаётся изорванными лоскутками лежать на ковре. Мин покидает осточертевшие покои, прикрываясь платком, что когда то с любовью в глазах дарил ему повелитель. Вечер приходит не заметно. Закончив свою работу, Чон отправляется в купальню и проводит час там. В мыслях он всегда с ним, так что отсутствия как такового он не чувствует. В покоях Пака четверо лучших слуг гарема были выделены для сборов фаворита. После совместного ужина и время провождения с другими омегами, его забрали на подготовку. Радостно сжимая платок в своих ручках, подаренный повелителем, он идёт за слугами, опустив голову и счастливо улыбается, радуясь, что удача на его стороне. Не заметив, он плечом задевает незнакомого ему омегу. Выглядит тот роскошно. Не похож на простого омегу из гарема. Волосы его черные как смоль, лисьи глаза подведены, руки сложены перед собой, на его изящных пальцах правой руки надеты два перстня. Его наряд из ханбока в пол и накинутым платком на плечи добавляет ему солидности. Чимин кланяется в знак извинения и нагибается за платком, который уронил, но Юнги его опережает и с явным отвращением рассматривает выхваченный презент, что за несколько часов стал дорог для Чимина. — И что это у нас здесь происходит? — нарочито громко произносит Мин, привлекая всё внимание гарема на их балкон. — Повелитель просил приготовить фаворита и привести в его покои, господин. — И ради него он отказался от святого четверга со своим супругом? — задаётся риторическим вопросом Юнги и злость в нем закипает с бешеной силой, от чего краснеют его уши. — Мы исполняем всё то, что говорит повелитель. Иначе не сносить нам головы. — слуги кланяются, когда видят надвигающегося на них Хосока, а Пак воспользовавшись замешательством королевского омеги, выхватывает платок. — Чего все здесь собрались? — недоуменно спрашивает и переводит взгляд на супруга повелителя. — Мин Юнги? –поклон. –Задираете снова юных омег гарема? — с явно выраженной насмешкой спрашивает Хосок. — А вы.. Пак Чимин я полагаю. — кланяется с улыбкой. — Так точно, Господин. — Чимин кланяется и прижав к сердцу платок, быстрыми шагами покидает балкон, скрываясь за дверями своих покоев. Чимин застаёт своих слуг в растерянности и непонятно смотрит по сторонам, но потом его взгляд цепляется за знакомый цвет на ковре и опускает взгляд на лоскутки своего ханбока, в котором должен был пойти в покои господина. Пак сжимает свои пухлые губки и сжимает кулаки, желваки становятся более выраженными. Пак Чимин не будет таковым, если не войдёт в покои повелителя и на следующий день не выйдет оттуда его фаворитом. Он приказывает слугам вытащить «кровавый наряд» из его сундука. Кто бы это ни был, а Чимин знает, что это был этот Мин Юнги. Эта стычка произошла не случайно и он дорого поплатится за этот ханбок и попытку помешать Чимину. Омегу ведут в купальню, он принимает ванную с аромамаслами. Его волосы укладывают, доводят до идеала и ведут обратно в покои. Слуги по приказу омеги надевают на него портупею. Состоит она из рубина в форме зёрен граната. Начиная с шеи, параллельно вдоль позвоночника и так же спереди тянется цепочка, символизируя текущие капли крови. Внизу сцепляется с красным кружевным поясом, на котором так же свисают гранатовые бусинки. Благодаря поясу член омеги плотно прилегает к его животу. Все это время, что Чимина наряжают, он задумчиво смотрит в зеркало и кончиком пальца поглаживает портупею. Прикусывает свою губу и просит у слуг снаружи принести ему шербет. В завершение образа на него надевают платье в пол из красной просвечивающей вуали, через которую четко видно портупею. Разрез на платье с обеих сторон начинается от уровня бедра. Если Пак хоть немного поднимет ногу, вуаль соскользает с кожи и оголяет полностью его интимные части. То что нужно. Повелитель заслуживает только самого лучшего. С