☆☆☆
— Сугимото, дай мне поговорить с ним! — сказала после продолжительного молчания Асирпа. Все перевели взгляды на девочку. Фраза врача о том, что кто-то не доживёт до утра, прошедшим войну была хорошо известна. — Асирпа-сан, зачем тебе это? — Только Сугимото быстро нашёл, что ответить. — Огата странно вёл себя на льду. Я не понимаю, в чём причина, — продолжила она. Сугимото молчал. Асирпа не сводила с него глаз. Никто не встревал в их разговор, потому что никто и не знал, что противопоставить девочке. Просто запретить никто также не решался. — Разве мало того, что он просто чокнутый придурок? — Сугимото вздохнул. Он хотел бы сказать, что считает затею плохой, но не мог ей отказать. Асирпа опустила взгляд в пол. — Сколько я не пыталась, я не могу так думать. Он был с нами довольно долго. — Хорошо, но я пойду с тобой. — Нет, Сугимото. Тогда Огата ничего не скажет, — запротестовала Асирпа. — Это опасно, Асирпа-сан. Он целился в тебя, — отрезал Сугимото, его неожиданно суровый вид заставил окружающих подумать, что девочка откажется от своей затеи. Она молча отвернулась. Сугимото почувствовал болезненный укол совести, мысленно чертыхнулся. — Я постою за дверью. Если он попытается сделать хоть что-то… Если ты будешь долго молчать, Асирпа-сан… Асирпа, обернувшись, бодро кивнула. — Спасибо, Сугимото! Он слабо улыбнулся. Его переполняло желание спалить больницу вместе с Огатой. Асирпа тихо зашла в комнату. Сугимото, как и обещал, остался за дверью, но просунул руку в проём, не дав ей полностью закрыться. Ему было всё равно, поймёт ли Огата, что он здесь. Он даже, напротив, хотел, чтобы тот знал. — Огата, ты слышишь меня? — спросила Асирпа. Сугимото за дверью напрягся, прислушался. Он ждал, что Огата выкинет какой-нибудь трюк. Огата ожидаемо не ответил. Подойдя ближе, Асирпа убедилась, что он дышит. Долго разглядывала плотную перевязку, с ужасом осознавая, что причиной всему именно её стрела. Она хотела задать Огате много вопросов, но всё они путались в голове. Ей казалось, что он по-прежнему ухмыляется. Холодный оскал врезался в память Асирпы, она поёжилась и захотела уйти. «Действительно, это плохая идея». — Асирпа, — слабо пробормотал Огата. Она дёрнулась так резко, будто её с ног до головы облили ледяной водой. — Хочешь закончить начатое? Зазор, оставленный Сугимото, стал больше. Волна ярости тотчас обрушилась на него. — Ты бредишь, Огата, — спокойно ответила Асирпа. — Зачем мне это? Он посмеялся. — Тогда зачем пришла? Вопрос вызвал у неё ужас. Асирпа долго молчала. Но, вспомнив, что Сугимото в любой момент может ворваться, постаралась взять себя в руки. — Ты с самого начала хотел меня убить, Огата? — наконец, она сумела это спросить, поборов дрожь. Огата наклонил голову, целый глаз глядел прямо на девочку. — Вот, значит, как ты думаешь. Сугимото убедил тебя в этом? — В его голосе не было ни единой эмоции. — Сугимото здесь не при чём. Я хочу знать, чего ты на самом деле хочешь, — отрезала Асирпа, уязвлённая таким вопросом. — Хорошо, я отвечу, — Огата перевёл взгляд на потолок. Смотреть на девочку было для него невыносимо. Силуэт Юсаку маячил в противоположном углу, прямо за её спиной. — Я хотел дать тебе повод. Чтобы у тебя была причина убить меня. — И чего бы ты добился? — не сдержалась Асирпа. — Разве ты хочешь по-настоящему умереть? Огата нахмурился. Было видно, что вопрос заставил его уйти в себя. Но это продолжалось недолго. Очень скоро он вырвал себя из глубины, при этом лицо его исказилось, будто всё на поверхности, всё вокруг доставляло ему невыносимую боль. — Пожалуй, у меня нет права выбирать. Это лишь вопрос времени. Асирпа