***
– Дазай, ты в порядке? – сказал высокий мужчина в очках со светлыми волосами, собранными в низкий хвост. Пару секунд назад он услышал грохот из комнаты напарника и собирался убедиться, всё ли у него нормально, к тому же скоро надо было выдвигаться в агентство, а Осаму обязательно опоздает, если ему не напомнить. Когда Куникиде не ответили в течении полуминуты, он начал беспокоиться, пусть по нему этого и не было видно. Мало ли что этот суицидник вытворит с собой. – Даза-ай, ты там живой? – Доппо еще раз громко постучал в дверь и, не услышав ответа, вошёл в комнату. Там он, как и ожидал, увидел Дазая. А вот то, что он будет валяться на полу без сознания, в окружении пустых бутылок из-под вина, с изрезанными руками, Куникида совсем не ожидал. Но он не растерялся и подбежал к телу шатена и проверил пульс. Он был, но слишком слабый. – Чёрт возьми, Дазай! Сколько раз надо тебе повторять, чтобы ты завязал с суицидом?! Его крик привлек внимание проходившего неподалеку от комнаты Дазая Ацуши. Он заглянул в комнату и с ужасом отвернулся, как только увидел изрезанные руки наставника. – Чего стоишь, шкет?! Скорую вызывай! – крикнул парню Куникида, как только заметил его. – Д-да, хорошо, Куникида-сан! – Ацуши торопливо достал телефон и слегка дрожащими руками набрал номер скорой помощи. Через пять минут врачи приехали, взяли Дазая на носилки и отнесли в большую белую машину. С Дазаем поехали и Куникида с Ацуши. По прибытию в больницу Накаджиме пришлось срочно уехать на задание, а Доппо не мог оставить работу, и через десять минут Дазай остался совсем один, наедине с капельницей.***
И снова. Снова я вижу кругом тьму. Она окутала всё пространство. Она снова хватала меня за руки и тянула к себе. Я снова увидел вдали красно-оранжевое свечение. Мой рыжий ангелок снова спешил ко мне на помощь. Он становился всё ближе и ближе, а силуэт становился яснее и уже больше походил на человека. Когда он добрался до меня и уже почти коснулся, я был готов увидеть разъяренного Куникиду или ревущего напуганного Ацуши, но... Как только рыжик схватил меня за руку, я услышал голос. Его голос. Он кричал, звал меня по имени, а не по тому дурацкому прозвищу "скумбрия". Я приоткрыл тяжелые веки и увидел это ангельское личико с большими голубыми, словно ясное небо, глазами, из которых текли слёзы. Рыжие волосы были растрёпаны, а излюбленная шляпа куда-то пропала. Никому ранее не доводилось видеть мафиози таким. Эта привилегия была лишь у меня. После того, как я полностью открыл глаза, Чуя крепко обнял меня. Я почувствовал, как рубашка, в которой я был намокла в области, куда он уткнулся лицом. Не было сил даже двинуться, руки невыносимо болели, а мозг попросту не воспринимал происходящее вокруг. Я опустевшим взглядом сверлил стену, пока Чуя сжимал мое худощавое тело. Он обнимал настолько сильно, что я еле как мог дышать. – Чу..я… Не так сильно, п-пожалуйста… – тихим хриплым голосом произнес я. Рыжик покорно ослабил хватку и наконец отстранился. Он взял с тумбы, стоящей рядом стакан воды и протянул его мне. Я протянул худую, но от чего-то такую тяжёлую и дрожащую руку к стакану, который по ощущениям весил в два, а то и в три раза тяжелее руки. Не без труда я поднёс его к губам и отпил немного, но при этом все же пролил воду на рубашку. В этот момент рука Чуи придержала мою и помогла допить всю жидкость. Когда стакан опустел и пропал из моих рук, мне стало немного легче. Я понятия не имел сколько так пролежал, но судя по