***
В дверь позвонили. А судя по тому, что трель была интенсивной и не прекращалась, то это был он. Ну всё. Спокойная жизнь на сегодня окончена. — Привет, Антош, — с самой милой улыбкой произносит мужчина, держа в руках бутылочку красного вина и коробку любимых конфет мальчишки. Он медленно прошёл внутрь квартиры, целуя младшего в раненую скулу. Бутылка игристого и коробка откладываются куда-то в сторону, на тумбочку. — Я та-ак скучал! — довольно тянет он, прикрывая за собой дверь. — Ты пил? — тихо интересуется мальчишка, не двигаясь с места. Добровольский резко распахивает руки, заставляя парня дернуться, а затем обнимает хрупкое тело, прижимая к себе. — Совсем чуть-чуть, Тош… У нас праздник был, — шепчет он, поглаживая мягкие, кудрявые волосы. — И я тебе принёс подарок, — мужчина снова целует младшего, но уже в лоб, выуживая из кармана телефон. — Теперь у тебя есть связь с внешним миром. Но если позвонишь ментам — придушу на месте. Понял? — Понял, — кивает Антон, чувствуя слабость в конечностях. — Можешь, пожалуйст, его положить на тумбочку? — Пф…бе-ез проблем! — довольно тянет Паша и кладёт телефон. А затем, наскоро раздевшись и кинув на пол верхнюю одежду, продефелировал на балкон. И тут Шастун почувствовал, как тело холодеет, руки начинают трястись, а в горле появляется ком. Ну вот за что ему всё это… — Антон, блять! — слышится крик со стороны несчастного балкона, а потом появляется менее радостная фигура. — Ты опять, сука, курил? — его брови сведены к переносице, губы сжаты в тонкую полоску, выдавая раздражение с головой. Павел медленно движется в сторону мальчишки, попутно скинув пиджак, оставшись в одной только рубашке. — Я же тебя просил, нет? — он снова улыбается. Но уже не так, как пару минут назад. — П-паш, н-не надо…я тебя умоляю! — чуть ли не кричит младший, выставив вперёд руки. Он старается отступать, но сзади стена. Снова в ловушке. — Тошенька, я говорил, что мне не нравится запах сигарет, исходящий от тебя? — комик подошёл вплотную к юноше, нависая над ним словно коршун над добычей. — Отвечай! — крикнул он, а Антон задрожал как осиновый лист на ветру, не в состоянии больше держать себя в руках. — Ч-чт-то н-нак-кажеш-шь…– буквально пропищал младший, стараясь закрыть голову руками. Но Добровольский был быстрее. Он схватил парня за волосы, растущие на затылке и с силой потянул их вниз, заставляя мальчишку поднять голову вверх. — Ну тогда не обижайся, мой мальчик, — Паша улыбается так нежно, словно сейчас будет обнимать и целовать младшего на протяжении семи часов, а не оставит на стройном теле множество синяков и ушибов. Мужчина оглаживает ладонью совсем юное, красивое лицо, ведёт ниже, к шее, большим пальцем оглаживает выступающий кадык, затем острые ключицы, а потом проникает рукой под светлую толстовку и проходит холодными пальцами по впалому животу, задевая вчерашние раны. Павел отпускает чужой затылок, а вместо этого поднимает чужие руки вверх и сжимает в области запястий. Он невозможно нежно целует младшего в шею, спускаясь ниже, а широкой ладонью оглаживает чужую грудь, стараясь расслабить мальчишку. — Ладно, не буду тебя особо мучить сегодня. Иди, вино открывай, — выдохнул в лицо мальчишки Добровольский и абсолютно спокойно направился в сторону кухни. Антон не верит своему счастью. Видимо, у него появился ангел-хранитель, ибо, иначе объяснить происходящее он не мог. Но играть с судьбой он не хотел. Поэтому, вместо долгого шока, Шастун решил всё же пойти за бутылкой и конфетами. — С чего такой праздник? — осторожно интересуется Антон, передав бутылку Павлу, а сам решил повозиться с конфетами. — Меня же не было ночью дома. Ты наверное переживал, вот я и решил купить чего-нибудь приятного, — честно ответил Добровольский, пытаясь вытащить пробку из бутылки. И, о чудо! Спустя немного усилий последняя оказалась лежащей на столе. — Ой…спасибо…– неловко улыбнулся мальчишка, который этим утром почувствовал запах собственной крови и земли, а не блинчиков и кофе, как обещал Павел. Но, недолго размышляя о своей неудавшейся жизни, парень всё же срывает обёртку с конфет, берёт мусор в руки и сразу же отправляет его в ведро, чтобы лишний раз не нервировать мужчину. — Рад, что ты оценил, — немного улыбнулся старший и