Двести четыре раза

Первый раз они встретились на катке. Это было так давно, что мне уже сложно назвать точную дату, но это определённо была зима. Высокий, красивый блондин и самоуверенный, симпатичный брюнет. По его виду сразу было понятно, что кататься он не умел. Зачем пришёл сюда? Этим вопросом задавался сам парень. Просто его магнитом туда притащило, будто если не придет, он потеряет что-то очень важное. В этот день людей было очень много. Много семей, компаний друзей и просто одиночек. Но катались все хорошо, это удивляло. Хотя было очень холодно, и парень надеялся, что людей будет в разы меньше, так что его позор почти никто не увидит, но тогда уже было поздно отступать назад. И опять-таки кататься он не умел, поэтому потерять равновесие ничего не стоило. Боясь упасть, он схватился за что-то рукой, повисая и испуганно смотря наверх. Он не ожидал, что это будет человек. Брюнет, за которого схватились, улыбнулся и предложил научить кататься на коньках. А Высокий неуклюжий блондин растаял, глядя в эти глубокие черные глаза. Он теперь всегда будет таять, глядя в них. Они встретились второй раз. Это было в людном автобусе в самый час пик. Брюнет, опаздывая на пару, быстро прыгнул в душный транспорт, тяжело вздыхая от количества людей в нем. Мест для сидений, как и ожидалось, не осталось, и тогда он, самоуверенный брюнет, на лице которого всегда было что-то неопределённое, протолкнулся в угол, не ожидая увидеть там уже знакомое лицо. Блондин засиял, увидев своего "тренера", поприветствовал и ярко улыбнулся, оголяя белые ровные зубы. Тогда утонул уже брюнет, глядя на этого светлого парня. Третий раз был запланирован заранее. Взяв в автобусе номера телефона друг друга, они начали постепенное и неловкое общение, ограничившись лишь ночными переписками. Но долго это не продлилось, и в свободный вечер они решили встретиться и прогуляться. Тогда в глазах и улыбках собеседника утонули оба. И, кажется, уже не всплыли обратно. Это был шестнадцатый раз, когда блондин, неловко чеша затылок и пряча стыдливые глаза, подошёл к брюнету не просто поздороваться или предложить погулять. Он признался в симпатии, в душе уже ожидая отказа. Это был семнадцатый раз, когда брюнет прижал парня к бетонной стене, страстно впиваясь в его пухлые губы. Сначала резко и бесстрашно, а потом, осознав неловкость ситуации, малость оробел, но не отстранился, а углубил поцелуй ещё сильнее. Если бы в подъезде не появились соседи, парни бы явно продолжили уже в квартире, но одним поцелуем бы это не ограничилось точно. Это был тридцать пятый раз, когда брюнет, опасаясь отказа и поспешности решения, робко предложил сожительство, пряча глаза и улыбаясь. Тогда другой парень охотно согласился, что не могло не порадовать брюнета. Старший, быстро собрав свои вещи и перенеся их в другую квартиру, остался у младшего. Теперь это их дом. В любви погрязли оба. Все закружилось и завертелось, и было безумно хорошо. Эта любовь была чиста до невозможности, и всю этому невозможность они отдавали сполна. Трепет и нежность, что витали в воздухе, когда они были вместе, развивался с новой силой с каждым днем. Дальше считать они перестали. Просто жили и радовались моментом. Спали на одной кровати, грея только одно место, ведь спали они строго в обнимку, ужинали вместе, ведь по-одиночке уже было невкусно, гуляли, крепко держась за ручку и смущаясь каждый раз как в первый, и нежно целовались, спрячась под одеялом в комнате или забежав за угол на улице, где их никто не увидит, где они существовали только друг для друга. А я считал, и могу сказать, что это был двести третий раз, когда он, высокий и красивый блондин, попрощался со своим парнем, вышел из дома и больше не вернулся обратно. Его убили. Сначала избили, потом ограбили, а затем...случилось то самое непоправимое. Он читал книгу, усевшись в их любимое кресло. С минуты на минуту должны были постучать в дверь, тогда придёт он, радостный брюнет пойдёт открывать, накормит свое солнце, послушает его рассказы, хотя вслушиваться он не будет. Его внимание будет на другом – он будет любоваться этим парнем. Его родинкой под глазом, нежным голосом, длинными волосами, прекрасными глазами. А когда парень будет сыт, они пойдут в комнату. Он сядет в кресло, усаживая парня себе на колени, и будет читать их книгу вслух. А в следующий раз они возьмут другую книгу, которую захочет блондин. Но этого не произошло. Следующий раз не настал. Это был двести третий – последний раз.

