Aliis lucens, uror

Отец жив. Мясник не умер от зверского предательства брата покойной жены с помощью выстрела прямо по цели. Он – кошмар воплоти даже с двумя кровавыми отверстиями в груди, позволяющими стечь ручьям крови в одно сплошное грязное болото. «Запомни это чувство. С этой минуты ты перестаешь быть загнанным зайцем» – неприятным эхом отзываются в голове Нила слова его защитника, однако на этот раз это нечленораздельное обещание окрашивается в чёрное, напрочь стирая его значимость. Утомлённый целой чередой невероятных событий мозг никак не мог сфокусироваться на проклюнувшемся в глубине души ростке беспокойства. А он и забыл. Дурак, позволил себе расслабиться и отступить чувству одиночества, уступая ликующее место новым, далеко незнакомым, да при этом приятным ощущениям. Способность любить кого-то, принимать его всего и целиком совсем не отнимают неопределимую потребность бежать. Ведь, единственное, Эндрю не защитил его от прошлого. Он протянул ему руку, однако вместо кричаще необходимой помощь лишь глубже погрузил его в море крови, беспощадно в нём топя. Это и была эта заслуженная справедливость, однако боль от горечи и отчаяния совсем не помогали вывезти этот акт честного возмездия. Джостен должен быть благодарен за всё подаренное время, за короткое отсутствие чувства уязвимости и покинутости, и он действительно не будет просить большего, чем заслужил. Нил чувствует как от кончика носа до кончика хвоста бесповоротно утопает в собственном крике, когда стыкается с заледенело-могильным взглядом Миньярда. Карие глаза полностью утратили еле блестящий окрас, полностью обратившись в черные, дьявольские. Эндрю ничего не говорил, но это лишь на мелкую секунду даже вызвало радость у нападающего: если бы тот решился просто более громче выдохнуть воздух, нервы Абрама бы попросту с треском лопнули, превратив его сначала в темной сгусток боли, после же этого сразу – в грустное воспоминание. От привычной апатии и скучающего взгляда не осталось и следа: их место заняло проницательное желание убийств и.. мести. Знакомое, дерущее все изнутри чувство, конструкцию которого Нил сразу же узнал. Это был взгляд его Отца. Это стало спусковым крючком, послужило причиной эмоционального срыва. Он кричал, бился в судорогах, но оглушающего звука совершенно не слышал. Монстр болезненно уничтожал Нила в искривленной ухмылке: — Натаниэль, – будто пробуя старое имя на вкус. — Нет никаких всегда, нет «этого». Ты – галлюцинация. Джостен не верил услышанному. Он не мог, не хотел. Ему вдруг подумалось, что эти омраченные слова ему попросту показались и голубоглазый, затаив остатки спертого дыхания, оглянулся. Спотыкаясь об разочарование, Нил понимает: все вокруг были страшно заняты важными и интересными делами, а он просто ждал, когда закончится один кошмар и начнется новый. Старшекурсники с командой чудовища вели оживленный диалог, находясь на излюбленном поле, по виду явно отыграв уже парочку партий друг с другом. Следующий шагом Нила стала стратегическая ошибка. Чтобы удостовериться в четкости увиденных лиц нападающий моргает. Лишь одно движение и его снова кидает в адское пламя, подкидывая картины Эндрю, топящего в его собственной крови. Все сначала. Джостен искренне не понимает, однако тело немеет хуже реального, совсем не так, когда он играет в экси до полного изнеможения и чуточку больше. Однако парень осознает: он ухнул в существующую только в его сознании бездонную пропасть. — Не вижу смысла гнаться за чем-то и тем самым продлевать свои земные страдания. – Выпаливает резко Миньярд, настойчиво лезвием значения проходясь по свежим ранам. Слова режут больнее какого-либо оружия, и блондин это знает. Дьявольский оскал и зверский рык его со всем поличным выдают. Нил не успевает полноценно задуматься – насилуя его истерзанное сознание, за спиной Эндрю появляется Мясник и первое мгновение Джостен наивно не может отнять их сходства, словив себя на мысли – на сколько вообще в этом потоке нескончаемой боли может думать его голова – что именно Эндрю Миньярд сын Отца. И в этот раз потомок не убегал, заслужив долгожданное уважение. Он не знает большей лжи, чем две пары глаз напротив, с напрочь отсутствующим чувством малейшей здравости. Надежда, что и раньше была тревожным, всеобщим беспокойство чувством, исчезла раньше его собственной смерти. Видите ли, он тоже