Рыцарь

      – Она не найдет тебя здесь.       В обветшалой хижине по углам прячутся тени: их здесь сотни, они попадают снаружи с ночным туманом, с ледяными шагами бесконечных сквозняков, взбираются вверх по тонкой ткани, к самой груди, вцепляются намертво, не исчезая с рассветом, заполняя собой все межреберное пространство – к ним легко привыкнуть, они помогают раствориться в глухом лесу, приглушают внутреннее пламя, от них мрачнеет взгляд и темнеет зрачок, лишь впитывая свет – но никогда не отражая.       У Охотника глаза такие.       Здесь сыро, всегда темно, тянет жжёной шерстью и горечью старой крови, что заполняет алыми нитями столешницу грубо сколоченного стола – Белоснежка ест всегда на коленях, удерживая глиняную посудину ладонями, не глядя на испещренное царапинами дерево – (эти следы оставляет острый нож, чей отблеск всегда виден за голенищем высокого сапога) – чтобы после, обжигая пальцы в ледяной воде, жёсткой тряпкой елозить по поверхности разделочной доски, с трудом стирая следы убитых животных, разбрасывая мутно-розовые капли себе под ноги, прибивая пыль.       Охотник смотрит на это, усмехаясь, и весело предлагает ей исторгнуть из себя недавно проглоченную крольчатину, – девчонка вскидывает голову, и в сверкнувшем остро взгляде её наконец-то видна не только обида, но и злость – светлый цветок укутывают тени плотной оболочкой.       Белоснежка не выходит из хижины, лишь опускается на скрипучий табурет и подолгу щурится, вглядываясь в лесную кромку – там исчезают тихие шаги Охотника, сливаясь с шёпотом восточного ветра, теряясь в лиственном звоне, – и тогда же пламя свечи трепещет испуганно, вторя отзвукам беспокойного сердца, взволнованного одиночеством и неизвестностью перед миром, что там, снаружи, за мощной дубовой дверью и крепкой сталью засова – вдруг он не вернётся в этот раз? вдруг оставит её: по своей воле или против?       Только когда от густой темноты за окном отделяется грузная тень – она выдыхает спокойно.       Охотник отдает ей свой кинжал, смыкает белые девичьи пальцы вокруг рукояти крепче, и жёстко выдыхает в самое ухо, пока Белоснежка бьётся в его руках тревожно:       – В самое сердце. Без сожаления.       Здесь совсем не так, как в замке: воспоминания о рыцарских турнирах, громких праздниках и бурных пиршествах, когда цветное солнце скользит сквозь мелкие стёклышки на витражном окне и пляшет на серебряных приборах – всё закрывается вкусом жёсткого мяса и сладостью ягод на языке, длинными ночами спиной к тому, кто приходил её убить, когда-то давно.       И неуместным смущением, с горящими щеками и дрожащими ладонями, всё как в самых правильных сказках.       Вышивка синелью, крестом и гладью, нежный сарсенет и сатин, звонкие струны домры – всё сменяется хрупкостью сушёных трав и сталью под пальцами, пушистым кроличьим мехом и разговорами об охотничьем мастерстве – пригодится, не сомневайся, – Белоснежка слушает внимательно, вплетает в волосы капли незабудок, ворочается на своей лавке и разглядывает в полумраке чужое лицо напротив – под маской мутных теней оно кажется совсем иным.       В детстве ей говорили, что у каждой принцессы есть свой рыцарь: благородный, сильный, храбрый, в сверкающих ангельским светом доспехах – он стоит по левое плечо, загораживает собой от опасности и ловит кружева платочков у самой земли, дарит алые розы и выходит на турниры с её поцелуем на щеке – так удача всегда на его стороне.       Охотник на рыцаря не похож – он хмурый, грубый, едкий, окружённый сталью и кровью, бросает что-то насмешливо, хватает своей жёсткой рукой за предплечье и встряхивает, в который раз объясняя, как правильно разделывать птичью тушку – и ругается он тогда совсем-совсем не аристократично.       Только вот от гнева и злобы Королевы защищает Белоснежку именно он.       И заваривает терпкий кипрей.       Укрывает своим плащом.       Приносит в широком кармане колючего ёжа – тот сердито дёргает мокрым носом и оседает на зимовку под малиновым кустом.       А Белоснежка вцепляется пальцами в мужские плечи и скользит дрожащими губами по смуглому лицу Охотника.       На удачу.