light up the night sky

Первый фейерверк едва не заставляет Нила выпрыгнуть из кожи. Это прерванное дергание, почти не заметное, но Эндрю слегка напрягается, вздрагивая ото сна. Нил приподнимается, отрываясь от Эндрю. — Извини, — говорит он. Правая сторона его тела холоднее теперь, когда он не делит тепло своего тела с Эндрю. Он почти говорит, что в порядке, прежде чем проглотить слова. Эндрю не захочет это слышать. Раздается свист, когда в воздух взлетает ещё один фейерверк, и мгновение тишины, прежде чем он взорвется. Красный и зелёный свет проникают сквозь жалюзи. Нил более подготовлен к своей реакции, но он знает, что Эндрю не может не заметить, как тело Нила полностью замирает. Эндрю подталкивает себя вверх, отделяя себя от Нила. Нил тоже сдвигается, чтобы откинуть одеяло. Эндрю включает лампу у кровати, заливая их обоих жёлтым светом. Всё кажется защищённым, тёплым и безопасным. Эта иллюзия развеивается, когда взрывается третий фейерверк, за которым следует небольшая партия петард. Нил ничего не говорит. Как и Эндрю. Но Нил знает, что Эндрю постепенно собирает воедино свою реакцию; в его глазах есть расчётливый огонь, который появляется только тогда, когда есть проблема, которую нужно решить. — Мы можем вернуться ко сну, — пытается Нил. Взгляд, который Эндрю бросает на него, не впечатлённый. В любом случае, ещё только семь вечера, и единственная причина, по которой они заснули, заключалась в том, что Нил был измотан особенно жестокой тренировкой ранним утром. Он совершенно забыл о Четвёртом июля и последствиях этого вечера. Фейерверки никогда раньше не беспокоили его, ни с матерью, ни в первое лето с Лисами. Нил знает, что Лисы его немного смягчили. Достаточно того, что ему не нужно всё время быть настороже, достаточно того, что он может проявить некоторую слабость, не опасаясь, что кто-то использует её в качестве оружия против него. — Мы уже встали, — говорит Эндрю. — Если мы продолжим спать, то не сможем уснуть сегодня ночью. Нил открывает рот, чтобы согласиться, когда кто-то без предупреждения взрывает петарды. На этот раз Нил слишком медлителен или слишком не готов остановить свою реакцию. Он вздрагивает всем телом, а фейерверки продолжают лететь, звеня сквозь стены, искря и вспыхивая в воздухе. — Нил, — говорит Эндрю. Это наполовину вопрос, наполовину утверждение. — Я собираюсь в ванную, — резко говорит Нил. Происходит слишком много шума, потому что каждый тусовщик и подросток, очевидно, решил разжечь личный ад Нила на заднем плане, и ему нужно сбежать. Глаза Эндрю пронзительны; Нил клянется, что чувствует тепло его взгляда на лопатках. Дверь в ванную захлопывается. Нил упирается руками в стойку и пытается вспомнить, как дышать. Мрамор холодит его предплечья. Он сильно прижимает ладони к глазам и заставляет своё бьющееся сердце замереть. Когда он убирает руки, его глаза в зеркале краснеют. Ещё один фейерверк взрывается, на этот раз три подряд, их слышно приглушённо сквозь дверь ванной. На мгновение, между морганиями, он где-то ещё. Где-то далеко от безопасности Колумбии. Прежде чем он это осознает, он опускается на пол. Моргает. Видит пыльный седан, несущийся по побережью Калифорнии. Видит перестрелку в закоулке немецкого переулка. Видит круглый подвал, запятнанный ржавчиной. Глаза его отца ужасно ярко блестят в темноте. Два фейерверка взрываются один за другим. Нил на отвратительный, ослепляющий момент видит, как вместо этого два выстрела попадают в грудь его отца. Голос Эндрю пробивается сквозь туман. — Нил, — говорит он ясно как божий день. — Вернись. Настоящее плывёт перед ним, размытое и изменчивое. Эндрю