One's Weakness

Более мерзкого утра в своей жизни Кисаки припомнить не мог. Впрочем, сейчас он вообще плохо ориентировался в закромах памяти, путаясь в обрывках разговоров и картинках прошедших событий. Кажется, вчера было какое-то мероприятие. Следовательно, море народа и не меньшее море алкоголя. Организм среагировал на последнюю мысль ожидаемо: желудок сжало спазмом, и Кисаки пришлось спешно зажимать ладонями рот. Долго терпеть не получилось: по комнате поплыл кислый запах, а в желудке поднялась следующая волна. Спотыкаясь и задевая стены локтями и плечами, Кисаки кое-как добрел до туалета и упал на колени возле унитаза, не имея сил хотя бы просто откинуть волосы. Выворачивало его долго и мучительно. В конце концов, ему стало казаться, что внутри не осталось ничего, а спазмы продолжали сотрясать тело, скручивать внутренности в узел, не позволяя даже подняться. - Тадаши, тебе плохо? – взволнованный голос не принес с собой ничего, кроме вспышки боли, прострелившей голову и заставившей скакать перед глазами тошнотворные зеленые пятна. – Ты перебрал вчера, милый? – жена замерла в дверном проеме, смотрела сочувственно. - А что, не заметно? – Кисаки не собирался грубить, но справиться с голосом, когда во рту, казалось, навечно поселился мерзкий привкус рвоты, а голова раскалывалась на части, не получилось. - Тебе честно сказать? – жена усмехнулась и наклонилась над ним, перехватила волосы, а перед осунувшимся лицом Кисаки появился стакан с водой. - Не надо, - с трудом сделав глоток, Кисаки тут же склонился над унитазом. - Пей, потом станет легче, - от ласкового понимающего тона стало больно еще и в груди. – Кстати, - она переждала очередной приступ и продолжила, только убедившись, что Кисаки ее слушает, - звонили из твоей шайки. Вроде бы Кё, но я не уверена, было плохо слышно. Просил тебе передать, чтобы ты по возможности перезвонил. Я решила, что номер ты знаешь. - Знаю, - с тяжелым вздохом согласился Кисаки и снова опустил голову. Потом глухо попросил: - Принеси, пожалуйста, еще воды. И мой телефон, если не сложно. - Пока совсем не сложно, - она тонко улыбнулась и тихо выскользнула на кухню. Пока. Кисаки интуитивно ощущал, что в этом слове есть еще какой-то смысл. Он помнил, что узнал вчера что-то важное, но что именно это было? Какое-то знание, которое навсегда изменило его будущую жизнь, подернулось дымкой, забылось, словно одурманенная алкоголем память намеренно выстроила стену, отсекая за ней все, что так или иначе причиняло боль. Боль. Кё. Кисаки закусил губу, с трудом сдерживая рвущийся из глубины души стон. Он хотел вспомнить до мельчайших подробностей, что именно вчера произошло. Что он сделал, что Кё снова снизошел до него, позвонил? - Держи, милый, - она с точностью выполнила его просьбу и сейчас протягивала очередной запотевший стакан с ледяной водой и мобильный. - Хикари, - язык не слушался его, но Кисаки сделал над собой усилие, - спасибо. - На здоровье, дорогой. Если тебе уже лучше, то мы будем ждать тебя на кухне. Уверена, тебе не повредит крепкий кофе, - Хикари наконец оставила его одного, позволяя справиться с собой и не грохнуть о кафельную стену сначала стакан, а затем и мобильный. Мы. Кто мы? Кисаки испытал леденящий ужас, осененный догадкой-воспоминанием. Кажется, вчера Хикари говорила о какой-то приятной новости. Субъективно приятной. Кисаки не брался утверждать, как именно он вчера отреагировал. Вполне вероятно, что догадался солгать и изобразить если не бурный восторг, то сдержанную радость человека, до конца не поверившего в случившееся. Зато сегодня он определился в своих чувствах. И искренне пожалел, что от похмелья невозможно умереть. Определенно, такой исход казался ему сейчас самым благоприятным. От философских размышлений отвлек телефон. Кисаки мельком взглянул на дисплей и испытал трусливое желание утопить аппарат в унитазе. О чем говорить