Jag dricker mitt bröllop i havet

Эмме пять, и больше всего на свете она любит сказки. Ее старшая сестра Авуаза презрительно кривит губы, но не уходит в свои покои, когда няня, такая старая, что Эмма уверена, та видела собственными глазами все, о чем рассказывает, устраивается возле камина. — Расскажи медведя, — просит Эмма, нетерпеливо хлопая в ладоши. — Про медведя, — поправляет ее Авуаза, но Эмма не обращает на сестру внимания. Скрипучий голос няни сливается с треском дров в камине, и Эмма закрывает глаза. Она представляет корабли, которые ее брат Ричард называет смешным словом «драккары», Париж, в котором она никогда не бывала, армию варваров и своего прадеда Ролло, который в ее фантазиях похож на отца в железе и мехах вместо бархата. — И вот, в пылу боя, поднял медведь голову и увидел на крепостной стене деву, настолько прекрасную, что влюбился в нее с первого взгляда.   Эмма воображает Гизелу — принцессу, что короновала медведя — с лицом матери и в очаровательном платье, которое Авуазе сшили по случаю празднования ее четырнадцатилетия, и клянется самой себе, что когда ее любовь придет к стенам Руана, она не будет сопротивляться, как ее глупая прабабка, которая не хотела выходить за Ролло замуж. Эмме пятнадцать, и в сказки она больше не верит. Корабль под красным флагом с геральдическими львами несет ее к берегам нового дома, и Эмма до боли в глазах всматривается в горизонт. Она знает, что там ее ждет будущий муж, знает, что ей суждено стать королевой, и знает, что жизнь ее кончена, потому что Ричард продал ее, словно товар, противному старику, которому дали прозвище Неразумный из-за потерь, что он нес в войне с викингами. Кровь Эммы кипит, будто морские воды под килем корабля, и ветер срывает с ее губ яростную молитву. Пусть Этельред умрет прежде, чем она ступит на берег Англии, пусть он сочтет ее уродиной и отправит назад в Нормандию, пусть викинги нападут на Лондон и убьют его, да пусть хоть налетит шторм и море поглотит ее вместе с кораблем, только бы не оказаться на месте Гизелы, которая в нянюшкиной сказке рыдала на венчании так, что люди зажимали уши, лишь бы не слышать ее, и один Ролло не отворачивался, потому что ни слова не понимал из проклятий своей невесты. Молитвы Эммы летят в небо, пока корабль благополучно причаливает к скалистому берегу, и армия варваров не спешит ей на помощь. Сказки оказываются ложью, а Эмма становится королевой Англии. Эмме двадцать пять, и при дворе только и разговоров, что о короле-викинге, власть которого так велика, что даже море ему повинуется. Эмма старается не слушать — уж она-то знает, что море глухо к людским мольбам — но ее муж и пасынок ловят каждое слово.  — Он и правда такой, как о нем говорят? — спрашивает она Годвина, когда узнает о глупости, задуманной Этельредом на день Святого Брайса. — Боюсь, скоро нам предстоит выяснить это лично, если планы его величества увенчаются успехом. Этельред умирает за неделю до того, как армия Кнуда Великого высаживается на берега Денло. Она шлет письма брату в Нормандию, отправляет гонцов в Мерсию, Нортумбрию и Сассекс, но ответа не получает, потому что Кнуд успевает их захватить до того, как их олдермены сообразят, что Лондон — не единственная его цель. — Сдавайся, Эмма, — предлагает Кнуд, и ее пробирает дрожью от того, как звучит его голос, когда он произносит ее имя. — Англия - моя, нет смысла сопротивляться. — Ты еще не король, — ровно говорит Эмма. — А ты уже не королева, — Кнуд улыбается широко и радостно, как будто его забавляет эта пародия на переговоры, и глаза его кажутся еще темнее под косыми лучами солнца, падающими в тронный зал сквозь узкие проемы окон. — Не жена. Не мать. Но я могу дать тебе все это. Могу сделать тебя не только королевой Англии, но и Дании. Королевой всего Севера. Эмма закрывает глаза, на мгновение представляя себе то, о чем говорит Кнуд: скалистые берега под серым небом, бескрайние леса и запах земли, которая в прошлой жизни была и ее родиной. И тысячи викингов, которые склонятся перед ней, стоящей по правую руку от Кнуда Великого. — Нет, — отвечает Эмма, одним словом отгоняя от себя морок, и улыбка Кнуда меркнет. — Я вернусь, — говорит он напоследок, и слова его должны звучать как угроза, но Эмма слышит в них обещание. — Возможно, нам стоит рассмотреть предложение короля Кнуда, — предлагает Годвин, отделяясь от тени в дальнем углу