***

Свесив ноги и болтая ими в воздухе, солнечный и светлый парень смотрит вдаль, облокотившись руками назад. Его не слишком длинные волосы изящно развеваются на шальном ветру, а грустные глаза, вопреки всему остальному довольно позитивному виду, печально вспоминают о былом, перематывая моменты один за другим. Рядом ещё один парень. У него тоже светлые волосы, но он выглядит иначе: лицо в ярких конопатах, длинные густые ресницы, милое лицо, и внимательный взгляд. Он подходит ближе, садясь рядом. Да...вид отсюда прекрасный. Крыша многоэтажки всегда манит, но страх умереть отпугивает это желание, кидая его в чёрный список. Но не для них. Белоснежные перья покрывают огромные и массивные крылья, растущие прямо из спин обоих. Светлый, еле заметный нимб сияет над головой, показывая всю душевную доброту этих двоих. — Ты так долго следил за ними? — Конопатый блондин опустил голову, всматриваясь вниз. — Да, Ёнбок-хён, они были слишком наивные для этого мира, чтобы не быть с ними рядом, — Грустная улыбка расцветает на лице первого ангела. — Настолько? — парень поднимает голову, глядя в чистое закатное, но ещё голубое небо. — Да, Ёнбок-хён, настолько. — Тогда почему ты дал ему умереть? — Парень продолжает смотреть прямо, наблюдая за редкими облаками. Какой же прекрасный вечер, вот так бы взять....и спрыгнуть.... — Нет, хён, я не дал ему умереть. Я дал ему новую жизнь. — Новую...жизнь? — Грустный взгляд покидает небо, возвращаясь вниз, но в этот раз уже к болтающимся ногам. — Да...новую жизнь...

***

Это был ад. Жить без него, приходить домой одному, зная, что дом пустой, зная, что никто больше не постучит. Садиться за стол одному, зная, что никто больше не расскажет глупые истории; никто не спросит, чего это Сынмин так пристально смотрит, ведь это смущает; зная, что никто не поцелует перед сном, а кровать будет теперь вечно холодной. Опустевшее место рядом с ней больше не заполнется, оставшись одиноким навеки. Как раньше уже не будет. Встав устало с кровати, Сынмин все ещё не открыл глаза – не может. Веки опухли от нескончаемых слез. Шел пятый день со дня потери Хенджина. Сынмин не в порядке. Когда он узнал, он не поверил. Всячески отрицал это, кричал, говоря, что это плохой розыгрыш, и так шутить нельзя. Потом, когда Ким понял, что это не злая шутка, накатила истерика. Долгая, бесконечная истерика. Он плакал день и ночь, день и ночь не смыкал глаз. Я уже молчу про похороны. Это было ещё хуже: видеть любимого, иметь возможность дотронуться, но только это оболочка. Мёртвая оболочка. Без души. Когда парень подошёл к гробу, только что прекратившиеся слезы пошли с новой силой, он вцепился руками в деревянную коробку, рыдая и крича, умоляя на коленях вернуться, не оставлять. Потом к нему подошли, попытались оттащить. Ким оставил в покое гроб, ухватившись за плечи Хвана. Мёртвая хватка, он не хотел отпускать его, начал трясти, рыдая. Ещё несколько людей подключились, чтобы оттащить парня, но он отбивался. Под конец, когда истерика почти утихла, он провел двумя ладонями вдоль шеи, слегка сжимая щеки. Пытался сфокусироваться на лице, запомнить каждую деталь, чтобы не забыть более. Запомнить все, абсолютно, но слезы мешали, и он просто уткнулся ему в шею, продолжая тихо плакать. Холодный.

***

— Нини, был ещё один раз. — Ангел, провожающий глазами закат, казалось, будто и есть то солнце, что сейчас уходит за горизонт. В его зрачках яркий красный цвет, нежный жёлтый, такой тёплый освещает множество маленьких конопат. — Ёнбок-хён. — Младший ангел поворачивает невинное личико в сторону старшего, стирая кулаком слезу. Говорить об этом всё ещё было очень трудно, он так привык к ним, что до сих пор не может отпустить. — Был ещё один раз, когда они встретились? Получается, это был двести четвёртый раз... — Счастливый спокойный взгляд вновь устремился к красному солнцу. — Да, но разве это касается нас? — Ангел встаёт, убирая руки в карманы своих белых размашестых штанов. Ветер проходит мимо, прижимая к телу свободную светлую ткань. — Идём, Йенни. — Ангел подходит к младшему, быстро поглаживая его по голове. Смеётся, так звонко и красиво, действительно Ангел. Он садится рядом, приобнимая парнишку за плечо и показывая на солнце, — С концом этого дня, придёт конец и этой истории. — Да, хён. Ты прав. Ей уже давно должен прийти конец. Огромный красный шар все же уходит, постепенно исчезая с горизонта и оставляя тонкую пелену некогда яркого света. День уходит в прошлое, оставляя там чужие мечты, планы и жизнь. Он уходит и больше не вернётся.