с Кё сейчас, он не имел ни малейшего понятия. Не сообщать же ему, в самом деле, о грядущем в семействе пополнении. - Д-да, - голос дрогнул, выдавая предательское напряжение во всем теле. - Проспался, пьянь? – вполне дружелюбно поинтересовался Кё и тут же добавил: - Первый раз тебя в таком состоянии видел. Что у тебя случилось? Может, нужна помощь? В этом был весь Кё. Безотказный, готовый мчаться на выручку в любою погоду и в любое время суток. - Нет, все в порядке. В самом деле, - Кисаки страстно молился, чтобы его вымученный голос звучал убедительно. - Смотри сам, - хмыкнул Кё, демонстрируя очевидное недоверие, но не настаивая. – Хара, черт бы тебя побрал! Сколько можно копаться? Извини, это я не тебе, - Кисаки догадался об этом и сам, но промолчал. – Ладно. Раз ты в порядке, то я займусь своими делами. Привет супруге. Она у тебя отличная, судя по всему. И характер замечательный, - попрощался Кё и сбросил вызов. Прежде, чем в трубке раздались гудки, Кисаки успел еще услышать низкий смех и томный хриплый шепот. Очень знакомый шепот. Вчера он тоже слышал его едва ли не весь вечер. Кисаки обхватил голову ладонями и сжал виски: что вчера было? *** Вчерашнее утро Кисаки было не намного лучше сегодняшнего: он проснулся рано и понял, что разбудило его чувство тревоги. Такое бывает крайне редко, когда просыпаешься и не замечаешь, в какой момент пересек тонкую грань между грезами и явью. Вроде бы только что спал, а вот уже лежишь и смотришь застывшим взглядом в потолок. Несколько часов сборов и приготовлений не принесли успокоения. Ничего из ряда вон выходящего не происходило, Кисаки просто собирался на концерт. И пусть концерт этот был не совсем обычным, а являлся своего рода встречей с бывшими коллегами, таких переживаний он определенно не заслуживал. Однако Кисаки ничего не мог с собой поделать, и каждые десять минут поглядывал на часы, поражаясь, что время тянется так медленно. Подобное чувство испытываешь на экзамене, когда не успел толком подготовиться – одновременно и страшно идти отвечать, и хочется поскорее сделать это, чтобы избавиться наконец от неприятной повинности. К обеду Кисаки уже проклинал себя за это спонтанное решение сходить на концерт, но почему-то считал, что на попятную идти поздно. Такой слабости, как побег в самый последний момент, он не мог себе позволить: за единожды проявленное малодушие он расплачивался по сей день… Порой Кисаки казалось, что события того времени происходили в другой жизни и не с ним. Но в этот день, за несколько часов до встречи со своим прошлым, он наконец признался себе: эта история все же о нем, как бы ему этого не хотелось. И только он виноват в том, что случилось тогда. А теперь Кисаки жил, как живут инвалиды, лишившиеся однажды руки или ноги. Постепенно привыкаешь обходиться тем, что у тебя осталось, даже и не замечаешь, но все равно помнишь. На периферии сознания живет понимание, что в чем-то ты ущербен, и уже нет никакой возможности исправить ситуацию. По большому счету времена La:Sadie's он мог считать счастливыми. Была молодость, радость открытий, музыка… Впрочем, Кисаки и сейчас попадал под определение молодого человека, но чувствовал он себя порой старым и разбитым, все повидавшим и всего лишившимся. А беда заключалась в том, что кроме музыки и радости в то время на его долю выпала еще и любовь. Необычная, неправильная, болезненно-острая, она окрасила воспоминания мрачными оттенками. Кисаки любил мужчину. Сперва он называл свою сильную привязанность дружбой, не желая признаваться даже себе, что чувства его носят далеко не платонический характер. Пока он думал о Кё, говорил о нем, проводил с ним время, это было достаточно, но стоило ему начать представлять Кё, оставаясь наедине с собой в темноте спальни или в душе, спорить с действительностью стало бессмысленно. Тогда он решил, что его желание – просто нездоровое