приседает перед ним, взгляд неподвижен, одна рука на затылке. — Нил, — говорит Эндрю более твёрдо, с лёгкой долей беспокойства, — вернись ко мне, Абрам. Дыши. Нил почти смеётся, но это превращается в ужасный кашель и икоту, и судорожно дышит. Снаружи один за другим взрываются фейерверки, трески, хлопки выстрелов с глушителем. Он делает ещё один вдох, а затем ещё один. Рука Эндрю лежит на затылке. Заземляет Нила. — Ты находишься в доме в Колумбии, — говорит Эндрю. — Единственный человек здесь — это я. Где бы ты ни был, это нереально. Нил снова пытается вдохнуть, но ком внутри него застрял за грудиной, останавливая его, и воздух не может пройти внутрь. Он снова задыхается, и беспокойство на лице Эндрю растёт. Рефлекторно его руки тянутся к ушам. Заглушить выстрелы. Приглушить слова Эндрю. Заглушить мир. Вместо того, чтобы убрать их, чтобы Нил мог его слышать, Эндрю накрывает руки Нила своими. Шум снаружи затихает ещё больше, оставляя лишь отдалённый гул. Грудь Эндрю вздымается и опускается, и Нил отчаянно пытается копировать его ритм. Он слышит хриплое дыхание, эхом отдающееся в груди, и пытается сосредоточиться. «Дыши». Голос Эндрю просачивается сквозь него, и Нил вцепляется в него. После нескончаемой вечности Нил наконец распрямляется. Сердце бьётся в груди, трепещет и паникует, но, по крайней мере, дыхание выровнялось. Эндрю перешёл от приседания к скрещенным ногам перед ним. Он медленно убирает руки от ушей Нила, и Нил тоже опускает руки. — Извини, — говорит Нил. Его голос сырой. — Я не… — Не извиняйся, — бесцветно. Всё, что Нил хочет сказать, застревает у него в горле. Он не знает, как формировать слова прямо сейчас. Всё в нём кажется натёртым и уязвимым. Он хочет вернуться к тому, каким он был раньше, свернувшись калачиком, чтобы ничто не было способно найти его. Эндрю предлагает ему руку, и когда Нил берёт её, поднимает его на ноги. Он не отпускает руку Нила, направляясь на кухню. Он ставит чайник и открывает дверцу холодильника. Очевидно, Эндрю не хочет, чтобы Нил растворился в себе. Эндрю, обычно тихий, наполняет дом в Колумбии шумом. Ставит буйный повтор игры экси. Готовит на кухне под гудящую музыку. Гремит кастрюлями и сковородками. Запускает кухонную утилизацию. Моет посуду под бурлящей водой из раковины. Нил откидывается на угол дивана и сжимает в руках кружку чая. Тепло просачивается в его кожу, медленно рассеивается. Он до сих пор слышит, как на заднем плане один за другим взрываются незаконные фейерверки. С каждым вздохом он пытается закрепиться в доме Колумбии. Шум, который издаёт Эндрю, слегка заглушает их, позволяя оставаться в настоящем, когда он может сосредоточиться на разных звуках, а не на раздражающей тишине. Эндрю подходит к нему через некоторое время с тарелкой еды. Они едят под звуки троянской игры на заднем плане. Нил даже не может найти в этом удовольствие, ведь Эндрю охотно смотрел с ним экси прямо сейчас. Не тогда, когда каждая его часть чувствует себя опустошённой и тёмной. Он пытается пробовать каждый кусочек пищи, когда ест её, думая о каждом совете, который Эндрю дал ему во время терапии. Дыши. Заземли себя. Оставайся в настоящем. Нил смотрит на тарелку, когда его мысли снова начинают ускользать. Дышать. Он снова переключает своё внимание на чай, когда его аппетит пропадает. Он быстро остывает, и Нил делает глоток, хотя на вкус ничего не чувствуется. Эндрю откладывает свою тарелку и скрещивает ноги. Он выглядит мягче в вечернем свете, его спортивные штаны и рубашка помяты, нарукавные повязки сняты. Нил уже знает, что он хочет спросить. — Фейерверки? — говорит Эндрю. Это не вопрос, а подсказка. Нил