Твоя младшая сестра...

С того момента, как от меня отказался мужчина, которого я люблю прошло около трех недель. Я не видела его все это время. Было ли мне больно? Безумно. Больно ли мне сейчас? Адски. Мне не хотелось просыпаться по утрам. Не хотелось оставаться наедине со своими невыносимыми мыслями. Мне казалось, что я умираю. Умираю в душе. Мне казалось, что мне никто не поможет. Никто не сможет спасти меня из этой пропасти, в которую я упала по своей же вине. Засыпать для меня было еще тем испытанием, потому что прекрасно понимала, что встречу образ этого темноволосого в своих снах, где мы снова будем вместе. Будем вместе, ха. Мы не были вместе, Дарина, что за глупые мысли в твоей голове? Наверное, я знала, что именно так все и будет. Знала, что именно так и закончится то, что едва началось. Я вдруг поняла, что не обижена на Давида. Я не могла обижаться на него за то, что он переживал и боялся за меня. Это было неправильно. Не скрою, я игнорировала его пару дней. Мне не хотелось его видеть, не хотелось с ним разговаривать и мой брат чувствовал это. Чувствовал и не трогал меня. Я знала, что он очень сильно переживал. Я знала, что ему было тяжело, но в первую неделю я думала лишь о себе. Я и сейчас думаю о себе, но я постаралась понять его чувства, постаралась простить его. Я понимаю, что мы вряд ли будем близки, как раньше, но тем не менее, мы делали маленькие шаги на встречу друг - другу. Не скажу, что за этот месяц без Руслана что - то сильно поменялось. Только мой образ. Я отрезала свои длинные светлые волосы до плеч (если не короче), сделала себе пару татуировок на теле и очень сильно похудела. Едва ли я могла выглядеть как здоровый человек сейчас. Я знала, что выгляжу отвратительно. Выгляжу болезненно, будто умираю. Но я действительно ощущала себя мертвой в душе. Кроме дикой боли я не испытывала ничего. Никакой радости к жизни у меня сейчас не было. Я перестала ходить на учебу окончательно, перестала общаться с друзьями (потому что они мне напоминали о Руслане). Я ничего не могла с собой сделать, я понимала, что мне нужно было остаться одной, чтобы пережить все то, что со мной происходит. Любить - больно. Любить не взаимно еще больнее. Мне резко пришлось повзрослеть. Резко пришлось стать холодной и эгоистичной. Резко пришлось возвести вокруг себя стенку, чтобы больше никто не смог докоснуться до моей души. Я вдруг начала осознавать, что никогда в жизни больше не хочу чувствовать это. Никогда в жизни больше не хочу подпускать к себе кого - то так близко. Меня тошнило от людей мужского пола. Тошнило от их взглядов и улыбок, я никому не давала прикоснуться к себе, испытывая отвращение. Тотальное отвращение ко всем. В какой - то момент мне просто хотелось уехать. Улететь в другой город, забыть о том, что было. Все - таки эти месяцы рядом с ним оставили в моем сердце огромный отпечаток. И никуда от этого не деться. Я благодарна лишь за то, что его не было рядом все это время, пока мне было плохо. Как только все закончилось, он уехал. Уехал в тур, уехал давать концерты. Иногда я думала о нем. Мне хотелось знать вспоминает ли он обо мне. Думает ли он обо мне. Было интересно было ему хоть чуть - чуть больно? Я ненавидела себя за то, что несмотря на всю боль, каждый раз я следила за ним в социальных сетях. Смотрела его истории с концерта, глядела на его фотографии, замечая то, как он худеет на глазах. Не только у меня были такие проблемы. Я замечала это даже тогда, когда он скрывал это за широкими толстовками и штанами. Я все равно видела, как он увядает. Мне было интересно что происходит с ним. Было интересно, чем он