***

3 мая Некоторое время после смерти Хенджина Институт творчества и искусства Толпа нервных студентов толкается в коридорах, пытаясь пройти в свою аудиторию и не опоздать на индивидуальный экзамен. В этот день все студенты, состоящие на вокальном отделении, презентуют комиссии свои песни, которые готовили весь учебный год. Облокотившись на холодную стенку, Сынмин, учащийся на третьем курсе, лениво листает ленту в инстаграм, бегло просматривая новые публикации. По списку он следующий, но парень не особо парится – сил нет ни на что. Последние он потратил на слезы, а после закрылся, не имея, кажется, больше чувств. Глубокий вздох выходит наружу: становится скучно. Ким выключает телефон вообще, убирая в задний карман штанов. Руки принимают место на груди, сжимаясь. Множество студентов, проходящих или находящихся неподалёку от парня, безусловно раздражают его своими криками и попытками распеться, и молодой вокалист устало закрывает глаза. В голове крутятся множество мыслей, но он цепляется только за одну – нужно повторить песню. — Ким Сынмин. Громкий голос из аудитории выводит парня из мыслей, заставляя его двинуться в его сторону. Его провожают множество студентов, которые желают удачи и держат кулачки, но парню это не надо. Он лишь красноречиво хмыкает и открывает дверь, входя внутрь. Волнения нет, совсем, кажется, чувств все же не осталось. И дело даже не только в волнении – вообще ничего нет, будто все чувства отрубили, и единственное, что приходит на ум, это действовать по шаблону, который парень зазубрил ещё в ранем возрасте, когда петь как чувствуешь ещё не получалось. Зайдя на чёрную и освещенную большим количеством фонарей сцену, студент закрывает глаза, но понимает, что так не пойдёт, поэтому открывает их обратно через силу и устремляет взгляд в пол, разглядывая поношенные кроссовки. — Ким Сынмин, третий курс, вокал. — Глаза смотрят в пол, потому что сверху яркие лампы не дают нормально видеть. Ноги переминаются, и появляется желание сесть, только такой возможности нет и не будет в ближайшее время. Руки в замке и опущены. Они уже успели вспотеть. Взгляд пустой и даже больше убитый, нежели безразличный. Включается музыка, и вот тот момент, когда сердце начинает немного волноваться. Вступление очень долгое, есть время, чтобы прийти в себя и настроиться на пение окончательно. Глубоко вздохнув и закрыв глаза, он сжимает руки в кулаки. Музыка уже нарастает, поднимая темп. Ким сглатывает и медленно поднимает голову, распахивая свои глаза. Сердце пропускает болезненный и громкий удар, учащая ритм. А в горле моментально пересыхает, и дышать становится нечем. Руки начинают дрожать, и челюсть тоже, а на глазах наворачиваются слезы, которых уже, казалось, быть не может из-за количества дней, что парень провел в болезненной меланхолии. Подняв взгляд, он видит его. Он стоит за приёмной комиссией, и он все такой же красивый. На лице младшего появляется лёгкая и грустная улыбка. — Джинни... — Это не крик, это шёпот, если не меньше. Парень понимает, что, возможно, уже сходит с ума. Но он готов поклясться – перед ним его мёртвый парень. Стоит и подбадривающе улыбается, радостно сжимая кулаки. Его, как и всегда, светлые волосы находятся в беспорядке, свисая вниз, карие глаза весело блестят, а пухлые губы что-то говорят, но этих слов не слышно. Сынмин стоит как вкопанный. Грозный взгляд сидящего за комиссией заставляет вспомнить про экзамен, и Ким начать петь, открывая рот и выпуская первые высокие звуки, попадая точно в ритм. Голос заметно дрожит, что делает песню ещё красивее и трогательнее, а солёные слезы скатываются по щекам вниз. В эту песню Ким вкладывает все свои чувства, что продолжают копиться внутри него, ведь дарить их больше некому. Высокие ноты получаются самые красивые, ведь это крик боли. Это был двести четвёртый – не последний раз.