Dominic in Paris

       На улице было слишком прохладно для конца апреля, даже несмотря на ранний час. Доминик выбежал из дома, накинув на футболку толстовку, игнорируя все крики Макса о том, что замерзнет. Замерз он сразу же, но признаваться в этом даже себе не собирался.        Почти месяц Макс отказывался подписать разрешение на поездку в Фонтенбло. Роу-младший легко мог бы подделать подпись дяди, но, во-первых, предыдущие опыты показывали бесполезность этого предприятия, а во-вторых, очередной нагоняй от Макса не стоил какой-то скучной экскурсии. И не то, чтобы сам Доминик горел желанием в который раз смотреть на ужасные золотые потолки, но именно факт того, что другим было можно, а ему нельзя, неимоверно бесил.        Точно так же бесило то, что сразу после рождественских каникул Доминик должен был уехать за океан и преспокойно учиться у одной из самых сильных и уважаемых ведьм мира, но не поехал из-за проклятых кровососов и паранойи Макса. Скандалы с дядей никогда не достигали космических масштабов, крайней степенью было лишь хлопанье дверьми и молчаливое игнорирование, длящееся не больше нескольких дней. Краем мозга Доминик понимал мотивы своего горе-опекуна, самого лучшего, на самом деле. Понимал, но принимать отказывался.        А потом, помимо вампиров и загонов Макса, появился еще этот дурацкий ирландец со своими дурацкими мышцами, глазами-хамелеонами и добродушными улыбками, и одной медной вспышкой разрушил привычный размеренный, распланированный на годы вперед, уклад жизни Доминика.        Вампиры, Макс и ирландец – корни всех проблем.        Замечательные, в кои-то веки, немцы подливали масла в огонь из наушников, блуждающие мысли то и дело зацеплялись за обрывки фраз, которые были вроде как совсем не о том, но, в то же время, приходились как нельзя кстати. Особенно, this place is a mess и the one has gone.        Возможно, первая влюбленность и обречена на трагедию, хоть на одной из своих ступеней – в начале, развитии или завершении, но, когда тебе семнадцать, и жизнь буквально рушится в руках, хочется верить, что хоть что-то пойдет нормально, правильно, даже хорошо.        Но не в его случае. В его случае тень судьбы родителей оставляла свой грязный отпечаток абсолютно на всем, чего касалась.        Лучше бы он уехал и не расковыривал так и не желающие заживать раны. В полном отсутствии свободного времени тоже можно найти плюсы.        Возвращаться домой и смотреть Максу в лицо не хотелось совершенно, поэтому Доминик свернул к Нотр-Даму, чтобы затеряться в толпе туристов и просто остыть. Утренняя месса как раз закончилась, народ, из тех, кто не был на экскурсии, а приходил в церковь по ее прямому назначению, повалил наружу.        Круто, наверное, приехать в один из популярнейших туристических городов, бродить по многочисленным церквям и музеям, посмотреть на Башню в первый раз в жизни, почувствовать, черт возьми, романтику, коей эти грязные улицы даже не пахли, чего стоит только смрад в окрестностях Сакре-Кер… Доминик иногда подолгу размышлял, каково это вообще – быть в Париже туристом, восхищаться всем подряд, и не видеть это место и восторженные толпы день ото дня всю свою жизнь, но понять, что всех этих людей и не совсем людей влекло в город, так до конца и не смог.        Вот и сейчас мысли кружились в голове гребаным торнадо, пока он сканировал прохожих на вероятность стрельнуть сигарету, когда взгляд художника зацепился за нее.        Покатые бедра, округлые формы, смоляные волосы в высоком хвосте и лицо Моники Белуччи. На вид не старше тридцати, и пачка сигарет в руке очень кстати.        Доминик закатал рукава и заставил вьющиеся змейками линии чернил вернуться к изначально задуманному рисунку, а не прятаться запуганными строгим хозяином зверьками, чтобы Макс вдруг не заметил и не закатил очередной скандал, ведь “Тебе всего семнадцать, какие еще татуировки? Или, погоди, когда ты вообще успел их набить?”. Также он нацепил на лицо самую сладенькую улыбку из заранее отрепетированного набора и двинулся навстречу прекрасной незнакомке.        Париж ведь город любви, черт возьми, разбитым сердцам тут не место. – Доброго утра, мадемуазель, не будете ли добры угостить сигареткой?        Доминик все так же улыбался, пока вышеупомянутая мадемуазель скептично его осматривала. Говорила она по-французски, но с заметным тягучим южным акцентом. – Тебе хоть восемнадцать есть? – Есть, но я хорошо сохранился.        Сам Доминик считал, что выглядел старше своих лет, и игнорировал все выпады Гаррета по поводу того, что все еще оставался долговязым подростком. Это было тогда, несколько месяцев назад, теперь у него есть татуировки и вполне себе заметные мышцы. – Если из-за угла появится полиция и заставит меня подписать протокол, сигарету ты нашел на земле, а я просто стояла рядом. – Бросьте, какая полиция? Мы же в Париже, тут все курят.        