дышит и о чем думает перед сном. Я ненавидела его всем своим сердцем, но и любила точно также. Я надеялась на то, что через месяц я уже не буду вспоминать его так часто. Надеялась на то, что моя боль утихнет, но нет. Боль не утихла. Я просто научилась с ней существовать. Не жить, а именно существовать. Единственные, кто спасал меня от одиночества, это были Арина и мой пес Арчи, которого я вовремя забрала от своих родителей. Иногда я уходила с собакой на весь день, не желая быть под одной крышей с Давидом. Я выгуливала собаку в лесах, не боясь, что со мной может что - то случится. Я вдруг поняла, что ничего не боюсь. Вдруг поняла, что стала черствой. И глупо было признаваться в том, что я начала много пить. Мне стыдно говорить об этом, но алкоголь стал неотъемлемой частью моей жизни. Смешно осознавать, что я стала таким человеком, которых всегда презирала. Смешно осознавать, что стала убегать от проблем, запивая их. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Мне никогда не удавалось сбежать от этого. Я всегда держала у себя образ темноволосого в голове, хоть и мечтала избавиться от этих мыслей. У меня ничего не получалось. А еще глупее то, что после нашего расставания Руслан выпустил песню, которую назвал «барби». Спустя две недели после того, как все произошло, я совершенно случайно услышала ее у Давида. Видели бы вы нас со стороны. С какими лицами мы слушали эту песню. Давид тогда, кажется, побледнел. Мы оба понимали, что эта песня была написана для того, чтобы я ее услышала. Но зачем? Зачем, если ему никогда не было дело до меня? Я часто задумывалась над этим и часто ловила себя на мысли, что он обманул. Обманул Давида. Обманул себя. Обманул меня. Может он думал, что от этого станет легче? Потом я ловила себя на мысли, что не могу залезть ему в голову. Вдруг ему правда стало легче после этого всего? Барби, вылезай из моей головы Включив эту песню, я даже могу вспомнить тот момент, когда он впервые пропел эту строчку. Мы сидели на кухне. Давид и Арина улетели в Москву. Были: я, Руслан и Саша. Я до мельчайших подробностей помню его взгляд на себе, когда из его уст вырвалось это. Интересно, а сейчас я бываю хоть иногда у него в голове? Ненавидит ли он себя за то, что сделал? Думает ли об этом, когда остаётся один? Я не хочу почувствовать себя живым А был ли ты жив со мной? Чувствовал ли себя живым, счастливым, когда мы были вместе, Руслан? Ловил ли себя на мысли, что сейчас все хорошо? Ловил ли себя на мысли, что рядом со мной ты ожил? Стал искренним, заботливым? Ловил ли себя на мысли, что рядом со мной ты стал настоящим, открытым? Этого ты боялся все это время? Боялся показать себя? Боялся чувств, которые могут вспыхнуть? И бархатная кровь на твоей Louis Vui Больше не звони, больше не пиши Интересно, а эта песня, действительно, могла быть адресована мне? Интересно, а хотел ли он того, чтобы я ее услышала? И если хотел, то зачем? Что он хотел сказать? Чего именно он хотел добиться? И зачем называть трек «барби»? Все знали, что именно меня он называл так. Все подумали обо мне, послушав ее. Хотел ли он сделать мне больно специально? Хотел ли он того, чтобы я плакала, слушая строчки этой песни? Да, мы гоним по встречке Чисто убивает транк Это конец нашей love story Мне не надо боли, выпускаю всю обойму Я закрываю глаза, слыша последние две строчки. Я чувствую, как слезы катятся по щекам. Я заливаю в себя вермут, пытаясь проглотить неприятный напиток, который обычно разбавляют с каким - то соком. Сейчас я почему - то была уверена в том, что Руслан хотел, чтобы я это услышала. Сейчас я была уверена, что он обращался