безобразное извращение, слабость, но опять ошибся. Каким бы необузданным чувством не являлось сексуальное влечение, оно все равно не могло сравниться по силе с тем, что переживал Кисаки. Не было никого лучше его друга, и Кисаки смотрел на него так, как смотрят именно на девушек. На любимых девушек. Кё казался ему бесконечно милым, и само это определение повергало Кисаки в ужас. Ну не мог его друг быть милым! Никак не мог! Да и, наверное, далеко не все женщины согласились бы с Кисаки, что Кё подходит такой эпитет. Но, тем не менее, никто не улыбался так, как он, ни у кого не было настолько удивительных серьезных глаз, никто не обладал голосом, от которого по спине Кисаки бежали мурашки. И больше всего он любил слушать Кё, когда тот не пел, а разговаривал, тихо и неторопливо. Кисаки постоянно ловил себя на ненормальном желании взлохматить его волосы, прикоснуться к руке, обнять… Со временем становилось только тяжелее. Кисаки сходил с ума, разрываясь между желанием, которое не пропадало, а лишь росло, и отвращением к самому себе, потому что искренне понимал: нет ничего чудовищнее и ненормальнее его собственных мыслей и порывов. Кисаки пытался забыться в чужих объятиях, женщины сменяли друг друга в его постели, но все было тщетно. Персональное наваждение не покидало, поселилось в мечтах и завладело всеми чувствами. И Кисаки был уверен, что Кё вывернет наизнанку, если он догадается, какими глазами на него смотрит друг на самом деле. Но он ошибся. Ошибся фатально и непоправимо. Увлеченный собственными терзаниями, Кисаки не заметил, что отношение друга к нему тоже давно перестало быть однозначным. Как-то раз уже ближе к ночи Кё пришел к нему в гости и, почему-то смущенно улыбаясь и отводя глаза, пояснил причину визита как "просто так". Они болтали ни о чем, и Кисаки был одновременно и рад, и взволнован. Сосредоточиться на том, что говорил друг, было сложно, он старательно не смотрел на него и гнал ненужные сейчас мысли. Из странного оцепенения его вывело прикосновение: Кё протянул руку и накрыл его ладонь, заставив вздрогнуть. - Что ты делаешь? – холодно спросил Кисаки, но сил стряхнуть со своей руки чужие пальцы почему-то не нашел. Вместо ответа Кё сглотнул и потянулся к нему, то ли нерешительно, то ли давая время остановить себя. Когда их губы встретились, Кисаки не почувствовал ничего, кроме боли в сердце, и отстраненно подумал, что нечто подобное испытывают при инфаркте. Он онемел и не думал ни о том, что сейчас сбывается его мечта, ни об отвратительной сути однополых отношений. Поцелуй получился почти целомудренным, и когда Кё немного отстранился и выдохнул, Кисаки опомнился. - Ты совсем охренел?! – чуть ли не взревел он, вскакивая с места. - Но… - Кё явно растерялся, его глаза удивленно распахнулись. - Что но?! Что ты себе позволяешь?! Он задыхался от гнева и буравил взглядом своего друга, а тот, похоже, ничуть не смущался и не сожалел о содеянном. - Не ври мне, - неожиданно спокойным голосом произнес Кё. – Я видел, как ты на меня смотришь. И я знаю, что ты чувствуешь. - Ни хера ты не знаешь, извращенец паршивый! – на повышенном тоне вырвалось у Кисаки. В этот момент он испытывал ужас от понимания, что его раскусили. Что Кё все знает, и, может, не только он. Что теперь вся грязь желаний и мыслей Кисаки – достояние общественности. - Проваливай, Кё, - хрипло произнес он, мысленно приказывая себе успокоиться. – Я не знаю, что ты придумал, но этого не будет. Никогда. Это… Это мерзость. В глазах Кё мелькнуло какое-то странное, незнакомое ему выражение. Однако спорить он не стал, медленно поднялся и направился к двери. А уже обувшись, шагнул к выходу и поглядел на Кисаки исподлобья, но так ничего и не произнес. Никогда больше они не вспоминали об этом, не пытались поговорить. Впрочем, они вовсе прекратили общаться, перестали быть друзьями и пересекались только по работе. Да и то