порой ловил себя на желании быть слепым к фактам жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они противоречат здравому смыслу. И, несмотря на это, разум подсказывал ему, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить иллюзиями, хоть они и полностью нелепы. А ведь в конце-то концов наслаждение – единственная награда в жизни. Не будь наслаждения – не стоило бы и жить. Взять на себя труд жить и ничего от жизни не получать – да это же хуже, чем быть трупом. Смерть в виде двух персон напротив, видимо, все же имеет на этот счёт другое представление. Те, кому есть на что надеяться и нечего терять, – самые опасные люди на свете. В следующую вечность Нил отчётливо чувствует, как его конечности отрываются – Старший все таки использовал в долгожданном наслаждении топор по назначению, как собирался в тот самый злополучный день. А он и забыл. К одиночеству привыкаешь, но достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к нему заново, с самого начала. Ты думаешь: ладно, я это переживу. Ты готов к худшему, – но все равно лелеешь маленькую надежду, и именно она портит тебе жизнь. Просто убивает. Джостен уже не отличал какую боль чувствовал острее – физическую или моральную. Столько «не хочу и не прощу», столько ненавистного «пожалуйста», столько лживого «отпустите» затерялись в его зверском вопле, попутно задыхавшись в соленых и горьких слезах. Однако же, кто сильнее страдает, тот меньше об этом говорит. У каждого из нас есть немного мрака внутри. И этот мрак вечно голоден. Он хочет сожрать тебя изнутри, и чем больше ты ему позволяешь, тем более свирепым он становится. Нил чувствует: в голове у него губка с болью, от которой он прячется, как может. Прятаться от боли вполне разумно, да вот беда: губка набухает и набухает. Скоро губка займёт всю голову и раздавит Джостена о заднюю стенку черепа, как муху на стене. И тогда Нил перестанет существовать навсегда. — Натаниэль Веснински, поверь мне, ты не состоялся ещё в утробе. Ему было всего десять, когда он с горечью понял, кажется, всю ничтожность и бессмысленность подобия обещанной жизни, и в одном был совершенно уверен: когда кто-то говорит «поверь мне», он обычно лжет на голубом глазу. Прежде, чем проснуться в холодном поту и немой истерике, Нил Джостен погибает от слизких рук.. самого Натаниэля. Внутренние демоны вконец съели его живьём. Ведь в темноте все тени исчезают. Сон был адом и совсем не преувеличением. Джостен узнал главное – чтобы стать счастливым, надо пережить состояние ужасной несчастливости. Его тело пылало будто адской болью, выбивая остатки раскаленного воздуха с лёгких, тем самым напрочь сбивая попытки дыхания. Капли слез затмевают его взгляд еле приоткрытых стеклянных глаз, отчего он в попыхах совсем не замечает родное очертание напротив. — Эй! – неожиданно отдаленно пробивается едва ли знакомый хрип, в следующую секунду набирая звук. — Блять, Джостен, если ты не перестаешь орать, мне придётся заткнуть тебя самостоятельно. И за последствия я не ручаюсь. По началу Нилу кажется, что это очередное продолжение его мучений, но когда начинает чувствовать незаметный холодок от лезвия ножа около своего лица в несуразной перемешке с обжигающим дыханием старшего, который хоть и скрывал это за язвительным тоном, все таки вселенски за него запереживал, он в силу своих стараний затормозил. — Ты меня не бросил.., – нападающий понял, что из его тела последние десять, если и не больше, минут вырывались зверские звуки крика лишь по ужасно хриплому, явно на несколько дней сорвавшемуся голосу. — Идиот. Если я брошу тебя, то только на кровать. – Паника, что едва зародилась во взгляде Эндрю, в обратном порядке утонула в топящей скукоте. Парень догадался, что сознанием его парня овладел ужасный кошмар, сопровождающийся панической атакой в жизни, но спрашивать об этом не стал. Безразличие уже не читалось так отчётливо, как раньше, однако все равно каменно скрывало обеспокоенность. — С ненавистью в сто пять процентов. Такой спокойный, апатический тон накрывали Нила незаметным куполом, создавая не только эффект успокоения, но и отчеливо нуждающейся защищённости. Он не один, и теперь он это наконец осознает. И однажды и в его жизни появилось новое имя, которое превратило предыдущее в пыль. Нил не может изменить прошлое, но может не дать ему сломить его. И ему в этом незаменимо