таким нарядом в голове омеги зарождается мысль и его пухлые губки трогает очередная хитрая улыбка, что означает очередную шалость, чтобы завоевать его сердце как можно быстрее. Недовольно фыркнув, он принимает из рук подавший ему шербет и отпивает его, блаженно прикрывает глаза, облизывая свои губы. Чимин садится на пуфик, обитый красным бархатом напротив зеркала и любуется полученным результатом, которым несомненно остался доволен. Чон Чонгук оценит этого омегу по достоинству и тогда справедливость восторжествует. Оперевшись ладошкой о пуфик, он закидывает ногу на ногу так изящно, что от картины в зеркале напротив, что полна эстетики, чуть ли не закатывает глаза и блаженно мычит. Допив свой напиток и отставив бокал на столик, он разворачивается на шум в дверях, где стоит посыльный из покоев повелителя, оповещающий, что Чимина ждут. Накинув на голову вуаль, что покрывает полностью голову и его лицо, оставляя на виду только подведёные глаза светящиеся счастьем и обрамлённые пушистыми ресницами. На его голову слуга надевает диадему со свисающими на лоб камнями рубина. Четверо слуг сопровождают омегу фаворита в покои повелителя. За спиной Чимина проносится шепот. Некоторые восхищаются, некоторые осуждают и ненавидят. Чимину плевать. Гордой походкой он показывает лицо Чон Чонгука. Потому что тот выбрал его своим фаворитом и омега не даст ему усомниться в своем выборе. После короткого стука, двери в покои распахиваются. Пак Чимин в кроваво-красном наряде босиком ступает по ковру в покоях Чон Чонгука. Хитрая и одновременно завораживающая улыбка не сходит с его лица. Глаза опущены в пол. Он кланяется с тихим «Мой Господин», присаживается и берет подол халата в свои руки, чтобы поцеловать в знак уважения, но его руки перехватывают большие теплые Чона и поднимают на ноги. Чонгук смотрит в глаза этого ангела с теплой улыбкой. Нет и намека на страсть, желание и похоть. Лишь нерастраченная нежность. Чимин унимает дрожь в руках и расслабляется в присутствии Чона, но глаза поднимать не смеет. Но старшего это не устраивает. — Чимин, душа моя. Подними взор своих прекрасных очей на меня. Повелитель кажется не дышит, лишь завороженно наблюдает за чудом в красной вуали. Чимин, лишившись былой смелости, что охватила его в покоях, робко поднимает взгляд своих глаз и тонет, в пристально его изучающих напротив. В них по прежнему нет желания, лишь нежность, какую не видел омега на протяжении всей своей жизни. Ни от отца, ни от папы. — В гареме ходит много слухов, душа моя. Но тебя, твой тягучий бархатный голос я готов слушать до конца жизни. Так что расскажи мне всё. Всё, что посчитаешь нужным. О своей жизни, что на душе и в сердце. — глаза Чонгука скользят по тонкой ткани, а руки тянутся к вуали, что закрывает его прелестное лицо и схватив края, убирает ненужную преграду с лица. Упивается его красотой и не может перестать любоваться. Повелитель кладет свою ладонь на поясницу фаворита, покрывается мурашками от тепла кожи и ведёт его на кровать, забросанную подушками, заправленную атласными простынями. Они садятся в позу лотоса и Чимин начинает повествование своей жизни, рисуя своими пальчиками невидимые узоры на простыни и наблюдает за своими действиями, лишь бы не посмотреть на лицо правителя, не сгореть заживо от полного нежности взгляда. Чимин рассказывает обо всём. Ничего не таит. О тяжёлом детстве, полного бедности. Его папа был пахарем, обрабатывал земли за гроши. Чимин был единственным сыном в семье. Отец до семи лет тоже работал, но потом с ним что то произошло, сломалось внутри и он захотел поднять восстание, против землевладельцев. Папа отговаривал его от этой затеи, чтобы не стать врагами народа. За что получал кулаками. Восстание кучки пахарей тут же предотвратили и на главной площади эту кучку закидали булыжниками. После этого