поднялся, чтобы достать с полок два бокала под вино. — Специально взял сладкое, малыш, — он проводит рукой по чужой талии, видимо, совсем забыв о том, что на ней живого места не осталось. Естественно, Антон слегка жмурится, ибо недавние синяки дают о себе знать. Причём явно так. — Ага. Как день твой прошёл? — интересуется импровизатор, с испугом глядя на свою пару, которую выбрал ещё давно, а теперь мучается из-за своей давней наивности. Дурак… — Отлично. Выступили, отсняли всё, что надо было. Ещё и вырезать неудачные кадры успели. В общем…всё как всегда, — весело отвечает Добровольский, разливая по бокалам вино. — А ты чем промышлял сегодня? — Ну…убрался в квартире. Ужин тебе приготовил, кстати. Будешь? — как-то «к слову» интересуется Антон и усаживается на свой стул после того, как мужчина отрицательно помотал головой. — За продуктами сходил. Купил в основном овощей…ну и мяса. Но немного…– выкладывает Шастун всю историю практически прошедшего дня. — Давай тогда выпьем? — предлагает мужчина, приподнимая вверх свой бокал. Антон лишь кивает, повторяя его действие, а после чокается со старшим, вслушивается в звук ударяющегося стекла, будто это происходит только в первый раз… — Вкусное вино, — с лёгкой улыбкой на губах произносит парень, чувствуя, как слегка кисловатая жидкость оставляет приятное послевкусие. — Ещё бы. За такие то деньги, Антош, — нежно, но пьяно улыбаясь тянет Павел, глядя на младшего прожигающим взглядом. А Антону противно. Противно от себя, от Добровольского, да и в целом от ситуации…но поделать он ничего не может. Он признает свою слабость — он любит этого тирана. Сколько бы Паша его не избивал, сколько бы не изменял Шастуну, младший всегда будет ждать и любить только его. Сердцу, всё же, сложно приказать. Если вообще возможно. И Антон делает ещё глоток красной жидкости, словно она — яд. Тот самый яд, который убьёт и избавит от страданий. — Понравилось? — вытаскивает из раздумий мужчина. Он проводит рукой по мягким волосам, потом по впалой щеке, которую слегка поглаживает большим пальцем. И, если честно, то в этот момент Павел кажется Антону дьяволом, который готовит свою жертву к смерти. — Очень, — Шастун в который раз мысленно даёт себе «пять» за то, что пошёл на что-то близкое театру, если можно так выразиться, ибо улыбается он крайне правдоподобно. Сколько бы ни было в жизни дерьма — Антон улыбается. Пьёт, курит, бьёт стены, старается заглушить бесконечную боль по всему телу, но улыбается. Ведь мужчины не плачут.***
Павел уже давно спит в своей кровати. А вот Антон — наоборот. Вместо того, чтобы лежать сейчас в объятиях этого человека, парень решает посидеть на кухне, посмотреть в стену и допить вино. Добровольский пришёл уже не очень трезвым, поэтому, решил, что лучше ляжет спать, вместо того, чтобы пить. Поэтому Шастун уже который час сидел, наслаждался тишиной, чувствовал, как к горлу подползает противный ком слез и смеха и всячески старался его убрать. Но, к огромному сожалению, выходило так себе. И ведь некому рассказать, некому хотя бы поплакаться, а что убивает больше всего, так это полное безоружие Антона. Он перед Павлом практически голый. У Шастуна нет ничего. Ни друзей, ни семьи, ни знакомых, которые смогли бы помочь. Он один. Абсолютно один. Со своей проблемой. На часах — почти пять утра. А это значит, что стоит хотя бы попытаться лечь спать, иначе завтра снова будет умирать. Только уже на съёмках, со стаканом кофе… И тут предательски заурчал живот и начал адски болеть желудок. С едой у Антона не заладилось ещё с первых абьюзивных отношений — тогда его пара говорила о том, что Шастуну не мешает скинуть пару килограмм. Несмотря на то, что этой самой парой был человек, который весил намного больше Антона, хоть и был ниже. И так весовая планочка паренька все падала с восьмидесяти восьми, ниже и ниже. Пока не достигла пятидесяти шести. С его ростом в метр восемьдесят с лишним, такой вес — катастрофа. Поэтому, Шастун начал есть. Немного, но достаточно, чтобы от него отстали врачи. Иначе, пришлось бы есть в больнице. Антон снова пьёт. Наливает в бокал вино, чокается с воздухом, мысленно произносит тост: «За мои неудачи», затем подносит его к покрасневшим губам и пьёт. Жадно, словно воду. Но пьёт.