застыла на месте. Сугимото, услышав это, к своему удивлению, не ощутил никакого удовлетворения или радости и только больше нахмурился. Огата вдруг вспомнил свой разговор с Хиджикатой. Это было сразу после того, как они объединились в попытках собрать кожи. — Девочка хорошо к тебе относится. А что ты? — спрашивал последний самурай. Огата совсем не мог определить, как думает этот старик. Но он никогда не чувствовал от него враждебности, несмотря на известную силу Хиджикаты. — Гм, а что я? — Вопрос застал Огату врасплох. Старик не ответил, только заинтересованно уставился в газету, которую читал. Это тоже отчасти было уловкой. Хиджиката мог читать, и при этом отлично улавливать всё, что происходит вокруг. — Вы думаете, не переменю ли я резко сторону из-за этого? — несколько ошарашенно спросил Огата. Хиджиката насупил брови, посмотрел на него. — Я не знаю, что тебе нужно, Хякуноске, поэтому и спрашиваю, как ты относишься к девочке. Огата не ответил ему. Он вообще не думал об этом и гораздо сильнее был ошеломлён, что другие думают, будто у него может быть какое-то определённое отношение к айнской девочке.☆☆☆
Асирпа молчала. Её лицо не выражало никаких эмоций. Она могла уйти в себя, но почти никто не замечал, когда это происходило. Сугимото точно не замечал, считал Огата. Настоящие эмоции этой девочки оказалось сложно предугадать, он убедился в этом на собственном опыте. Она могла испугаться, засомневаться, но при этом рука оставалась твердой. Она очень быстро становилось серьёзной, порой даже чересчур. Скорее всего, и сейчас девочка наперёд продумывала, что ей стоит сделать или сказать. Ошибся ли он, когда посчитал, что Асирпа останется в стороне? Что позволит другим умирать, в том числе за себя? Ощущение, которое не покидало Огату с тех пор, как стрела попала точно в цель, казалось ему тем самым, что зовут ошибкой. Он не сдержался и усмехнулся. Асирпа дёрнулась, вынырнула из потока мыслей. Уставилась на него голубыми глазами, которые в полутьме становились иссиня-чёрными. Хиджиката был прав, рассудил Огата. Из неё вырастет превосходная охотница, к тому же очень красивая. Но кое-что они не учли: маленькая волчица просто не может оставаться в стороне. Это осознание переворачивало всё то отношение к миру, которое Огата так тщательно формировал на протяжении нескольких лет. И он гнал эту мысль прочь, вместе с тем чувством, что говорило, как сильно Огата ошибался. — Можно задать тебе вопрос? — тихо спросил Огата, переведя взгляд на потолок. Ему, впрочем, было всё равно, согласится она или нет. — Задавай. Огата недолго молчал. Затем вдруг выпалил: — Ты ненавидишь меня, Асирпа? — И сам удивился, как прозвучали его слова. Разве имеет значение то, как девочка относится к нему? — Нет, — ответила Асирпа, даже не утруждая себя размышлениями. Огата ошарашенно взглянул на неё, зло рассмеялся. Обнаружил, что его вызывающее поведение перестало как-либо сказываться на Асирпе. Она присела на край кровати, та от старости скрипнула. Девочка даже не смотрела на Огату. Сугимото в коридоре озадаченно нахмурился. — Но я начала думать: неужели он всё это время притворялся? — продолжила Асирпа, не цепляющимся ни за что взглядом водя по стене напротив. — И знаешь что? — Что? — То, что ты наговорил на льду, убедило меня кое в чём. Сначала ты пытался держать себя в руках, но потом начал бредить. И тогда я поняла, что ты не умеешь врать, Огата. На самом деле, это хорошее качество. Она посмотрела на него так же равнодушно, как только что глядела на стену. То, как быстро к этой девочке возвращалось самообладание, выворачивало наизнанку. Огата несдержанно фыркнул