Незнакомка усмехнулась, но, все же, протянула открытую пачку и даже дала прикурить. Это произошло, когда он возвращал ей зажигалку, и они соприкоснулись пальцами. То есть, он почувствовал это гораздо раньше, но именно в этот момент все стало очевидно – магия ощущалась почти физически, чистым электричеством, в то время, как ее кожа была проводником. Она явно ощутила то же самое, потому что слегка встряхнула рукой, но не стала ничего озвучивать, только спросила: – Ты местный? – Парижанин в третьем поколении, могу даже экскурсию провести. – Спасибо, конечно, но мне будет достаточно узнать в какой стороне пятый округ. В той ведь, верно? – она указала налево, где уже через дорогу начинался Латинский квартал. – Верно. Мне тоже в ту сторону, могу проводить. – Ну, парижанин в третьем поколении, тогда начинай свою мини-экскурсию.        Доминика не нужно было просить дважды. Хоть он искренне не понимал заинтересованности в Париже туристами, он так же искренне любил Париж как свой родной город. Возможно, не последнюю роль в этом сыграли детская гиперфиксация на парижской истории и давняя мечта стать архитектором.        Низкие светлые дома с абсолютно разными крышами, переплетения тихих узких улочек с уютными кафе и широких проспектов с сотнями машин, старинные замки и церкви рядом с новыми стеклянными громадинами вроде башни Монпарнас – все наслаивалось друг на друга, прирастало настолько гармонично и удобно, что город лучше сложно было бы даже придумать, не то, что воплотить в жизнь. – Латинский квартал назвали так из-за того, что рядом Сорбонна. Раньше латынь считалась языком ученых, так название и прилипло. Но тут до сих пор много студентов и классных книжных магазинов. Знаменитый Shakespeare & Co в той стороне, если Вас интересует литература на английском. – Я была там как-то раз, там же фортепиано на втором этаже, да? – Именно, и любой желающий может на нем сыграть. А еще при покупке книги Вам могут поставить печать на первой странице с лицом Шекспира и надписью “нулевой километр” – это точка отсчета всех французских дорог, он находится тут, рядом с Нотр-Дамом. – Как раз про печать я в прошлый раз забыла, кажется, придется наверстать упущенное позже. – Отличная идея. Кстати, мы находимся в самом центре Парижа, и помимо университетов тут еще много всего интересного. Пантеон и Люксембургский сад тоже недалеко. – Я бы с радостью на все это посмотрела, но боюсь, не сейчас. У меня встреча.        Доминик бросил на нее заинтригованный взгляд. – Приехали к парню? – Нет. – К девушке?        Женщина усмехнулась и снова покачала головой. – Мой парень остался в Милане. – Тогда Вам нужен парень в Париже. Хотите, угощу кофе?        На подобную французскую наглость она ответила не менее дерзко: – На кофе деньги есть, а на сигареты нет? – Дело не в деньгах, просто не люблю держать сигареты при себе. – Родители наругают? – женщина засмеялась низким грудным смехом, – Не куксись, тебе не идет.        Кукситься Доминик предусмотрительно перестал, но стереть с лица гримасу глубочайшего оскорбления так и не смог, поэтому прекрасная незнакомка засмеялась снова, запрокинув голову назад. – Зовешь на свидание, и даже имени не спросил, не очень-то вежливо.        Ее имени Доминик не спросил, потому что не хотел называть свое, слишком уж осточертело оно за годы гневных выкриков, а фамилия была слишком известна в магических кругах. Врать в подобных ситуациях выходило скверно, хоть и подобных ситуаций было не особо много, да и лжецом Доминик был посредственным – все всегда быстро всплывало наружу и заканчивалось не очень хорошо. К его удивлению, настаивать женщина не стала, только заговорщически поделилась: – Не могу отделаться от мысли, что ты мне кого-то напоминаешь. – Кого-то обаятельного и симпатичного? – Да, и наглого. У тебя, случайно, нет таких родственников постарше?        Такой родственник постарше у него, определенно, был, но признаваться в этом Доминик не собирался. – Неа, все мои родственники невыносимо скучные и занудные.        Она не сдержала смех и в этот раз, и была прекрасна, воистину прекрасна, как сошедшая с картин святая. Ее волосы переливались на солнце от угольно черного до темно-каштанового, а каждое движение было изящным и выверенным, и плавные взмахи рук, пока она говорила, и неторопливые шаги.        