именно ко мне. Возможно, так ему хотелось поставить окончательную точку в том, что было между нами. Но возможно он хотел сказать, что ему также больно как и мне? И во что верить? Я выпрямляюсь, делаю еще один большой глоток из бутылки и с грохотом ставлю ее на стол рядом с собой, немного морщив свое лицо от горечи во рту. Ты бы знал, Руслан, как я люблю и ненавижу тебя одновременно. Знал бы ты, как мучаюсь я. И я желаю тебе пройти все те же круги Ада, которые прохожу я каждый чертов день. Я встряхиваю головой, укладывая свои коротки волосы за уши. Ты бы удивился, увидев, как коротко я подстриглась. Я помню, как ты любил зарываться своим носом в мои волосы, вдыхая запах моего шампуня. Я, кстати говоря, поменяла и его, и парфюм. Стараюсь сделать так, чтобы не думать о тебе лишний раз. Но чтобы не думать нужно походу стереть память. Вокруг дым, в руке spliff Но мы с тобою не спим В темноте, в темноте Хочу, чтоб это было во сне И я хочу, чтобы это было во сне. Хочу проснуться в свои пятнадцать и понять, что это все был всего лишь сон. Хочу проснуться в то время, когда еще не приехала в Питер впервые. Хочу проснуться в то время, когда еще не понимала, что такое любовь. Хочу проснуться дома у родителей. Тогда я бы, наверняка, передумала сюда лететь. Сделала бы все, чтобы мы никогда в жизни больше не пересеклись. Сделала бы все, чтобы никогда в жизни тебя не увидеть. Никогда в жизни не узнать о тебе. Я морщусь, будто от физической боли, хватаюсь за сердце, прикусывая с силой губу. Ненавижу тебя. Ненавижу себя. Я ненавижу то, что происходит со мной. Я смотрю на бутылку, пытаясь сфокусировать на ней все взгляд, но бестолку. Перед глазами все плывет. Кажется, я начала пить как только проснулась. Даже не поела ничего толком. Но это было неудивительно. В последнее время я все меньше и меньше ем. Мне даже страшно смотреть на свое тело без одежды. Страшно видеть свои ребра, свои тонкие ноги. Страшно смотреть на свои руки, на свое лицо. Мне было страшно за себя, но когда я пила мне казалось это все таким неважным и глупым. Месяц. Прошел ебанный месяц с тех самых дней, когда я была счастлива по - настоящему. И сейчас мне отнюдь не легче. Пусть для него я выкладываю в социальные сети только те фотки где улыбаюсь, но знал бы он, что происходит у меня в душе. Он лайкает каждую мою фотографию, будто бы специально пытается напомнить о том, что он был в моей жизни. Будто бы пытается показать, что это все не было сном. Будто бы пытается сделать все, чтоб я не забыла о нем. Я откидываюсь на спинку стула в своей комнате, прикрывая глаза на пару секунд. Я снова думаю о нем. Слишком много думаю о нем. Непростительно много. Зачем я делаю больно сама себе, постоянно вспоминая все то, что было между нами? Зачем вспоминаю его прикосновения и поцелуи? Зачем заставляю сама себя трястись от этой неимоверной боли? Насколько я глупо себя веду? Почему у меня не получается выкинуть его из головы. Я вздыхаю, окидываю затуманенным взором всю комнату, натыкаясь взглядом на Арчи, который мирно спит на моей кровати. Мне стыдно признаваться, что превратила себя в отвратительного человека. Стыдно признаваться, что сама себя превратила в жалкое, неуправляемое существо. — Дарина! — я и сама не замечаю того, как в мою комнату врывается брат. Его голос осуждающий, недовольный, полный презрения и боли. Я даже не хочу смотреть на него. Непроизвольно хватаю бутылку алкоголя, сжимая ее в своих руках. Пытаюсь игнорировать его присутствие, делаю очередной глоток алкоголя, но Давид появляется рядом. Появляется в моем поле зрения. Его хмурый, холодный взгляд пробегается по