делает ещё один вдох, вдох и выдох. Его голос кажется на удивление ровным, в отличие от его дрожащего внутреннего состояния. — Мой дядя застрелил моего отца, — говорит Нил. — Каждый раз, когда я слышу фейерверк, я вижу, как это происходит снова. Он поднимает руку перед Эндрю, скользит вниз по груди Эндрю, прижимает два пальца к его сердцу. Сердце Эндрю бьётся под его ладонью, неуклонно, живо и свободно. Эндрю кладет руку на руку Нила. — Он мёртв, — говорит он. — Ты нет. — Они стреляли, когда спасали меня, — говорит Нил хриплым голосом. — Я ничего не мог сделать, кроме как убраться с дороги. Я… — его голос подводит его, и он сглатывает, пытаясь заговорить снова, но не может произнести ни слова. — Дыши, — мягко напоминает ему Эндрю. Нил кивает в ответ на напоминание и пытается успокоить дыхание. Он всё ещё держит руку на груди Эндрю и синхронизирует своё дыхание с Эндрю. На мгновение они дышат в унисон, окутанные комфортом. — Ты здесь, — твёрдо говорит Эндрю, — ты выжил. Этого у тебя никто не отнимет. — Я выжил, — повторяет Нил. — Ты выжил. Рука Нила падает ему на колени, и Эндрю берёт её. Он сжимает их пальцы вместе, большой палец Эндрю двигается кругами по костяшкам его пальцев. На заднем плане взрываются новые фейерверки, и плечи Нила напрягаются, но слова Эндрю всплывают у него в голове. Он выжил. Он жив. — Я никогда не говорил тебе, — начинает Нил, сердце гулко стучит в ушах от неожиданного признания, — той ночью в Балтиморе, когда я думал, что умру, я думал о тебе. — Обо мне, — эхом повторяет Эндрю с чем-то вроде удивления в тоне. Он открывает рот и ничего не говорит. — О тебе, — повторяет Нил. Он полагает, что должен чувствовать смутную гордость за то, что ему удалось заставить Эндрю замолчать, хотя контекст, стоящий за этим, обескураживает. — Я хотел держаться за тебя. Взгляд Эндрю скользит вниз, к их сцепленным рукам, обратно к лицу Нила, и он говорит: — Ты невозможен, — его голос слегка сдавлен, и он делает быстрый вдох. — Для тебя нет цифры, чтобы она соответствовала проценту моей ненависти. С телевизора троянцы забивают невероятный гол. Приветственные возгласы толпы заполняют комнату, заглушая очередной залп фейерверков. Посудомоечная машина гремит в соседней комнате под восторженные спортивные комментарии. Нил смотрит на свой чай, и тепло разливается по его груди, как яркий, воздушный и золотой свет. Он оглядывается на Эндрю и представляет, что их двоих связывает нить, которую невозможно разорвать. — Спасибо, — говорит Нил. Его голос кажется слишком тихим для всего, что дал ему Эндрю. — Всё, что угодно, — отвечает Эндрю. Сердце Нила пропускает удар, затем ещё один, и на мгновение не существует ничего, кроме него и Эндрю. — Ты потрясающий, — говорит Нил, — ты потрясающий, и я… Прежде чем он успевает закончить, Эндрю поднимает подбородок Нила и целует его, медленно и протяжно. Нил впитывает тепло, которое излучает Эндрю, — он всегда такой, — и ждёт, когда Эндрю скажет «да», прежде чем запустить руки в его волосы и притянуть его ближе. Руки Эндрю перемещаются к его пояснице. Нил прерывается, глотая воздух, и Эндрю притягивает Нила ровно настолько, чтобы поцеловать его в лоб. — Ты здесь, — говорит Эндрю. — Вот что важно. — Я здесь, — говорит Нил и верит в это. Он здесь, в Колумбии, и это фейерверки, а не выстрелы, и он Нил, а не Натаниэль. Он здесь, с Эндрю рядом, и он выжил. Нил делает ещё глоток чая и снова усаживается на диван, на этот раз расслабленный и свободный, и держит Эндрю за руку, когда тот садится рядом с ним. На заднем плане вспыхивает единственный фейерверк, красно-бело-синий, и Нил едва его слышит.