мягко, уютно и

Москва был ещё сонным, едва проснувшимся, когда нашёл Сашу, такого же ленного и помятого, подле кофеварки. Миша беззвучно шлёпает от двери до Питера и, обвив руками шею, падает на его плечи. — Доброе утро, — ласково шепчет Саша, зарываясь пальцами в мягкие волосы Москвы. Вторую руку он укладывает на его талии, ладонью забираясь под домашнюю футболку. Уже их общую, к слову, ибо носят они её строго по очереди. Это, на самом деле, типичная судьба, постигшая все вещи, которые Москва ради удобства перевёз в эту квартиру. Миша проснулся, дай бог, минуты три назад. Обычно, остальные пять дней в неделю, Москва, наверняка, просыпается легко: у него это уже в привычке. Хотя вот Питер его утреннюю рутину еле представляет, держа в мыслях Мишин вечный дефицит времени. У Саши вообще есть нереалистичная теория о том, что в особо сложные периоды Миша и до спальни-то не доходит. Спит на диване в ближайшей комнате — гостиной, — а потом даже не завтракает. Когда лишней работы нет, Москва, насколько Саше известно, хотя бы по пять часов, но честно спит, а изредка, если у него есть еда в холодильнике, чем-то питается. Выдерживать такой график, очевидно, тяжело, поэтому в субботу у Миши глазки поначалу едва открываются. И он стоит, уложив голову на плечо Питера, довольно жмурясь, будто ещё несколько минут досыпает. А Саша держит его крепко-крепко, к себе прижимает и по волосам гладит. Сердце от нежности и умиления сжимается — будто котёнка беззащитного от всего мира охраняет и между тем тискает. Москва чаще всего похож на собаку, а если точнее, то либо на сутулую, либо на суку последнюю, но всё равно своей очаровательной мягкостью, открывающейся только для Саши, вызывает вихрь эмоций. Питер свои чувства иногда сдержать не в состоянии: хочется Мишу стиснуть в объятиях, трогательно переплестись всеми конечностями, расцеловать уставшее и от того бледное лицо, а потом наконец-то укусить, чтобы уж добить бедняжку. Приступ гиджил, если уж выебываться. Утром Саша неловко пялится на следы от своих же зубов по всему телу Миши. Один на загривке уже видит. Как-то машинально Питер скользит рукой ниже, пересчитывая выпирающие позвонки, подушечками пальцев оглаживает мелкие ранки, оставленные им же. Москва в ответ вздрагивает — Саша одергивает руку. — Больно? — взволнованно изогнув брови, спрашивает. — Щекотно, — бурчит ему в плечо Миша и вяло поворачивает голову, утыкаясь носом в Сашину шею. Умилительное «О-о-о» у Саши застревает комом в горле. Он только поджимает губы и потирается щекой о висок Москвы, нарочно ещё недолго скользя пальцами по линии позвоночника. Там пониже — переплетение шрамов и рубцов, но их Питер вдоль и поперёк обласкал ночью. Как и всего Мишу, впрочем, но это не мешает им так отчаянно и нежно жаться друг к другу сейчас. Москва отпускает Питер, сладко зевая и потягиваясь, совсем уютно и по-домашнему. А потом обнимает Сашу обеими руками на уровне талии, прильнув ещё теснее. Питер беззвучно смеется, откидывая голову назад, когда Миша прихватывает губами чувствительную кожу шеи, оставляя влажные поцелуи. У Москвы были тёплые руки, тёплые губы и язык — у Саши мурашки по всему телу пробежали, и невольно выгнуло навстречу. Руки Миши всё больше обнимали Питер и неторопливо перебирались на спину, чтобы в итоге Москва накрыл обеими ладонями лопатки. Поцелуи были долгими, позволяющими в полной мере насладиться соприкосновениями мягких губ с шелковой кожей, осторожными. Миша поднимался выше, оставляя последний под мочкой уха. Голова вернулась на место: Москва положил щеку на острое, но такое удобное плечо Саши, мерным дыханием опаляя изнеженную шею. Пальцы Питера снова оказались в волосах Миши, бережно массируя затылок. Саша зевнул. Москву привычнее воспринимать с идеально уложенными назад волосами, а любимого Мишу — с такими растрепанными и мягкими, по-дурацки, однако, чего греха таить, мило спадающими на лоб. Миша снова прикрыл глаза, тая в руках Питера. Дыхание его становилось глубже и размереннее; ладонями он ласково и неспешно вырисовывал на спине и пояснице Саши узоры, расчерчивал линии. — С чего же мы такие любвеобильные с утра пораньше? — мурлыкнул Питер, любовно водя кончиком носа по скуле Миши. — Нравитесь Вы мне, Александр Петрович, — Москва на этих словах поворачивает голову, невесомо чмокая Сашу в щёку, и прижимает к себе. — Я ничего не могу с собой поделать. Питер вздыхает, глубоко осознанно кивая. — Вы мне тоже, Михаил Юрьевич, — негромко говорит ему Саша, игриво прикусывая ухо. Кожей чувствует Мишину улыбку, а затем, под осторожным давлением рук, поворачивается вбок, упираясь бедрами в край кухонной тумбы. Москва делает шаг вперед — Саша усаживается на столешницу, обнимая Мишу с боков коленями, руками держась за его плечи. Москва отстраняется на одно короткое мгновение, ослабляя Сашин домашний халат за пояс, и в тот же миг приникает щекой к оголённой теплой груди, выслушивая размеренный ритм сердца. Питер носом утыкается в золотые волосы, млеет и растворяется в его нежных руках. Им было мягко, уютно и тихо.