события, Чимину с папой в их деревне оставаться было скорее опасно, чем неприятно. Все считали, раз из отец поднял восстание, то они смогут тоже. Они собрали свои скудные пожитки и договорившись с конюхами, за кувшин молока и буханку хлеба для его семьи, сесть в их телегу и пересечь бескрайнее поле, отправившись на поиски лучшей жизни. Папа долго горевал об утрате любимого человека и когда они приехали в город, он устроился на работу в служение одному местному землевладельцу. Там он начал пропадать неделями, отмахиваясь работой. Но в городе пошли слухи, что папу Чимина за его необычайную красоту забрали в гарем и о существовании сына ни разу за все время тот не упоминал. Чимину тогда было пятнадцать. Ему пришлось два года скитаться по улицам города, воровать с прилавков базара фрукты себе на пропитание. Один торговец сжалился над ним и принял к себе. Его доброту Чимин никогда бы не забыл. Он хорошо кормил омегу, взамен требуя помогать ему с торговлей. Так прошёл год и в город приехали скупщики из дворца повелителя. Для местных это был большой праздник и возможность заработать побольше. Люди от бедности несли все, что можно. В особенности своих детей, которых без доли сожаления предлагали в рабство и гарем. Одним из таких и оказался хозяин дома, что приютил Чимина. Выручил он за него не мало. Но Чимин не расстроен. Благодаря этому человеку, он не умер от голода, набрал мышечную массу, стал красавцем. Через два месяца в пути, они оказались во дворце. На середине монолога, в покои после стука и поклона входят трое слуг с подносами, на котором разные яства. Цитрусовые из заморских стран, виноград из виноградников во дворце, только с ветки. Абрикосы и персики, разные сладости. На третьем подносе оказывается винный шербет, от взгляда на который глаза омеги загораются счастьем. Чимин заканчивает свой рассказ и поворачивает голову к Чонгуку, что всё это время зачарованно наблюдал за омегой. За тем, как двигаются его пухлые губы, как он кусает их на грустных моментах, выпячивает, когда задумывается, чтобы подобрать правильное слово. Чимин после пары выпитых бокалов становится смелее и раскрепощённее, осмеливается на ещё одно признание. — Вот так я и жил до этого момента, мой господин. — подытоживает Чимин. — Ещё у меня есть особенность, о которой я до сей поры не рассказывал никому. Но смею рассказать вам, мой повелитель. Я очень люблю танцы. Ночью, когда хозяин засыпал, я сбегал из дома. Недалеко за нашим домом было небольшое поле. Я танцевал в свете луны. Это было единственным утешением в трудное для меня время. — Я хочу посмотреть на это, душа моя.— восторженно произносит Чонгук. — Этот танец будет лишь для вас и ваших глаз. Созерцать восхищение в ваших глазах высшая похвала для меня, повелитель. — Чон поняв намёк, кивает страже у двери и те выходят, поклонившись. Чимин осознав, что они одни, полностью осмелел и выходит на середину покоев, накинув на себя снятую повелителем вуаль. Использует ее как атрибут для танца. В голове Пака автоматически начинает воспроизводиться породнившаяся ему мелодия. Он слышал ее одним вечером, когда попал в большой дом в поисках папы. Когда поиски оказались безуспешными, он бежал долго, плакал всю дорогу и добежал до поля, освещаемым светом полной луны. Он вдохнул полной грудью ночной прохладный воздух и начал танцевать. Омега вспоминает ту ночь как самое ценное в его жизни. В такт мелодии в голове, Чимин делает взмах ногой в сторону, оголяя её и мягко ступая на отведенное расстояние. Отдается танцу с первых движений. На близ расположенном балконе начинает играть музыка, что удивляет Чона. И самого Чимина. Она в точности соответствует той музыке, что слышал в ту ночь омега. Повелитель и не понимает, что музыка эта идёт от души, из самого разбитого сердца. Одинокая слеза скатывается по щеке Хосока. Он