моему телу и он устало вздыхает. Вздыхает так, будто слишком измотался за это время. Вздыхает так, будто жалеет обо всем. Мне приходится смотреть на него, натыкаясь на его ледяной взгляд. Раньше, наверное, я бы поежилась, вжалась в стул, надеясь, что он никогда в жизни больше не посмотрит на меня так, но сейчас я привыкла к такому взгляду. Я знаю, что он устал бороться со мной. Я тоже устала бороться сама с собой. Он окидывает мою бутылку недовольным взглядом, а потом тянет руку для того, чтобы убрать ее. Но я не даю ему прикоснуться. Я в наглую делаю глоток, облизываю свои губы, натягивая довольную улыбку на лицо. Наверное, я разочаровала сама себя. Наверное, я бы не поверила, если бы мне сказали, что в будущем я буду так часто пить и убиваться по темноволосому. — Чего тебе? — мой язык заплетается. Голос звучит излишне пьяным, что даже мне режет уши. Парень вновь морщится, будто ему больно видеть всю эту картину. Он поджимает губы, продолжая тянуть свою руку, — не дам! — я мерзко хихикаю, делаю еще один большой глоток, которым стараюсь осушить всю оставшуюся бутылку. Затем я подавляю рвотный рефлекс, прикусывая свою нижнюю губу. Я пьяна, хотя на часах двенадцать дня. Я должна быть на учебе, но не хожу туда уже целый месяц. Диана продолжает писать и звонить мне, но я не готова пока с ней разговаривать. Не только она пытается напомнить о себе различными способами. Мне также переодически пишет Коля, которого я также игнорирую. Я понимаю, что он тоже переживает за меня и, честно говоря, я очень скучаю по нему, но не знаю, что сказать ему. Поэтому мне проще не отвечать. Проще быть одной. — Я заебался, Дарин, — Давид садится на мою кровать, устало протирая свои глаза. Кажется, за этот месяц он знатно постарел. Я всматриваюсь в его мешки под глазами, всматриваюсь в его лицо. Мне где - то в глубине души даже жаль его, жаль, что ему досталась такая сестра, — заебался видеть тебя такой, — слово «такой» он выделяет другим тоном. Его лицо кривится в жалобной улыбке, когда он в очередной раз смотрит на меня. Возможно, эти слова задевают меня, но я не подаю вида. Я лишь пожимаю плечами, делаю последний глоток и ставлю бутылку с грохотом на стол. Я тянусь к мышке и выключаю песню Руслана. Затем расслабленно откидываюсь на спинку стула, не желая и дальше вести диалог со своим братцем, — чем я могу тебе помочь? — Ничем, — слишком резко отвечаю я, даже удивляясь своему мерзкому тону. Наверное, я бы не хотела видеть себя такой. Наверное, не хотела бы знать, что такое могло случиться со мной. Я знаю, что Давиду жаль меня. Жаль видеть во мне другого человека. Он понимает, что мне по - прежнему больно и, наверняка, он винит себя. — Я хочу для тебя только лучшего, поросёнок, — брат тянет свои руки ко мне. Слишком медленно, настороженно, будто боится, что я в любой момент укушу его. Я не двигаюсь с места, наблюдая за его действиями. Братец обхватывает своими руками мою ладонь, сжимая ее в знак поддержки. Я чувствую, как сжимается мое сердце от этого действия. Даже не скрываю свои эмоции на лице. Мне вдруг хочется плакать. Плакать, уткнувшись ему в грудь. Плакать так, чтобы все вокруг знали насколько мне плохо. А он будто чувствует это. Он встает с кровати, легонько тянет меня на себя и я поддаюсь. Я лечу к нему в объятия, чувствуя себя маленькой брошенной девочкой. Я плачу. Плачу, уткнувшись ему в футболку. Плачу так, что, кажется, вот - вот и я впаду в дичайшую истерику. Крепкие руки брата обнимают меня, показывая так, что я не одна. Что я не одиночестве. Показывает, что я всегда могу обратиться к нему. Я цепляюсь за его домашнюю футболку, с