***
«4 июля, 1945 год. Уже ровно год, как я дома. Ровно год, как ты погиб. Я — одна. Осталась одна. С Колей мы не вместе. По приезде в Союз, я поняла, что он — не тот, кого моя душа смогла бы любить и заботиться. Я начала отвергать его и отгораживать от себя всеми способами. Больше не подпускала близко. После твоей смерти моя жизнь превратилась в бессмысленную, серую рутину, которая длится, кажется, бесконечно. Я начала писать тебе и не могу остановиться. Да и зачем? Я пыталась сдерживаться, отвлекаться, но это бессмысленно, всё равно сердце болит, и руки тянутся уже к полюбившемуся листу бумаги. Я очень скучаю. И действительно жалею, что не приняла твоё предложение — выйти за тебя. Чувство свободы. Оно, казалось, пересиливало зарождающиеся, хрупкие чувства первой любви. Но лишь на время. Стоило мне потерять тебя, как всё пропало. Весь мир погас и испарился. Больше мне не была важна свобода, не был важен дом, Николай, вскруживший голову своим порывом сбежать. А ведь мальчишка что-то чувствовал и тянулся ко мне всеми силами. Но поняв, что тебя не вернуть, моя душа заледенела, а сердце раскололось на маленькие, острые осколки, которые никто и никогда не сможет собрать. Этот пазл по силам только тебе, родной. Я не раз вспоминала, как всё началось. Твои взгляды на меня —невзначай. А после посиделок с Ивушкиным в твоём кабинете, ты начал действовать. Неужели это из-за его смешных, как ребячество, подглядываний на меня? Ты сделал мне предложение руки и сердца. А я… А я испугалась, как дура. Наплела что-то тебе, используя как раз подходящую информацию, подслушанную в этот же день у солдат. Уж очень громко и много болтали. Тогда в лагере только о тебе и говорили. Клаус Ягер был самой обсуждаемой фигурой. Именно благодаря этим сплетням я и узнавала тебя ближе. Уже дома, в Пскове, я не раз представляла нашу пару. Как мы шли за руку, гуляя по парку, двое детей, бегающих рядом по мягкой, неокрепшей траве. Я бы очень хотела, чтобы у них были твои глаза. Такие же прекрасные: небесно-голубые. Когда я смотрела на тебя, в штабе, в лагере, в кабинете — всегда замирала. Ты действовал, как наркотик, затуманивал разум. Ох, Клаус, как же ты меня привлекал. Если бы ты знал. Только ты. Сильная спина, мышцы, которые виднелись сквозь форму. Меня влекло всё. Особенно мне нравилось видеть тебя в одной белой, накрахмаленной рубахе. Хотя, ты редко позволял себе снимать китель и щеголять так. Поэтому видела я тебя в ней всего пару раз. Интересно почему? Горячие руки, врезавшиеся в мою память. У тебя была просто фантастически горячая кожа, не то что у меня. Я всегда была «холодной», вечно мёрзла и тряслась, от того постоянно болела. А ещё у тебя был очень красивый, высокий лоб. На шрамы оплетающие правую щеку у меня были отдельная страсть и мысли. Я всего тебя считала привлекательным, а эти шрамы только придавали шарма образу. Я всегда мечтала провести рукой по ним, нежно поцеловать, поласкать, а теперь… Это и останется только желанием. И вообще, всё вышеперечисленное навсегда останется лишь в моих мыслях, лишь в моей голове, куда нет проходу другому мужчине. Я представляла, как крепко ты будешь меня целовать. Как твои сильные руки обхватывают мою осиную талию, прижимая ближе. Столь мягкие губы врезаются в мои, запечатляя на них такой сладкий и долгожданный поцелуй. А твой характер? Разве он не прекрасен? С самого детства у меня было четкое представление об идеальном мужчине, видимо по этой причине мне так никогда и не нравился ни один. Мои друзья всегда смеялись над этим. Говорили, что я себе слишком много придумываю и вообще, такого мужчины быть не может. Но вот же ты: высокий, сильный, красивый, мужественный, а самое главное любящий. Мой идеал разрушил именно ты, ведь Клаус Ягер оказался намного лучше. Ты был строг, требователен, но трудолюбив и справедлив. Оказалось, ты умеешь быть нежным. Я никогда не забуду, как ты шептал мне на ушко, что я твой трофей, нежно поглаживал костяшки моей худощавой руки. Совсем недавно я стала представлять, что было бы, если я согласилась, не сбежала, и ты не погиб, тогда, на мосту. Ты бы забрал меня из лагеря, отвёз к себе в Берлин. Наверняка, у тебя был красивый дом и очень уютный, мне хотелось его увидеть. Я легко отказалась бы от дома в Союзе, где сейчас нахожусь. Терять мне, как оказалось нечего. Вся моя семья погибла. Отец всё же пал, ещё в 42-м, на Битве за Сталинград. А я теперь одинокая и никому не нужная девушка. Только когда я шла по ночному, дремучему лесу до меня дошло, что моё сердце — твоё навеки. Я бежала до Клингенталя, задыхаясь, надеясь, что ты жив и здоров. Но не успела… Последнее, что я помню: твои глаза смотрящие с любовью и тихий шёпот, так сильно прохожий на «Люблю тебя». Уже через несколько секунд ты оказался в объятьях воды, придавленный тяжелой махиной. С того момента начались мои страдания. Оказалось, я — однолюб, как и моя мама, и бабушка. За эти годы в Союзе ко мне часто подходили мужчины, пытаясь познакомится, но ни один мне так и не приглянулся. Я продолжала искать небесно-голубые глаза, такой для меня красивый и родной шрам на правой стороне лица. Желание провести рукой, поцеловать грубые отметины осталось со мной до сих пор, с 1944 года. Я виновата перед тобой и хочу, чтобы ты простил меня уже в двадцатый раз. Ты ведь слышишь мои молитвы? Я часто прошу у тебя прощения. Родной мой, я люблю тебя и очень скучаю. Я буду писать тебе снова и снова, поэтому на долго не прощаемся. Не волнуйся за меня, всё будет хорошо. Мы с тобой обязательно встретимся, только дождись меня. Твоя Фрау Ягер.» Письмо запечатано и сожжено. Интересно, сколько таких еще впереди? Да, я сожалею. На данный момент я вообще о многом пожалела, только нет пути обратно. Теперь не вытащить возлюбленного из лап реки, и уж точно не поднять громадную железяку над ним. И даже, если я справлюсь с этим непосильным заданием, не думаю, что от любимого что-то осталось. Конечно кроме нержавеющих наград. Но мы были обречены. И только с чистой головой и разумом это приходит в голову.***
Анна Ярцева умерла 2 июня 1952 года. Её сердце не выдержало. За все годы одиночества было написано около 200 писем и все они были сожжены дотла. Сохранился только маленький кусочек бумаги, так и не успевший догореть до конца. На нем было написано одно короткое, но такое важное для Анны и Клауса предложение: «Я уже рядом. Твоя Аня.» Любовь причиняет боль.