the color of my love

Тяжёлые веки мучительно поднимались, реагируя на звуки будильника, пока сознание, словно набитое кирпичами, пыталось вырваться из цепкой хватки сна и ступить на территорию реальности. Мужчина выключил будильник, поморгав пару раз и тяжело выдохнув, присел на кровати и стал оглядываться. Мрак. Густой мрак накрыл комнату, город и, казалось, весь мир вокруг. С усилием вглядываясь в темноту спальни, через какое-то время он смог различить знакомые силуэты и очертания: у стены ближе к двери - книжный шкаф с литературой любимых авторов ушедших эпох, редких, коллекционных изданий, на стене – гитара и развешенные в слегка небрежной последовательности виниловые пластинки. Взгляд прошёлся дальше по стене и задержался на не менее мрачном окне. Унылая картина серого промозглого города: начало декабря представало в самом хмуром своём обличии, заволакивая небо тёмными тучами, постукивая в окна домов тощими ветвями деревьев, ещё мокрыми от дождя, пошатывая свистящим ветром вывески на зданиях. Неохотно стягивая с себя тёплое одеяло, он сразу ощутил пробирающий до костей холод. Мурашки неприятной волной пробежались по всему телу. Захотелось закутаться обратно в одеяло по самое горло. Отчего-то, думалось ему уже не в первый раз, с приходом зимы просыпаться становилось всё тяжелее. Помассировав усталые глаза лёгким нажимом пальцев, он собрал наконец в кулак всю лениво просыпающуюся волю, встал с кровати и медленно побрёл в душ, на ходу разминая затёкшие мышцы. Когда с водными процедурами было покончено, хозяин дома ленным шагом направился в сторону кухни. Коридор с обеих сторон был заставлен полками с сотнями пластинок. Его личная гордость, его коллекция. Добавляя в неё очередной четыреста или пятьсот какой-то экземпляр, он всё ещё прекрасно помнил, как приобрёл первую, сколько лет охотился за десятой, как уговаривал продать или обменять ему двадцать шестую, как силился не пускаться в пляс или не завизжать как тринадцатилетняя девчонка, дабы не выдать восторг, когда ему подарили сорок седьмую, сколько городов и штатов пришлось объездить в поисках сто десятой. Он помнил историю каждой пластинки, бережно хранил её в памяти, как ценный экземпляр коллекции на стене. Обстановка кухни была без излишеств, как и во всём доме. Красный кожаный диван в углу, стол, гарнитур. На подоконнике – патефон и несколько пластинок. У раковины – забытые со вчера ложки и тарелки. На стене – календарь с изображением моста в Сан-Франциско. Окна кухни открывали новый вид на пасмурный предрассветный Сиэтл. Старые здания смиренно стояли в темноте, храня молчание вековых исполинов, улицы замерли в ожидании момента, когда суета жизни заполнит их и разгонит сумеречную тоску. Подойдя к подоконнику со старым патефоном, и перебрав пару пластин, он поставил свою любимую, с лаконичным дизайном из трёх капель нежно-розового цвета лепестков вишни. Ненавязчивая джазовая мелодия печальным ритмом расплывалась по всей квартире. Кларнет в сочетании с саксофоном увлекали в мир далёкого блюза и афроамериканских фольклорных мотивов. С выбором он не ошибся. К буйству красок жизни новоорлеалского джаза его душа тяготела всякий раз, когда он бывал на грани великих свершений. Бойкость бибопа наполняла дни, полные новых идей и стремлений. Но сегодня.. Сегодня, как в те редкие дни его жизни, когда за углом поджидали судьбоносные решения, звучала именно эта душевная пластинка. Несколько минут он позволил себе наслаждаться умиротворяющей, лиричной музыкой, наблюдая за одиноко проезжающим красным Кадиллаком 76 года, закуривая сигарету и выпуская пепельный дым. Всего несколько минут умиротворения и тишины, пока терпкий ядовитый дым обжигает горло, наполняет лёгкие, едва ощутимо туманит разум. Несколько минут обнуления и выпадения из реальности перед полным в неё погружением. А затем он приступил к завтраку. Слайсы бекона отправились в сковородку