силой стискиваю кулаки, продолжая плакать. Не скажу, что часто плачу. У меня бывают истерики, но я очень редко показывала их кому - либо. Сейчас я наконец - таки показала свою слабость Давиду, показала, что мне тяжело жить. Он и так это понимал, я уверена в этом. Но мне сейчас хотелось этих родных объятий. Хотелось почувствовать себя той пятнадцатилетней Дариной, которая не знала что такое может произойти в ее жизни, что она начнет так пить. Если бы Давид знал, что не только алкоголь присутствует сейчас в моей жизни, он явно был бы разочарован во мне. А мне не хочется разочаровать его. Не хочу того, чтобы он понимал, что я гроблю свое здоровье самостоятельно, — я люблю тебя, поросенок,— брат целует меня с таким трепетом и с такой нежностью в лоб, пытаясь показать все свои чувства, — я очень переживаю за тебя, — следом добавляет он шепотом, а я только и могу махнуть головой на его слова. Я все это знаю, но ничего не могу с собой поделать, а может и не хочу. А может.. может еще не пришло время? — Я тебя тоже люблю, — мне тяжело говорить под градусом алкоголя, но я стараюсь выговорить каждое слово. Давид понимает меня, крепче сжимая меня в своих руках. Я закрываю глаза, тихонько вздыхаю, а потом делаю шаг назад. Меня немного шатает, но я хочу пить дальше. Хочу тусить. Хочу делать глупости, которые хотя бы на время помогут мне избавиться от мыслей про Руслана. Он вглядывается в мое пьяное лицо, а потом прикрывает глаза на пару секунд, — как там Руслан? — я сама удивляюсь тому, что задала этот вопрос. Сама удивляюсь тому, что осмелилась спросить это. Я знаю, что несмотря ни на что, они поддерживают общение. Знаю, что созваниваются каждый вечер после концерта. Давид меняется в лице, явно обдумывает, стоит ли говорить мне всю правду. И стоит ли вообще говорить про Тушенцова. — Дарин, — ласково зовёт он меня. Его лицо полное сострадания ко мне, — давай не будем про него, — практически просит он и я тут же киваю головой, понимая, что он прав. Мне вдруг захотелось уйти из дома. Вдруг захотелось забыться в другом мире. Вдруг захотелось стать счастливой, пускай не надолго. Я хватаю свой мобильник, судорожно ища в контактах имя нужного мне человека. Давид напрягается, чувствует что - то неладное. Уверена, что он не хочет выпускать меня на улицу в таком состоянии. — Мне нужно уйти, — бормочу я, набирая сообщение Саше. Наверное, он единственный, с кем я по - прежнему держу связь. А все потому, что наши интересы сейчас сходятся. Никто не знает о том, что мы общаемся. Никто не знает о том, что мы делаем. Мы стараемся держать это в секрете. — Нет, — слишком спокойно отвечает Давид, отрицательно махая головой, — я не отпущу тебя в таком состоянии, — эти слова вызывают во мне кучу отрицательных эмоций. Если пару минут назад я плакалась Давиду, то сейчас готова была послать его. Я морщусь, недовольно окидываю его взглядом и усмехаюсь. Отвратительно усмехаюсь. — Ты не заставишь сидеть меня дома, — я натягиваю мерзкую улыбку на лицо, обнажая свои клыки. Давид не любит видеть меня в таком виде. Не любит видеть меня агрессивной. Он интуитивно делает шаг назад, а я улыбаюсь еще шире, — Давид, не лезь в мою жизнь. Я не лезу в твою, ты не лезь в мою. Ты итак много сделал, думаю, что ты видишь к чему это привело, — я умело давлю на больное. Специально делаю слишком больно своему брату, который не готов к этому. Я вижу, как его лицо исказилось в боли. Вижу, как дрогнула его губа. Возможно, мне мерзко от самой себя, но я ничего не могу с собой поделать. Я давлю на чувство вины, зная, что это поможет. И он отступает. Он не готов вновь со мной