стоит на балконе и играет на скрипке, что прижата к его щеке, посылает свою неразделенную любовь тому королевскому омеге, на которого ему нельзя даже смотреть. Ладони Чимина такие изящные, проводит ими по своей шее и вниз по телу, одаряя взглядом исподлобья Чонгука, у которого от него мурашки. Действия плавные и искусные, лучше чем у танцоров, которые учатся этому с самого детства. Чимин взмывает в воздух одним прыжком и Чон раскрывает рот от изумления, когда красная вуаль парит словно кровавое облако над головой омеги. Через пару мгновений мелодия достигает своего пика и после очередного прыжка, Чимин запрыгивает на кровать и в порыве страстного танца, кладет свою миниатюрную ступню на грудь Чонгука, что сидит в оцепенении, не спуская взгляда с танцующего омеги. Медовый аромат заполняет всю комнату, вперемешку с ореховым Чонгука. Чимин пригвождает ногой альфу к кровати и смотрит на него сверху вниз, довольно ухмыляясь картине. Тяжело дыша, он стягивает бретели своего платья, что соскользает с его тела и ореолом падает на кровать и в шоке лежащего Чонгука. Он такой красоты он раскрывает рот в изумлении. Его взгляд темнеет от увиденного. Хватает рукой ногу чуть выше щиколотки и жадно любуется телом, по которому ниспадает гранатовая портупея. Но Чимин не закончил. Мелодия с балкона продолжает играть. Омега убирает ногу и вильнув своими аппетитными половинками, спрыгивает с кровати и продолжает свой танец. Чонгук опирается на локти, завороженно наблюдая за грациозным танцем. Напряжение в комнате возрастает, запахи становятся более выраженными, смешиваются в нечто изумительное, чем Чонгук будет жить ещё долго. Музыка становится энергичнее, движения Чимина отточенные, кроваво-красная вуаль периодически взлетает в воздух. Гранатовые камни лязгают друг о друга и об активное тело Чимина. Кажется, будто он в ранах, ножи предательства вонзились в него один за другим, из которых течет струйка крови. Но раны эти душевные и Пак действительно разбит и ранен. Танцует как в последний раз, избавляясь от боли. С помощью пластичных движений морально обнажается перед Чонгуком. Чимин забравшись на банкетку перед кроватью обитую красным бархатом, тяжело дышит и медленно ступает по кровати. Музыка почти стихла, скрипка доигрывает свои последние ноты. Плетённые двери балкона под напором ветра открываются и окутывают разгоряченные тела прохладой осеннего вечера. В этот момент свечи в подсвечниках гаснут, Чимин устраивается на бёдрах Чона, тянет его на себя и целует в порыве страсти. Комнату окутывает мрак и тишина. Только разгоряченные тела, тихие вздохи и ахи. Слова здесь излишни. Балдахин над кроватью колышется от лёгкого ветра, а свет луны падает на двух мужчин, что полностью отдаются своим желаниям. Чонгук тянет за портупею омегу на себя и с жадностью целует, никак не надышится этим медом. Альфа целует шею, слизывает сладкую испарину и капельки пота. Кусает его кожу и засасывает, оставляя на ней часть себя. Руки блуждают по этим идеальным бедрам, сжимают ягодицы. Пальцами проскальзывает к заднему проходу, там нестерпимо зудит от собственной смазки, что обильно капает на бедра Чонгука. Повязка, что удерживала член задралась выше талии. Чимин потирается своим возбуждением об атласный халат повелителя, но ему мало. Резким движением омега снимает его, избавляя от препятствия, оголяет накаченные плечи, грудь и песочную кожу бёдер. Кожа к коже. Немного поерзав, Пак тихо скулит, а потом и вовсе вскрикивает, царапая плечи ноготками, когда пальцы Чона массируют колечко мышц и беспрепятственно проникают внутрь. Сразу два, до основания. Чимину до умопомрачения хорошо. Его пухлые губы целуют линию челюсти Чонгука, проводя по ним языком и зубами, а тот довольно урчит, от осознания преобладания над ним. Чонгук понимает, что омега готов. Собственный член