с разогретым маслом, зашипели и уже через пару мгновений заполнили всю кухню необычайно аппетитным ароматом. Однако есть не хотелось совсем, и если бы его спросили, он бы ответил, что с радостью проживёт жизнь на одном только чёрном горьком ароматном топливе, что весьма кстати уже через несколько минут призывно шипело и вздымалось воздушной пеной в турке. Руки на автомате выудили из шкафа привычную кружку для кофе. Но всё же было необходимо позавтракать, ведь зачастую со всем объемом работы, отчётами, встречами, переговорами, жалобами, идеями и форс-мажорами времени на обед и сил на ужин у него не оставалось. В офис на двадцать третьем этаже Эмпайр Билдинг основатель и гендиректор фирмы звукозаписи «Liberum Fuga» отправлялся едва рассвет и возвращался поздно ночью. За девятнадцать лет верной и преданной службы он бесчисленное количество раз срывался по ночам на срочные вызовы и даже в другие города, засиживался на совещаниях и до полуночи и до рассвета, проводил выходные в офисе, решал проблемы всех подопечных от крупного кризиса творческого состава до пропажи веника технического персонала. И не задумывался, что может быть иначе. Куда в его годы столько работать? В таком ритме он вполне к своим тридцати трём годам мог полностью поседеть. К счастью или к сожалению, со смешком заключил он, заливая поджарившийся хрустящий бекон яйцами, проверить эту теорию не представлялось возможным: мужчина от рождения обладал пепельными волосами. Пепел, дым, тучи, сумерки, лунный свет, одинокие серые волки. Разные ассоциации у людей вызывали его необычные волосы. Он всмотрелся в пасмурное небо и глубже ушел в свои мысли. Свою работу юный бизнесмен любил. Хоть и сталкивался на этом поприще с немалым количеством преград. Друзья и близкие отговаривали, уверяя что «всё это несерьёзно.. либо перегорит, либо прогорит..», «да и вообще, брось ты эту затею, - сказал ему как-то школьный товарищ, - пошли лучше с парнями на завод. Мы ведь простые ребята, куда нам о великом мечтать. Надо семью кормить». Конкуренты не раз ставили палки в колёса, дабы убрать с рынка начинающего предпринимателя, не желающего участвовать в коррупции и непрозрачных махинациях, присылали записки с угрозами ему и его семье. Семье? Выросший сиротой в неблагополучном районе, к трудностям он давно привык: бок о бок с ними рос, учился ходить, падал и поднимался. Расправа ему была не страшна. Даже если противники превосходили в числе, массе и силе, ловкий в движениях, сдержанный в импульсах воспитанник улиц всегда оставался невредим. Но своей мечты, несмотря ни на что, оставить не мог. Хоть ему и случалось отчаиваться и опускать руки. Теперь, когда всё осталось позади, его компания процветала, партнёры выстраивались в очередь, сотрудники от нового менеджера до уборщика, взявшего в руки швабру и бережно вычищающего полы этого помещения с того же дня, что на них ступила нога основателя, верили в его идеалы и следовали им, действуя слаженно как один большой организм. Он мог прокормить не одну, а десятки семей. Но что насчёт своей? Странная мысль едким пятном опустошения расползалась по внутренней стороне непроницаемой оболочки счастливого человека. Да, если подумать, он добился успеха к своим тридцати трём годам. Но сегодня даже это не разгоняло мрак и стужу зимнего утра. Сегодня, впервые за девятнадцать лет верной и преданной службы, ехать на работу ему не хотелось совсем. Мысли прервала пушистая масса, вальяжно потягивающаяся у его ног. Маленький костлявый комок, дрожащий ночью в переулке от холода и страха, жмущийся к кирпичной стене и беспокойно озирающийся ещё каких-то полгода назад, преобразился в объемное мягкое облачко, воплощение невесомости и королевской грации, снисходительно позволявшее его приютить, кормить и предоставлять уход. Мурчание, ещё приветственное, но уже грозящее приобрести нотки требовательности, весьма красноречиво побуждало