солнцу, что сияло высоко на небе, проспал я около шести часов, но всё равно чувствовал сильную усталость и слабость. Вдруг пятиминутную тишину нарушил Чуин голос: – Ответь мне только на один вопрос: что случилось на этот раз? – А тебе не сказали? – теперь говорить стало намного легче, и голос больше не дрожал и не хрипел. – Мне просто позвонили твои коллеги и сказали, что ты ёбнулся без сознания. Они наверное и сами не знали. Да даже если бы и знали, я бы не дослушал! Я как услышал, что ты опять в больницу загремел – сразу сюда помчался! – Какой ты заботливый, Чиби) – даже несмотря на произошедшее я не смог сдержать улыбки. – Я больше не буду таким "заботливым" если ещё раз назовешь меня так! – щёки Чуи слегка покраснели. И ведь не поймешь – от злости, или от смущения. Хотя я надеялся на второе. Я слабо улыбнулся милой смущенной мордашке и потрепал рыжика по голове, к счастью двигаться уже стало намного легче и это у меня получилось без особого труда. Чуя же перехватил мою руку и сжал холодную ладонь в своих теплых. – Может прекратишь вести себя так? Осаму, со мной ты можешь показать, что ты чувствуешь, а не скрывать это за своей маской клоуна. Я ведь правда волнуюсь за тебя! – Я знаю, Чуя, знаю… – улыбка на моём лице стала только шире. Давно я уже не улыбался так открыто и искренне. – Но я ведь никогда ничего не скрываю от тебя, Чу. – Я знаю, но я никогда тебе не верю, Осаму. – ответил Чуя и снова приблизился и обнял меня. Верить мне и вправду трудно. Я вру почти всю свою жизнь: я врал родителям, пока те не погибли, я врал боссу мафии, я врал товарищам-мафиози, нынешним коллегам, врагам, бывало, я врал даже Одасаку, но я никогда не врал Чуе. Хотя нет, врал, но лишь насчёт одного – ненависти к нему. Три года в мафии я врал ему, что терпеть его не могу, что с удовольствием прикончу его, когда выдастся возможность. Но это ложь. Непростительная ложь. Я врал ему, а потом пытался убить себя, а не его, в надежде отомстить себе за эту ложь. Но каждый раз меня спасал никто иной, как мой рыжик. Он никогда не умел врать о своих эмоциях, и потому я каждый раз видел его страх, волнение за меня. И от этого я ненавидел себя больше. Я обзывал его, устраивал глупые розыгрыши и видел, как он смотрит на меня – разочарованно, гневно, полным ненависти взглядом, но с нескрываемыми чувствами ко мне. В тот день, когда я покинул мафию, я вновь прыгнул с моста, в надежде, что никто не спасёт меня, ведь я – предатель. Но нет, даже после предательства – казалось бы непростительной вещи – я очнулся на руках Чуи. Он молчал, не проронил ни слова, пока нёс меня домой. По приходу на наше с ним место жительства (а тогда мы жили вместе), он сказал мне собирать вещи и сваливать отсюда навсегда. Я видел боль, страх, гнев в его небесно-голубых глазах. Но в тот день я правда ушёл навсегда. Я ушёл, но он – нет. Когда я присоединился к детективному агентству, я то и дело встречал его на заданиях связанных с мафией. И он всё так же не научился врать. Он бил меня слабо, стараясь не причинить боли и смотрел всё тем же беспокойным и полным любви взглядом. Но он больше не спасал меня. Меня спасали коллеги, и я чувствовал, что доставляю им массу хлопот. Я не мог позволить себе давать повод для волнения другим людям, мне хотелось умереть чтобы не мешать им работать. Я сошел с ума от ненависти к самому себе. Но меня сломало не это, а заключение перемирия с мафией. Я стал видеться с Чуей чаще, намного чаще. Мы снова сражались бок о