и отвернулся. «Всего лишь девчонка», — пытался он убедить себя. — Иногда стараешься сделать вид, что ты искусный лжец, но у тебя совсем не получается, — говорила Асирпа, чуть наклонив голову на бок. Голубые глаза холодно блеснули в полутьме, а, может, Огате просто показалось. Следом мелькнула навязчивая тень, которая никак не унималась и преследовала его. Скользкое чувство, которое Огата никак не называл, но которое было ему хорошо знакомо, стало расползаться по телу. — Хуже всего только то, что до сих пор ты не притворялся, — закончила Асирпа и вдруг раздосадовано вздохнула. Огата услышал чью-то усмешку, она точно не принадлежала девочке, но кроме них двоих в комнате никого не было. — Я уже поняла, что ты не скажешь, в чём причина. Однако, — она осеклась, вздрогнула, борясь с чем-то внутри себя, — мне нравилось охотиться вместе. Асирпа быстро поднялась, ещё быстрее протёрла глаза и двинулась к выходу. Вопросы, терзавшие её, не исчезли, но непреодолимая пропасть, которую ощутила девочка, убедила, что лучше будет оставить всё как есть. Огата зло дёрнулся, рана болезненно отозвалась, воздуха не хватило, и он закашлялся. Смешанные, накопившиеся и изрядно подгнившие чувства не находили выхода. Он прислонил одну руку ко лбу, вздохнул и почти шёпотом сказал: — Зачем тебе вообще нужно было приходить сюда… — По правде говоря, мне всё равно, как девчонка поведёт себя, — говорил Хиджиката в воспоминаниях Огаты. — Но её присутствие в этой кампании, несомненно, влияет на всех участников. И я хочу быть уверен, что это влияние, скорее, заставит всех переступить черту, нежели отступить. — Хиджиката-сан, это жестоко, — рассмеялся тогда Огата. — Вы просто хотите использовать то, как Сугимото относится к ней? Старик, прищурившись, усмехнулся. — Важно понимать, что связывает тебя с союзниками. Временные союзники опаснее всего. — Это почему ещё? — Огата считал, что временные союзники — лишь пешки, с которыми не может возникнуть никакой связи. Они стоят на доске ровно до тех пор, пока не придёт время пожертвовать ими. — Ты сам не успеваешь понять, как относишься к ним. Этот разговор причинял Огате теперь, после слов Асирпы, ещё больше дискомфорта, чем тогда. Он был загнан в угол, хотел сбежать и как можно дальше. Лишь бы не видеть её. Он не собирался думать, какое отношение у него к любому, с кем он провёл столько в пути. Все эти люди рано или поздно умрут или разойдутся. Он не хотел иметь с ними ничего общего. Было бы лучше вообще не иметь ничего общего ни с прошлым, ни с настоящим, ни с будущим, но это было невозможно. Одно Огата уяснил точно: он больше не выдержит общества девчонки. Стоило ей возникнуть в его поле зрения, как голова начинала гудеть. Она поднимала вопросы, на которые Огата либо не мог ответить, либо избегал такой возможности. Он всё думал и думал, не мог спать и злился. «Скорей бы… это всё кончилось. Асирпа должна ненавидеть меня, так было бы значительно легче». Но теперь к тому, что накопилось внутри, добавилось пытливое: «Ты с самого начала хотел убить меня?». Скажи Огата, что это так, это было бы ложью, ведь он никак не относился ни к ней, ни к Сугимото в начале. Но в один момент всё вдруг переменилось — и он даже не понял, в какую сторону. И это тоже было ошибкой. — Это жестоко, — Огата рассмеялся, не отнимая руки от головы. — Почему это всё время происходит со мной? Ночью сквозь сон он слышал чьи-то шаги в комнате, но сил не было, чтобы открыть глаза. Это был он? Или она? И даже когда вошедший с досадой произнёс: «Я не хочу, чтобы кто-либо вообще умирал», — Огата не разобрал голоса. Он лишь хотел, чтобы его оставили в покое.