мужчину подать меховому диктатору завтрак. Вместо благодарности – смиряющий взгляд золотистых кошачьих глаз, за которым последовал мерный треск корма. Забавное зрелище. Убирая пачку корма на положенное место в шкафу, он зацепился взглядом за наспех нацарапанный на клочке бумажки адрес. В памяти всплыл недавний телефонный разговор со старым школьным товарищем. Зовёт в гости. Всё ещё работает на заводе. Недавно получил повышение. Девятнадцать лет как женат. Кажется, счастлив. ….I did it my way.. На пластинке одна мелодичная композиция сменяла другую, направляя мысли плавным потоком в неожиданное русло. А может ну его, этот офис на двадцать третьем этаже Эмпайр Билдинг? На этой пластинке джаз был совсем не такой, как свинг джаз-бендов в барах, или импровизации далёких 30-х. Инструменты, сливаясь в гармоничный поток, не кричали о радости, свободе и жизни, они тихо нашёптывали о спокойствии, дожде и немного – о печали. Любимая пластинка с подборкой соул-джаза, подходящая под особое настроение. Совсем не такая как все. Точно как его волосы. Хорошо, что когда-то ему подарили именно эту пластинку. Завтрак, шкваркающий на сковородке, оповещал своим ароматом о полной готовности к потреблению. «К чёрту» - подумал он. Впервые за девятнадцать лет верной и преданной службы он подумал «к чёрту эту работу». Сегодня он решил остаться дома. Заварил ещё кофе, разлил в кружки. Где-то внутри, словно пушистый ком, разрасталось тёплое чувство, пока он возвращался в спальню. В дверях мужчина замер, наблюдая. Редкие озорные лучи рассветного солнца игриво переливались в волосах мирно спящей девушки. Улыбка восхищения расплылась на его лице, пока он смотрел, стараясь запечатлеть в памяти каждый изгиб тела, ровное дыхание и черты лица виновницы его стойкого нежелания идти на работу. Лёг рядом с ней, аккуратно потянулся и провёл по её хрупкому плечу с выведённой аккуратным шрифтом уже выцветающей красной краской фразой «live, love, laugh». Выдержка из поэмы Стэнли 1904 года, давно успевшая стать популярным и даже избитым слоганом, как нельзя точно её характеризовала. «Успешен тот человек, кто хорошо жил, часто смеялся и много любил..» - это точно про неё, девочку с неуёмной жаждой жизни, заразительным смехом и необъятным сердцем. Не удержавшись, поцеловал в нежное плечо, чуть выше ровно выведенных букв, где переплетались локоны волос. Такая тёплая. Каких сил хватит уйти от неё в холод зимы? Она повернулась к нему, шумно вдыхая, захлопала сонными изумрудными глазками и ещё ничего не понимая, одарила его приветливой улыбкой. Её первая за день улыбка. Как непозволительно мало таких улыбок он срывал. Как непростительно часто оставлял её одну, уносясь в холод зимы в офис на двадцать третьем этаже. Но сегодня её первая улыбка принадлежит ему. Заправил за ухо прядь её шелковистых волос, задержался рукой на тонкой шее, очерчивая большим пальцем линию подбородка. Ещё горячее после сна тело охотно отзывалось на ласки, прикрыв глаза и подаваясь навстречу. За окном вновь непогода. Серые тучи, дождь барабанит по крышам домов. «Любимая, - прошептал он нежно, глядя на уголки её алых губ, вздрагивающих в едва уловимой полуулыбке при звуке его голоса, - я завтрак приготовил..». Всё ещё полусонная, она прижалась к нему всем телом, уютно устраивая голову на его плече. Она нежно обнимала его, а он наслаждался каждым мгновением близости самого дорогого человека. «Killing me softly with her song..» - обречённо-капитулирующим голосом запевал с кухни Синатра. Как же он его понимал.. Кажется, одного выхода из дома ему сегодня никак не избежать. Тонкий палец бархатной руки пора украсить золотом. Отлагательств не терпит. Девочка с такими же необычными волосами как у него за два месяца окрасила его серую мерную жизнь в совершенно новые цвета и оттенки. Рассвет, лепестки цветущей вишни, воздушный маршмеллоу, сахарная вата и.. его любимая пластинка.