Выбор оруженосца

— Оруженосца берет на службу не эр, а Талигойя, — вполголоса подбадривали друг друга члены Высокого совета, собравшиеся на помосте над площадью Святого Фабиана. Килеан-ур-Ломбах так сильно поддернул перчатку, что золотое шитье треснуло, а Ги Ариго смял свою алую перевязь до такого состояния, что жевать ее отказалась бы и корова. Даже король, казалось, волновался, но он скорее предчувствовал веселое зрелище: беднягу нечасто развлекали во дворце. Кардинал с нескрываемым удовлетворением обвел взглядом рассевшихся нахохлившимися воробьями бледных и потеющих в парадном платье дворян. Один лишь Рокэ Алва сохранял вежливое равнодушие. Среди остальных уверенно и спокойно себя не чувствовал ни один. Старый обычай, позволяющий юнцам в Фабианов день открыто обсуждать достоинства и недостатки будущих эров, выбирать их, как лошадей на рынке, еще никогда не был таким приятным. Сильвестр откинулся на спинку кресла, щурясь от удовольствия, и подал знак начинать. Ветер трепал над головами жеребят черно-белые знамена с повелителем дракона, алели на помосте королевские гвоздики, а герольд сосредоточенно зачитывал имена с указанием места в списке. Окделл четвертый. Разрубленный змей, еще вздумает торговаться! Впрочем, в этом выпуске унары один похлеще другого, недаром так бледны будущее эры. Никому не по вкусу публичное унижение. — Я, цивильный комендант Олларии, прошу и предлагаю службу, — надо отдать должное бедняге Килеану, его голос почти не дрожал. — ...Эстебану Колиньяру, первому среди фабианцев! На площади его предложение было встречено дружным хохотом. — Плохо просите, господин комендант, — выкрикнул кто-то из жеребят, и все опять потонуло в издевательском смехе. На щеках у Килеана проступили некрасивые алые пятна, но кардиналу его было нисколько не жаль. — Первому из фабианцев подойдет только маршал, и лучше всего — тоже первый! Сильвестр бросил быстрый взгляд на Рокэ — тот и бровью не повел. Впрочем, иногда кардинал всерьез сомневался, понимает ли кэналлиец талиг, по крайней мере, молодежный жаргон. — Маршал Рокслей, — выкрикнул снизу Колиньяр, уперев руку в бедро, как торговец рыбой на базаре, — ваша очаровательная супруга вкупе с нежеланием морозить зад в действующей армии еще при вас? — Рокслей мой, — даже на площади Фабиана Придд оставался Приддом: холеная узкая физиономия ничего не выражала. Этот не снизойдет даже до шуточек. — Так присягайте сразу прекрасной Дженнифер, Валентин, — посоветовали ему однокорытники, давясь непристойными смешками. — Чем эреа хуже эра? Графиня Рокслей поспешно прикрыла пылающее лицо веером. Кардинал вздохнул, возвел очи горе и неспешно осенил себя знаком. Церемония шла своим чередом: унары выбирали, соглашались или отказывались, торговались, требуя обещаний и привилегий. На площади их оставалось все меньше, и смех звучал теперь тише, раня не так больно. Будущие эры перевели дух и приосанились, кое-кто даже начал несмело улыбаться. К полудню на согретой весенним солнцем брусчатке осталось четверо. — Окделл, — с веселым предвкушением шепнул король. Сильвестр покачал головой: он веселья монарха нисколько не разделял. И, словно услышав его мысли, Ричард Окделл внизу на площади действительно выступил вперед. — Достойные эры, — выкрикнул он, — соль земли, опора великого государства! Я, Ричард, герцог Окделл, хозяин половины севера… — Э, э! — закричали оставшиеся с ним двое дикарей из Торки, бароны Катершванц, — Окделл! Какая половина? — Хорошо, — согласился тот, смеясь, — трех четвертей севера! Прошу и выбираю Первого маршала Талигойи, герцога Алву. Ударили барабаны, все стихло, только пересмеивались мальчишки на площади и их бывшие однокорытники за ссутуленными спинами своих новых эров. Кансильер Август Штанцлер, старый враг Надора, ненавидящий Окделлов, довольно усмехнулся. Всем известно, что Первого маршала нельзя выбрать. Он выше игры на этой доске. Легкий весенний ветер шевельнул перья на шляпе Рокэ Алвы, когда он чуть наклонился над затянутым алым бархатом барьером и негромко сказал: — Но ле энтьендо, ховен. Скверно, до чего же скверно! Сильвестр украдкой прижал руку к сердцу, пожалев, что фляжка с тюрегвизе осталась в резиденции. Накануне Фабианова дня он дал себе зарок не пить больше пяти рюмок в день! Но кто же надоумил проклятого Окделла! Отвергнутая в Фабианов день клятва давала виконту, графу, даже маркизу право гордо развернуться и проследовать в свои владения — прожигать налоги и портить крестьянок, но герцог! Герцог, предложивший свою шпагу Талигойе, и получивший отказ! Не хватало только сепарации и последующего отделения Надора! Проклятый Алва, как он может этого не понимать! Проклятый Окделл, что на него нашло! Проклятый Арамона, он