бок с ним. И его отношение ко мне так и не поменялось, как и моё к нему. Возможно со стороны мы выглядели словно влюбленные подростки, не способные выразить свои чувства иначе, чем через взаимную ненависть. Мы снова сблизились. Кажется, мы стали теми же, что были тогда, четыре года назад. Чуя каждый раз навещал меня в больнице, когда я попадал в передряги или снова пытался покончить с собой. Я не хотел его лишний раз беспокоить и сказал коллегам не звонить Чуе, если со мной что-то случилось, а оставлять меня в одиночестве. Но по всей видимости они либо ужасно тупы, либо всё же беспокоятся за меня. Но как я говорил ранее – я не могу доставлять людям повод напрягаться для спасения меня. Поэтому я перестал есть, стал больше пить, курить, причинять себе вред, попыток суицида могло быть 3-4 за неделю, но всё напрасно. Мне не суждено умереть раньше срока. Каждый раз меня спасали и так сильно занятые детективы, а не мой рыжик, как раньше. Вскоре я попросту начал надеяться, что однажды Чуя спасет меня, а не коллеги. Я стал молиться всем богам, что однажды открою глаза и увижу его испуганное личико сразу, а не через пару часов моего пребывания в больнице вместе с надоедливым Куникидой или трусливым Ацуши, или же вовсе не увижу. И вот этот день настал. Я сидел в нежных тёплых объятьях рыжика и улыбался. Не наигранно, а искренне улыбался впервые за последние три месяца. Вдруг я почувствовал, как по щеке протекла слеза. Потом еще одна, третья, и вот уже слёзы бегут ручьем по моим щекам. Я заплакал впервые за… Чёрт, я вообще когда-нибудь плакал? Я тихо всхлипнул, в надежде, что Чуя это не услышит. Но он не мог этого не услышать при гробовой тишине стоящей в помещении с белыми стенами. – Ты… плачешь? – спросил рыжик, отстраняясь от меня и заглядывая прямо в мои карие глаза, блестящие от слез. – Я… я л-люблю тебя, Ч-чуя-я-а-а-а! – под конец фразы, на которую я решался семь лет, я не выдержал и закричал сквозь рыдание. Я ощутил, как Чуя слегка потрепал меня за плечо. – Э-эй, ты чего расклеился? Я тоже люблю тебя, Осаму, правда. Только не плачь, пожалуйста. После этих слов он вновь обвил руки вокруг моего истощенного тела. На пару секунд я затих, но слёзы новым потоком нахлынули на меня изнутри. На этот раз я тоже поднял свои ослабевшие руки и прижал Чую ближе, хотя казалось, что ближе некуда. Я уткнулся носом в рыжую макушку, не скрытую шляпой и вдохнул запах волос Чуи. От него слабо пахло мандаринами, которые он так обожал и немного отдавало вином, которое рыжик любил не меньше, но не было никакого дорогого парфюма или других примесей. Настоящий запах Чуи был лучше всех запахов этого мира, так что это было и ни к чему. Я погладил мягкие ухоженные волосы Чуи, а тот тем временем гладил меня по спине, стараясь утихомирить бурю эмоций, вскипевших во мне. Много времени не понадобилось, уже через несколько минут слёзы затихли, и я лишь изредка тихо всхлипывал. Но рыжик упорно не отлипал от меня, он ждал пока от этой истерики не останется ни следа. И когда я утихомирился, Чуя распустил объятия и серьезно посмотрел мне в глаза. – А теперь, я отвезу тебя в общежитие, ты соберешь свои вещи и переедешь ко мне, понял? – И почему же? – с мягкой улыбкой на лице спросил я. – Потому, что я тебя люблю и потому, что ты пиздец какой худой и бледный! Я же знаю тебя, сам за лечение никогда не возьмёшься, а из больницы сбежишь, даже если тебя цепями к койке привяжут! Так что с этого дня живешь со мной! – Хорошо, Чуя)...