помогут, он был уверен. Спустя месяц после их победы над Воронами и эфемерным окончанием его прошлых страданий, Эндрю и Нил впервые за долгое время наконец полностью остались в их комнате одни. Кевин наконец кровью и потом выборол время с Теей – после сокрушительной правды им разрешили не скрывать свои отношения, хотя они и без того держались на добром слове. Аарон в свою очередь не упускал любую возможность отличного времяпровождения с его излюбленной, особенно когда близнец оставил в их прошлой жизни обещание и дал зелёный свет. Вместе с Кетлин они решили наведать и заодно познакомиться с родителями девушки. Джостен даже в самых лучших мечтах не мог подумать, что Аарон способен на такие чувства, все ещё недоверчиво косясь на возможные проявления нежности, если удосуживалось на них напороться. К слову, скупы на это парочка не была. Однако это не могло не радовать: этот важный жест обозначал лишь одно – отношения их крепкие и без намека на трещину, а намерения – стойкие. Единогласно, то, как расцветает Миньярд, стоит всех тех страданий от мозолящих напоминай их любви его друзей вокруг. Ники же.. Нил точно не знал что с ним. Старшекурсник один единственный раз на начале выходных позвонил младшему, что априори не походило на его привычки, заставляя нападающего знатно заволноваться, однако выплывшая после наружу причина расставила все шляпки над «й»: Хэммик с Эриком. То ли бухой в хламину, то ли в роли пассива. Но точно счастлив: — Подсушивать не красиво. — Зато увлекательно и поучительно. Джостен решает не соблюдать правила в их собственной игры в ДаНетки и, едва успев сравнять вздымание груди с опыляющим дыханием, как тут же хватается за край чужой толстовки, одновременно своими влажными губами цепляясь за слегка раскрытые напротив. Эндрю сам был виноват: слишком близко, слишком необходимо, слишком доверительно. Поцелуй выходит рваный, кусающийся, однако не менее желаемый. Отдав на осознание несколько мгновений, Миньярд хватается за волосы младшего, не сильно больно, но с лёгкой резкостью оттягивая влажную от пота голову назад. Взгляд Джостена все ещё был покрыт густым туманом, но откровенность и решимость читались даже сквозь темную вуаль на его душе. Минуту назад Эндрю уничтожал его остатки тела в кошмаре, в реальности же вырывает его из сна об этом загневающем мире. — Откуда столько стали в твоих яйцах? – лишь скидывает бровью голкипер, не убирая со своего выражения спокойствие, однако собственное сбившееся дыхание подчеркивает его заинтересованность. Хоть его взгляд всегда и был наполнен скукой и апатией, но это всегда выражалось с помощью незаметной раздражённости, которая тут же выходила из тени, стоило нарушить хоть один из его принципов, сразу же омрачняя мимику. Но сейчас что-то изменилось. Нил не сразу понимает, что агрессии нет, вместо нее – полная безмятежность и... умиротворение. Долго единственной целью его жизни было саморазрушение. А потом ему вдруг захотелось счастья. — Есть решения, которые отрезают путь назад. Их непременно надо принимать. – Джостен выдает коллапс измученной, счастливой улыбки и тут же сдерживает порывы хриплого смеха, когда блондин хватает его за подбородок, слегка надавливая, и тем самым высказывая свое возможное несогласие. Оба же знали, что это правда. Наша первая обязанность – подавить чувство страха. Мы должны быть свободны от него, иначе мы не можем действовать. Иначе наши поступки – поступки рабов. Не искренние, а лишь для вида. Даже мысли фальшивы: мы мыслим, как рабы и трусы, пока не научились топтать страх ногами. Они должны быть мужественны, идти вперед, храбро завоевывать свободу в спокойной уверенности, что призваны и избраны высшей силой. И не должны бояться. Насколько человек побеждает страх, настолько он — человек: — Ты не тот, с кем бы я хотел умереть в один день. — Не понял. – Миньярд внешне не реагирует, но такую смену позиций младшего совсем не признает, лишь сильнее надавливая на мягкий подбородок. Он задумчивым взглядом обводит очертания лица нападающего, каждый изгиб, шрам, каждую особенность. Его глубокие порезы уже затянулись, а места ожогов так и оставались напоминаем прошлого, но не того, какие зверства над ним совершали, а того, что он это выдержал. И выжил. От такого пристального взгляда, естественно, не ускользает и само воодушевление. — Испугался? Ты тот, с