Но разумеется, у великолепного короля удачи Доминика Роу просто не могло быть хороших дней и приятных знакомств, потому что стоило им свернуть за угол, как на горизонте нарисовался тот самый родственник постарше, лениво шагающий по тротуару в их сторону. – Как на счет того, чтобы перейти дорогу? Мне кажется, дома с той стороны выглядят живописнее. – О, нет, мы идем как раз в нужном направлении. – она остановилась прямо перед Максом и загадочно улыбнулась. – Доброго утра, Максимилиан. – Доброго. – он обратился к Доминику, – Ты чего здесь забыл? – А мы тут… Гуляли? – Ты в курсе кто это? – Прекрасная незнакомка, которую я встретил у Нотр-Дама. – Твоя прекрасная незнакомка, по совместительству, полковник Сантини из сектора Южной Европы.        Полковник Сантини слегка склонила голову. – Рада знакомству, Доминик.        Она была из Управления и знала его имя все это время. Замечательно, черт возьми, как будто нельзя было сказать раньше. С ответом он в этот раз не нашелся. Дядя смерил Доминика презрительным взглядом, и тут же отвернулся: – Что он успел тебе наплести? – Остынь, Максимилиан, мы всего лишь обсуждали город. – Конечно, этим он обычно и занимается: клеится ко всем подряд и “обсуждает город”, поэтому, что бы он тебе ни наобещал, напоминаю – он все еще несовершеннолетний. А с тобой, – Макс снова посмотрел на Доминика, и, казалось, уже был готов к убийству, – Мы поговорим дома.        Глаза дяди опасно сузились, когда он бросил взгляд на руки Доминика, покрытые неподвижными линиями, и холодным тоном предупредил: – Об этом мы тоже поговорим дома. К тому же, на прошлой неделе ты завалил тест по истории магической Европы, так что, Казанова, сегодня тебя ожидает пересдача.        Доминик поднял лицо к небу и драматично заорал на весь чертов Латинский квартал: – Твоя жестокость не имеет границ! – Именно так, а теперь не позорься и чеши домой.        Доминик надулся. Прохожие поглядывали на них со свойственным парижанам презрением, а седая мадам из соседнего дома крикнула из окна, что он, бестолочь такая, напугал ее бедную собаку своим ором.        Париж, Париж…        Полковник Сантини, тем временем, хитро ему подмигнула, пока Макс не видел, и добавила: – Я зайду к вам в гости попозже. Удачи с тестом. И с Максом тоже.        Доминик благодарно кивнул и молча поплелся домой, ожидая проклятого теста и очередного нагоняя. И почему каждый раз, когда ему кто-то нравился, боги обязательно воспринимали это как шутку и выкидывали очередную подлянку? Он бы завалился под одеяло, чтобы забыться беспокойным сном и не думать о подобном дерьме, с удивительной частотой на него сваливающемся, но угрозы Макса никогда не были пустыми, особенно, угрозы касательно тестов, поэтому он послушно достал свои записи и тяжелые книги из архива Управления, и принялся готовиться.        Время пролетело совсем незаметно, и открывающаяся дверь, и возвращение Макса стали для Доминика полнейшей неожиданностью. Особенно, когда Макс не просто заглянул в комнату, а зашел внутрь, отодвинул стопку раскиданных бумаг и присел на край кровати. – Ты действительно готовишься? – Я бы сделал это раньше, если бы у меня было больше времени. Ты сам заставляешь ходить меня в школу для людей, а потом не пускаешь на экскурсии с одноклассниками и валишь на всех дополнительных тестах, которых у моих одноклассников нет и быть не может. – Ох, обиженка, вымахал как лось, а все ноешь как детсадовец.        Доминик с презрением показал язык, а Макс еще больше растрепал его и без того растрепанные волосы. – Мне интересно, какой такой херней ты расковырял руки, чтобы загнать туда краску?        Доминик вперился взглядом в колени, как будто, если он просто не будет смотреть на Макса, тот исчезнет, как исчезнут все его неприятные вопросы, на которые необходимо найти логичные ответы. – Один знакомый подогнал мне машинку. А с красками я химичу сам. Смотри, они шевелятся.        Линии на руках тут же как по команде начали двигаться с места на место, и Макс смотрел на них, правда просто смотрел и не орал, и будто даже улыбнулся. – Сказал бы мне, мы бы сразу купили тебе нормальную машинку и краски. – Ты бы убил меня! – Ты правда до сих пор думаешь, что я бы смог?        Нет, на самом деле, Доминик никогда так не думал. Макс устало покачал головой. – Мне нравятся твои рисунки. Все они, и не важно, рисуешь ты на бумаге, на холстах, на стенах и потолке или на своем теле. Они все удивительные. – Правда? – Я когда-нибудь тебе врал?        Доминик почувствовал, что вот-вот позорно разревется, совсем как детсадовец, но тут, очень вовремя, в дверь позвонили. – О, наверное, это Рената.        Рената. Вот как ее зовут. Макс продолжил: – Будь добр, впусти ее, ты очень многим ей сегодня обязан. Особенно, тем, что скоро поедешь к мадам Эшер. – Ты серьезно? Мне можно будет поехать в Штаты? – Серьезно. Если не заставишь меня передумать. – Не заставлю!        Доминик просиял. В этом он совсем не был уверен, но Макс простит его в любом случае.