ссориться. Не готов чувствовать полный игнор в свою сторону. Давид поднимет обе руки вверх, показывая всем своим видом, что сдаётся, а я удовлетворительно киваю головой, облизывая свои пересохшие губы. «Сань, встречаемся через пятнадцать минут у твоего подъезда» — слишком быстро пишу я. Возможно даже с ошибками. Ха. Журналист херов. Затем я хватаю пустую бутылку со стола, прохожу мимо Давида, останавливаясь у Арчи, который сонно смотрит на свою пьяную хозяйку. — Мама уходит, — я делаю милый голос, наклоняюсь, целую пса в мордочку и затем ухожу из комнаты. Я слышу, что Давид следует за мной, но сейчас он молчит. Я кидаю бутылку в мусорку, а затем кидаю взгляд на телефон. « Хорошо. Только я не один» — вижу ответ от кудрявого. Я усмехаюсь. Мне все равно, кто будет с ним, ведь сейчас я просто хочу забыться. Я кидаю взгляд на себя в зеркало, недовольно морщась. Мне страшно от того, какой худой я стала. Страшно от того, во что это может вылиться. — Дарин, — вновь зовёт неуверенно меня Давид. Я оборачиваюсь на него, поправляя свою мятую толстовку. Вопросительно вскидываю бровь, показывая всем своим видом, что жду, что он скажет дальше, — Рус не оценил бы это, — и мне становится слишком больно от этих слов. Пусть я и не показываю этого. Я лишь натягиваю еще больше улыбку на свое лицо, оголяя передние зубы. Наверное, он прав. Я даже могу представить, как Руслан закатывает глаза. Могу представить, с каким презрением он мог бы сейчас посмотреть на меня. Могу представить, что именно он бы сказал мне. «Боже, че с тобой случилось, барби, в кого ты превратилась?» я даже будто слышу его голос в своей голове, но тут же встряхиваю ей. Мне не нужны лишние мысли. — Мне похуй, что подумал бы обо мне Руслан, — нагло вру я. Иногда я даже верю в то, что говорю. Иногда мне действительно кажется, что мне все равно, что сказал бы Руслан, но через время понимаю, что это чушь. Мне лишь хочется верить в то, что мне было бы все равно. Я натягиваю старые кроссовки, натягиваю пуховик, который подарил мне когда - то Руслан. Противно понимать, что я все еще ношу его. Противно понимать, что хоть что - то от него у меня осталось, — не скучай, братец, — я бегло целую Давида в щеку, делая вид, что не замечаю, как он морщится. Хватаю ключи с полки и выхожу. Сбегаю из дома, где мне некомфортно последнее время. Сбегаю от туда, где не чувствую себя дома. Я бегу туда, где следующие пару часов мне будет хорошо. *** У парадной Саши, как я и писала ему, оказываюсь через пятнадцать минут, но никого не вижу. Обычно кудрявый уже стоит у подъезда и ждёт меня с распростертыми объятиями, но не сегодня. Это немного влияет на мое настроение. Я чувствую легкое раздражение, когда опускаю капюшон, находясь прямо у двери. Я достаю телефон, набираю номер и тут же звоню. — И где ты? — недовольно спрашиваю я, оглядываясь по сторонам, - я у парадной, — Саша что - то говорит, но я не понимаю, что именно, а следом связь обрывается. Он появляется передо мной через пару секунд, открывая дверь в подъезд. Саня тут же улыбается самой привлекательной улыбкой, раскидывая руки, а я охотно обнимаю его. — Только я сегодня не один, — шепотом напоминает мне он, целуя меня в щеку. Следом он отходит, подмигивая мне. — Мне похуй с кем курить, — отвечаю машинально я, а потом замечаю рыжеволосую макушку, которую не видела достаточно долгое время. Взгляд парня с интересом осматривает меня с ног до головы и если раньше мне было бы некомфортно, то сейчас мне абсолютно все равно. Я смотрю на парня, которого давно не видела и, честно говоря, не понимаю своих истинных чувств. — Привет, мелкая, давно не виделись.