кем хотелось бы жить вечность. Миньярд рычит, снова наращивая процент ненависти к своему возлюбленному, который будто по начерченному плану снова пытается вызвать бурю эмоций, начиная с переживания, продолжая заростками недоверия и заканчивая таким незнакомым чувством счастья, переплетённым с облегчением. Наверно, блондин настолько привык ко лжи, что правда кажется до неприличия фальшивой. С этим определено нужно что-то делать, иначе долго Эндрю не протянет: — Очередное напоминание.. —.. таких умников, как я, никто не любит? – уточняет Нил, нагло перебивая чужое занудство. — Кроме меня. – Подытоживает чудовище, не улыбаясь, но кончики губ слегка подбрасывая вверх. Нет большего счастья, чем чувствовать, что люди любят тебя и радуются твоему присутствию. — Да или нет? — С тобой всегда да. – Нил продолжает раздражать старшего, и тот в ответ показывает свои прогоны напрямую с помощью жаждающего поцелуя, при этом неучтиво оттягивая светлые волосы, не желая их вырвать, но заставляя приоткрыть рот, сразу языком проскальзывая вовнутрь. Спустя несколько бессмертностей, парням приходится разорвать наглое изучение друг друга. Стоит мыслям Джостена наконец окончательно сгореть до тла, а прошлому остаться в морфее, как он неосознанно расстается с чувством самообладания и врезается в дикое желание похоти. В определенный момент Нилу кажется, что не человек красит яйца, а яйца человека, ибо по-другому невозможно объяснить то, как на него действует Эндрю, если при попытке рассмотреть в джинсах близнеца очертания того, что делает их «братьями в пустыне», у него у самого невольно начинает дёргаться член. Он не в силах сдержать свой безумный фетиш и влажными губами касается подставленной шеи, незамедлительно дорожкой поцелуев и небольшими засосами вызывая сдавленный рык. Однако студент держа в памяти факт о дисфории и страхе Миньярда, понял о такой принципиально важной разницы между «надо» и «хочу», сопровождающееся искренностью. Честность – лучшая политика, хотя бы по той причине, что в наш век все тайное рано или поздно становится явным. Сравняв дыхание, Нил сдерживается физически, но язык всегда был его врагом: — ...Обычные люди, которые не умеют читать мысли, почти с рождения начинают... — ...считывать намерения окружающих? — Да. Без этого нам не выжить среди людей – нужно понимать, что означают выражения лиц, интонации. Одних слов мало. Чтобы пережёвывать твёрдую пищу, нужны зубы. – Джостен почти удивился, что блондин решил поддержать разговор, помогая в гудящей голове собрать все недостающие пазлы. Поток мыслей перебивал одну идею за другой, на время даже избавив того от осознавания происходящего. Лишь когда чужая ладонь настойчиво, но скрытно нежно перемещается на истерзанную щеку, тем самым движением перенимая внимания на себя, Джостен проникается звездным пониманием собственных слов. — Правильнее проживать свои чувства, а не прятаться от них. Согласен? — Чувства не подвластны разуму человека. – Отрезает, снова отрицает. Нил ловит зараждающее ощущение грусти и тут же от него избавляется: порой люди несут такой бред, что единственное спасение — прикинуться идиотом. Нападающий знает, что он нравится голкиперу, и даже знает за что. Это ничто иное, как всевовлекающее понимание, принятие и терпение. Они оба хранили верность прошлому, как хранят святыню: их сердца, казалось, закрылись навсегда, и они сами не могли представить, решатся ли когда-либо довериться другому человеку, сумеют ли кого-нибудь полюбить. Смогли, отпустили, прорвались. Если хочешь победить весь мир, победи себя. Ещё какое-то время назад они играли в дружбу, делая вид, будто не замечают, как их друг к другу тянет. Однако время лечит и позволяет погрузиться в истину: если в вашей голове есть кричащая мысль, не подавляйте её – это самая ужасная вещь по отношению к себе. — Я с тобой серьёзно.. — После десяти вечера, Нил Джостен, я серьёзно не разговариваю. – Эндрю создаёт между ними неосознанную связь, настолько крепко в нее вжимаясь, что чужие мысли уже совсем не подвластны лишь одному человеку. Миньярд теряется, что врать не может уже даже сам себе. Правильный выбор тот, от которого больно. Ему немыслимо нравится младший и он уже не может портить всё своими травмами. Ведь они, кажется, заживают. Медленно, больно, с редким исключением, но затягиваются. — man muss im Gefängnis des Bewusstseins sein, um vollständig zu verstehen, was Freiheit ist.