ноет от возбуждения, истекает смазкой. Чимин заводит руку за спину и ладонью обхватывает орган мужчины, прижимая к расщелине ягодиц и двигает ею вверх-вниз, чем выбивает хриплый стон. Дразнится. Чон сжимает и раздвигает ягодицы до красных следов. Младший толкается бедрами и довольно мычит. Альфа приподнимает за бёдра омегу и потеревшись головкой о колечко мышц, опускает его на себя, от чего Пак удовлетворённо стонет и запрокидывает голову. После чего он кладет ладони на грудь и царапнув ее, под напором укладывает Чонгука, начинает двигать бедрами, каждый раз насаживаясь до основания. Чувственно. Медленно. Сводит своего повелителя с ума тем, что повелевает над ним. Этот омега, которому он готов свое сердце и душу без раздумий отдать. Чимин поглаживает щеку Чона большим пальцем, сминает его губы и проталкивает палец в приоткрытый рот, мыча от того, как губы плотно сминаются вокруг пальца, а проворный язык вылизывает его и играется. Чон альфа, повелевает всем миром, все слушаются его беспрекословно, а сам он в подчинении Пак Чимина, его фаворита. Глаза в глаза. Чон толкается в омегу, хватает цепь портупеи и обматывает вокруг руки, дёргая на себя. С жадностью впивается в губы и кусает их, чувствуя вкус крови на своем языке. С каждым толчком попадая точно по простате и выбивая бархатные стоны, что лучше услады для ушей Чонгука. Пак чуть ли не впадает в забытье, от такого шквала чувств и эмоций, замедляет движения бедрами. Пользуясь слабостью омеги, Чон натягивает цепи портупеи до скрежета камней в ладонях и переворачивает их. Начинает жёстко вбиваться в податливое тело омеги в поисках нужного угла. Но когда слышит всхлип и видит, с какой силой руки омеги сжимает его на талии, понимает что нашел. Улыбнувшись с оскалом, он не теряет заданный темп, целуя ключицы омеги и вылизывая пахучую венку. Запустить бы клыки в эту сладкую кожу и слизать первые капельки крови, вкус которых насыщеннее пахнут этим медом. И пусть по его телу течет феромон Чонгука, чтобы каждый знал, что этот омега его. Альфа одержим этой мыслью и сильнее натягивает гранатовые цепи на себя, что те напора не выдерживают. С характерным звуком они рвутся и гранатовые камни рассыпаются по молочной коже омеги, чьи щеки пылают страстью и сильно покраснели. Камни повсюду. Чонгук сжимает остатки в ладонях и закинув одну ногу Чимина себе на плечо, а другую обернув вокруг своей талии, начинает с бешеной скоростью вбиваться в всё ещё сочащуюся смазкой дырочку. Чимин обвивает руками плечи альфы и царапает спину, оставляя глубокие отметины, словно кошка. На крики не хватает сил, из него вырываются лишь хрипы и всхлипы. Слезы удовольствия текут по его вискам. Блондинистые прядки прилипли к потному лбу, волосы раскиданы по постели как нимб. Этот медовый мальчик действительно ангел. И к великом счастью опороченный плотским удовольствием. Чонгук берет ладони омеги в свои и сплетает пальцы, пригвождая руки омеги на уровне его головы и плотно прилегает к его груди, тем самым обеими животами усиливая трение на органе Чимина. Омега сжимает колечко мышц вокруг члена альфы и чувствует нарастающее чувство внизу живота. Чонгук гортанно стонет и не выдержав, запускает клыки в ключицу омеги и делает его своим. Пак вскрикивает и плотно прижимает к себе Чонгука, громко крича «мой повелитель» во всё горло и кончает с тихим «Чонгук» на своих устах. Чон кончает следом за омегой от такого обращения и узости омеги. Дыхание обоих сбито. Их голые тела переплетены между собой, освещаются лишь светом полной луны, что светит над дворцом. Луна была свидетелем в ту ночь тем словам и обещаниям, что шептал на ушко Чимину Чонгук, пока тот счастливо улыбался, лёжа среди гранатовых камней на белых простынях. Ему-таки удалось получить и душу и сердце повелителя, а значит и весь мир будет лежать у его ног.