же должен был неоднократно объяснять своим юнцам, что замахиваться на Первого маршала запрещено обычаем и традицией, Первый маршал не берет такую обузу, у него есть дела поважнее! — Я предусмотрел это, — заявил Окделл внизу на площади и поправил шляпу. — Ваше высокопреосвященство! Все добрые эсператисты в Талигойе обязаны говорить на гальтарском, и я подготовил свое обращение на этом старом языке матери нашей пресвятой церкви. Но если герцог Алва все же не разберет моих слов… м-м-м… из-за особенностей произношения, могу ли я просить вас… — Говорите, юноша, — велел Сильвестр и, не удержавшись, отер пот со лба. — Ораторе кланниме урсти меитонне, — завел Окделл, достав засаленную бумажку из шляпы. Савиньяк за спиной у маркиза Дьегаррона хохотал так, что еле стоял на ногах, даже Валентин Придд — очевидно, автор этого немыслимого безобразия, — соизволил слегка улыбнуться. — Ваше высокопреосвященство, мне повторить? — Не нужно, — просипел Сильвестр, растер грудь и повернулся к Первому маршалу. — Рокэ, заклинаю вас всеми святыми, нам не нужен союз Надора с Гаунау или вообще, спаси Создатель, Дриксен. Кэналлиец скучающе оглядел его с ног до головы, явно остался недоволен увиденным и покачал головой, брезгливо морщась. — Юноша, — сказал он на чистейшем талиг без малейшего акцента. — Ваши познания и в самом деле удручают. Вы не владеете гальтарским, не знаете традиций, у вас даже не очень хорошо с чувством действительно смешного, в отличие от вашего друга Колиньяра. Эстебан на другом конце помоста слегка поклонился, Алва ответил тем же. — Если вы хотите, чтобы я отказался, господин Первый маршал, вы прикладываете к этому недостаточно усилий, — заявил Окделл, неуязвимый на расчерченной белой и черной клеткой площади Святого Фабиана, хранимый незыблемым обычаем. — Вам следовало бы оскорбить мои земли, мою матушку и надорский эль. — А эти ваши… юбки? — Алва прищелкнул пальцами, на высоком гладком лбу на мгновение собрались морщины умственного напряжения. — Которые вы натягиваете на свои кривые ноги? — Нет, — с сожалением сказал Окделл. — Снова недостаточно. Правда оскорбить не может, герцог Алва, а мы, горцы, народ низкорослый, проводящий жизнь на пастбищах, если не в походах и сражениях. Мы крепки и выносливы. Мы носим юбки и у нас кривые сильные ноги. Попробуете еще что-нибудь? — Я бы уже согласился, — простонал брат королевы, Ги Ариго, поднося к носу надушенный платок. — Я не сомневаюсь, что вас, Ги, немало воодушевляют сильные ноги у мужчины, — бросил Алва, не оборачиваясь. — Окделл, в моем доме не едят после захода солнца, не пьют молока и никогда не жарят свинины. Окделл опешил. Мгновение он разглядывал Алву с живейшим сочувствием, потом пожал плечами и негромко сказал: — Ну… ничего. Бедностью меня не напугать. Хотя я думал, что вы-то получше живете, герцог. Тонкая рука порывистым движением метнулась к воротнику. Обмахивавшийся кардинальской шапкой Сильвестр с мстительным удовольствием подумал, что проняло даже железного кэналлийца. Алва перевел дух и продолжил: — Все женщины на особой половине дома, туда нельзя попасть. На них нельзя любоваться, с ними нельзя разговаривать и… ничего нельзя! Теперь на Алву смотрели все. Лионель Савиньяк наклонился вперед и сочувственно сжал его плечо. Окделл снял шляпу, повертел ее в руках, надел снова и решительно вздернул упрямый подбородок. — Я думал отомстить вам за Ренкваху, монсеньор. Добить сам, раз уж у отца не получилось. Обидное, конечно, вышло поражение. Целая армия отступила просто от того, что вас ранили в ногу на честной дуэли! Но вижу, что вам и так несладко живется. Я ведь предлагаю вам свою шпагу, соглашайтесь. Мы как-нибудь справимся вместе. Я прикажу доставить молочных коз из Надора. А насчет женщин, ну… у меня есть три сестры, старшая уже почти вошла в возраст. Алва откинулся назад и тяжело вздохнул. — Называйте меня эром, — велел он. И добавил, обернувшись к кардиналу: — В конце концов, это всего три года. Я потерплю. — Оруженосца принимает на службу Талигойя, а не эр, — тихонько всхлипнула королева. Окделл обернулся к Катершванцам. Они обнялись, похлопывая друг друга по мощным плечам с такой силой, что эхо отражалось от соседних крыш. С галереи, с шумом хлопая крыльями, взлетела стая воробьев. Ричард Окделл поднялся на помост и, смущенно улыбаясь, протянул руку Алве. — Не беспокойтесь ни о чем, монсеньор, — сказал он. — Теперь вы мой эр. Сильвестр обернулся к королю, тот понимающе кивнул и протянул ему свою флягу с Победителем дракона. Во фляге был сладкий марикьярский портвейн такой крепости, что его высокопреосвященство закашлялся, но никто не обратил на него внимания. Все смотрели только на Алву, несмело улыбавшегося своему оруженосцу.