* – Тянет Нил на немецком и на долю секунды хватается за неожиданное согласие во взгляде напротив. Это заставляет тело ныть, но совсем не от боли. Он достучался. По крайней мере, на верном пути. — Мир в общем-то куча дерьма. Но он может быть и очень красивым. — Я ненавижу каждый твой сантиметр. – Окружён камнем и застелен холодом мирок внутри Миньярда подшатнулся. Он устал наконец. И очень хотел бы поглупеть, сделаться бестолковым, придурковатым, этаким смешливым субъектом со скудным диапазоном мысли и ликующими животными стремлениями. Эндрю не остаётся в стороне и исполняет маленькую месть. Ему больше не нужно чужое согласие – он полностью уверен в искренности намерений и желаний спутника. Его называли монстром, однако все те чудовища, что в то или иное время сумели надругаться над его телом, и близко не стояли к непогрешимости Лиса напротив. Его Лисёнок. Стоит признать, он ему ночью заменяет солнце. Миньярд целует Джостена, и делает это с такой неосязаемой нежностью, совсем не властной вратарю, что у Нила снова спирает дыхание, а поверхность влажного тела покрывают мурашки. Большим неприкрытым удивлением становятся чужие крепкие руки, нагло скользящие под одеждой светловолосого. Дружба утонула в любви. Эндрю не останавливается и идёт дальше: одной рукой перехватывает два запястья, успев лишь заприметить неуверенные движения в сторону собственного тела, и закрепляет их над головой младшего. В сознании вдруг возникают колкие воспоминания, но старший сразу их отключает. А помощь парня снизу с этим справляется в сотни раз лучше, чем злостные таблетки. Нил не обидит, не сделает больно, не покинет. Его «пожалуйста» кричит о искрящем желании продолжении вечера, никак не об отступлении и отвращении. Эндрю – человек, для которого уединение жизненно необходимо. Без него он как без еды и воды. Каждый день без одиночества отнимает у него силу. Он не гордился своим одиночеством, но был от него зависим. Зависимость это всегда плохого, но какого же чертовски приятно было осознавать, что новое занимает место предыдущего. И вместо саморазрушения приходит человек. Его собственный комочек ненавистного счастья. Оба парня с затуманенным разумом незаметно избавляются от ненужных частей гардероба, в одно мгновения повышая градус в комнате до максимального, слово та помещена в огромный пламенный котёл. Нил боится прикасаться к любой части тела старшего, не может найти места своим рукам, особенно когда на чужих с опасностью все ещё задерживаются пара ножей. Миньярд не зря думал, что между ними создалась невидимая нить, ведь тут же улавливает подавляющее чувство желания, ведь сам в свое время приказал ни за что к себе не прикасаться. Это покорство вызывает то ли тепло, то ли раздражение: даже сквозь пелену возбуждения нападающий старается не навредить психике близнеца, в первую очередь заботясь именно о нем. Это понимание все ещё было ново, но такое же, чтобы его, приятное. Дабы избавить своего парня от мук терзания, он дерзко хвататет руку напротив и сам позволяет прикоснуться к своей груди. Лежащая, покрытая шарами грудь же в эту секунду замирает, действительно забывая о процессе дыхания. В этот раз Эндрю готов, и Нил это слишком отчётливо ощущает каждой клеточкой своего возбужденного тела, каждым изгибом пальцев. Джостен притягивается к сладкому поцелую и капризно шаловливой рукой смещается вниз, оставаясь в более опасной зоне. Раньше вратарь не задумываясь оттолкнул бы назойливого Лиса, но сейчас даже не дёргается, если не считать мелкую дрожь от переполняющей страсти. Всё шло по плану, пока Эндрю отчётливо не даёт понять, что этой ночью правит он. Перехватив инициативу, Миньярд лишь уступает в том, чтобы снять собственные боксеры, совсем при этом не забывая о партнёрских. Смущение напоминает о себе на щеках покалыванием и ярко алым цветом, однако это было совершенно ничего не фоне экстаза. Со следующим движением блондин отчётливо чувствует возбуждённую плоть снизу и не может удержаться, чтобы взглядом не спуститься от самой макушки в самый вызывающий низ. Смятение Нила ухмыляет, но сейчас это совсем не имеет значения: в этом парне он ненавидел любил всё. Голкипер берет член в руку и начинает движения, постепенно наращивая темп. Это был далеко не первый их раз, но сегодня прошлое