зала. — Возможно, — соглашается Эмма, но рот ее остается закрытым. Кнуд возвращается весной, за неделю до Пасхи. Его армия подходит к Лондону с севера и юга, пока сам он кружит вдоль крепостных стен, словно волк, чующий добычу. Эмма тоже бродит по стенам, не находя себе места в замке. Она не боится стрел викингов, потому что знает: ее смерть — последнее, чего хочет датский король. — Я расстался с женой, — кричит Кнуд, как только она поднимается на площадку над южными воротами. Его конь нетерпеливо переступает с ноги на ногу, бьет копытами по доскам моста, который викинги сами отстроили заново, изнывая от скуки в ожидании, когда Лондон — или Эмма — сдастся. — Зря ты это сделал, — кричит она в ответ, и Кнуд улыбается, довольный тем, что она с ним заговорила. Эмма хочет шагнуть дальше, равнодушно отвернуться и уйти, но что-то держит ее на месте. — Ты явился в Англию мстить или искать новую жену? — она добавляет в голос холодной насмешки, чтобы Кнуд не подумал, что ей интересен его ответ. — Твой муж и пасынок мертвы, так что месть уже свершилась, — его мощный голос разносится над рекой, так что его наверняка слышат не только ее солдаты, но и его викинги, стоящие лагерем на другом берегу. — А искать мне никого не нужно, ты уже передо мной. Будь Эмма моложе и неопытнее, она бы вспыхнула от его слов, от взгляда, каким от следил за ней, от самой мысли о том, что он жаждет ее так сильно, что готов изматывать свою армию долгими походами и оставлять Данию без защиты. Она оборачивается, чтобы посмотреть на Годвина, стоящего у подножия лестницы. На лице его усталость и тень надежды. — Соглашайтесь, — просит он так тихо, что она его даже не слышит, угадывает по губам. — Забирай своих людей и уходи, — кричит она Кнуду, и его лошадь отступает назад. — Или начинай штурм. «По-другому ты меня не получишь», — остается висеть в воздухе так ясно, что Эмме кажется, и эти слова все прекрасно слышат. Колокола Святого Павла зовут на вечернюю молитву, но Эмма не двигается с места, глядя в спину датскому королю, командующему своим войскам собираться домой.  Проходит лето, короткое, но удушливо жаркое. Годвин забивает подвалы и кладовые замка мукой, вяленым мясом и вином, готовясь к новой осаде. С Эммой он почти не говорит, занятый тем, что умеет лучше всего — интригами и стравливанием олдерменов друг с другом, чтобы они не вспоминали о королеве, не имеющей прав на престол, и ее советнике, готовом сдать Лондон викингам, как только она смирится с тем, что сопротивляться бесполезно. Кнуд возвращается осенью, принося с собой ледяной дождь и ветер. Эмма вздрагивает от раскатов грома, вспоминая сказки, которые слышала в детстве: о древнем боге-громовержце, чей молот бил с такой силой, что удары его слышали в других мирах. Будь она хорошей христианкой, то помолилась бы о том, чтобы Господь покарал тех, кто идет на ее дом с огнем и мечом, чтобы северный король, возомнивший себя превыше бога, сгинул в пучине морской и корабли его разметало по свету. Вместо этого Эмма ждет, когда из тумана выйдут воины с разноцветными щитами, а над рекой раздастся голос, с надеждой зовущий ее к себе. — Ты снова здесь, — спокойно приветствует она Кнуда, когда тот в одиночестве подъезжает к воротам, оставляя войско разбивать лагерь под укрытием ближайшего леса. — Я же говорил, ради тебя я и бушующее море усмирю, — мокрые от дождя волосы Кнуда блестят в свете факелов, словно он успел поседеть за те месяцы, что Эмма его не видела. — Ничто меня не остановит. — Даже стены Лондона? — она позволяет себе улыбнуться и в насмешке вздернуть бровь. Король викингов поднимает голову, подставляя лицо дождю, и молния разрезает темноту — божественный молот в очередной раз опускается на наковальню. Эмма опирается руками на ледяные камни крепостной стены, вода пропитывает рукава ее шелкового платья, и ее бьет воспоминанием из далекого детства, а может, из другой жизни: как принцесса Гизела стояла на стенах Парижа, горячих от жара, пожирающего город, и смотрела на викинга, судьбой предназначенного ей в мужья. — Я поклялась, — вспоминает Эмма, и история замыкает круг, сказка обретает конец.  Кнуд ждет ее ответа, а Эмма смотрит за горизонт, сквозь дождь и ночь, пытаясь разглядеть море, которое принесло их обоих на земли чужой страны.  — Сыграем свадьбу на берегу? — просит Эмма, и улыбка Кнуда сверкает ярче молнии. — И выпьем за нее целое море, — обещает он.