явно надломалось, освобождая из оков недоверия их настоящие кричащие желания и стремления. Этой ночью они обязательно выполнят невгласное правило комнаты в общежитии. Достигая спустя жаркую вечность пика, Джостен испражняется смесью на ладонь старшего, при этом незаменимо перехватывая чужую плоть в ответ. Он было ожидал удара за свои действия, опосался, что это испортит весь процесс, однако вопреки всем страхам, блондин лишь с хрустом откидывает голову назад и выдает подобие стыдного стона. Такое с ним было впервые. Крышу сносит у обоих. Оставаясь сидеть сверху, Эндрю совсем не собирается останавливаться на начатом, вызывая у Нила ещё больший спектр недостижимых потрясений. Он его не узнавал, но думать времени и сил совсем не остаётся, когда старший максимально наклоняется к лицу Абрама, неизбежно затягивая в длинный и глубокий поцелуй. Сначала в этом жесте не было никакой подставы, но стоит заметить слишком тяжелое дыхание, лишь издалека напоминающее собственное, парень начинает сомневаться. Одновременно у Нила сжимается всё внутри, вызывая крупную ребяческую дрожь: Эндрю себя растягивает. Джостен уже собирается запротестовать – сейчас это было совсем не обязательно, если парень не готов, однако близнец давно избавил его от возможности сегодня выбирать. Миньярд, в первую очередь, открывает сердце, и Нил ни за что ничему не позволит эту прекрасность испортить. Осознав, что возбуждение сильнее каких либо сомнений, честности и смущения, Миньярд, все ещё не проронив ни одного слова, в отличии от светловолосого – тот постоянно бормочет и хрипит нечленораздельные слова любви и нежности – он выбирает действия. Сделав глубокий, почти внимательный вдох с отчётливой нудящей болью, Эндрю не оставляет возможность искусать губы лежащего, попутно медленно насаживаясь на плотный член. Это все ещё его первый раз, который совершается в процессе глубокой любви, а не мерзкого принуждения. Блондин не прекращает рычать внешне безмолвно возмущаться, стоит почувствовать распирание снизу. Он уже думает, что совсем не готов к этому акту, как Нил сразу, схватившись обеими руками за подушку, чтобы ещё больше не надоесть старшему, прикусывает до крови и так истерзанные губы с закрытыми глазами, из которых еле просачиваются капельки слез наслаждения, срабатывает для него как спусковой крючок. Боль почти сразу уступает место блаженству и звёздной эйфории. Сейчас его крутит не хуже, чем при ломках, но само чувство не сравнить ни с чем ранее испытанным. Расслабившись, оба парня в унисон, все ещё не сговариваясь, начинают свободное движение, ещё больше позволяя утопать в убийственном экстази. Нил продолжает то шептать фразы о любви, то более громко выпаливать и хрипеть отдельно в стонах имя возлюбленного. Неземное наслаждение от физического представления акта любви и так заставляет блондина сходить с ума, а собственное имя из уст нападающего окончательно позволяет потерять голову и раствориться в новых ощущениях. Эндрю впервые за всю жизнь не сдерживается, не скрывается, не боится и не отрицает. И больше никогда рядом с ним этого не сделает. Кончив от глубочайшего наслаждения, Лисы заваливаются рядом в обнимку, уже даже не пытаясь изменить порывы рваного дыхания. Пальцы Миньярда летают по шрамах Джостена, пока уставший и абсолютно довольный взгляд продолжает изучать и так давно излюбившие мельчайшие изгибы. Им совсем не важны внешние особенности, хотя сверкающие глаза полны счастья и искренности подкупают ещё больше. Куда важнее остаются бережность, единство и осмысленность по отношению один к одному. — Ты меня любишь? – как всегда интересуется тихим голосом, наперед подозревая, что снова столкнётся с язвительным ответом. Крепко прилипать к себе парня это же совсем не мешает. — Да. Нил ничего не отвечает, так как попросту не находит нужных слов. Когда осознание наконец окутывает его мышление, Лис широко, пусть и чертовски устало, улыбается и собирается кинуть ненавязчивое «я тебя тоже», но не успевает всего на одно ехидство следом. — Но иной раз хочется вышвырнуть тебя в окно, — продолжает Эндрю. Что ж тут скрывать или молчать, он любит этого человека, это ясно. Это камень на его шее, он идет с ним на дно, но Миньярд любит этот камень и жить без него уже совсем не может. А Нил – совсем ничуть не особенный – Джостен абсолютно не против такой участи в их норке.