ровно до того момента, как Кисаки ушел из группы, решив, что для него это слишком тяжелое испытание. Со временем его чувство померкло, затерлось и потускнело, но, как он признавал с горечью, не пропало. Кисаки женился, и многие ему добродушно завидовали, потому как не было девушки лучше, чем Хикари. Красивая, умная, терпеливая, она идеально подходила Кисаки, но… Дела Кисаки тоже шли неплохо, успех словно стал частью его, преследовал во всех начинаниях, и не было ни одной причины, по которой он мог бы расстраиваться и считать свою жизнь не полноценной. Но… Об этом "но" он старался не думать. Выходя из квартиры и запирая дверь, Кисаки думал о том, что все у него хорошо и даже отлично, но просто давным-давно он не поставил какую-то крайне необходимую точку в своем прошлом. Как будто оставил один вопрос нерешенным, и теперь из тех лет к нему нынешнему тянется нить, с которой надо что-то решить. И почему-то показалось важным встретиться теперь с Кё и поговорить. Что именно он ему скажет, Кисаки не знал. *** Когда сцена осветилась, Кисаки в очередной раз смалодушничал: закрыл глаза, не желая видеть появление Кё. Хотелось еще заткнуть уши, чтобы не слышать приветственных криков, визга поклонниц и первых, всегда самых волнительных аккордов. Кисаки знал наизусть все, что появилось из-под рук Кё и его коллег-музыкантов. Знал, страстно мечтал оказаться сейчас как можно дальше отсюда, но все равно жадно ловил каждый звук. Нет, он не слышал гитар, не воспринимал ритм, задаваемый ударными. Каору, Дай, Шинья оставались просто воспоминанием, обрывком памяти, который значил не меньше, но и не больше, чем любые другие. Его внимание привлекал исключительно Кё. Плавные взмахи рук сменялись резкими, конвульсивными движениями, голос взлетал до нереальных высот и тут же падал, превращаясь в хриплый крик, взгляд то приобретал остроту, прорывался внутрь, неся с собой болезненное откровение, то мутнел, плыл, навевал мысли о сумасшествии его обладателя. Кисаки не мог сказать, что именно он испытывает сейчас, глядя на человека, который столько времени занимал его мысли и управлял чувствами. Гамма ощущений расширялась с каждым новым вздохом, с каждой секундой, пока Кисаки просто пожирал Кё глазами. И он снова лгал себе. Не смел признаться, что втайне мечтает избавить это маленькое сильное тело от одежды, увидеть, как жидкой ртутью оно перетекает не на сцене, а в его руках, в его постели. Он не допускал и мысли о том, что сильнее всего на свете его интересует, как будет звучать голос Кё, когда Кисаки станет ласкать его, одновременно доставляя удовольствие им обоим. Кисаки дышал тяжело и хрипло, осознавая, что возбуждается от своих постыдных фантазий, подкрепленных реальными движениями и голосом Кё. Он никак не реагировал на своих бывших приятелей, то и дело приближавшихся к объекту его интереса, но вдруг ощутил такой холод, словно внезапно оказался под водой. Дыхание перехватило, когда он заметил взгляд, которым обменялся Кё, черт побери, его Кё, с их новым басистом. До сих пор Кисаки старательно игнорировал это женоподобное создание, старательно забывая, что и сам не брезгует подобным имиджем. На публике он не стеснялся демонстративно приподнимать брови в удивлении и переспрашивать: "Как, как простите? Тошия? Нет, первый раз слышу". И с показной наивностью пытался выяснить, где они умудрились подцепить это недоразумение. Жаль только, что на эту примитивную уловку велись исключительно новички. Обмануть опытных коллег показным равнодушием к своей старой группе у Кисаки так и не вышло. Он едва сдержался, чтобы не сплюнуть на пол, выразив таким образом отношение к человеку, который занял его место в группе. А только ли в группе? Кисаки вздрогнул и машинально вцепился в спинку впереди стоящего кресла, когда Тошия оказался непозволительно близко к его Кё. Да, да, именно его. Кисаки вдруг забыл, что женат, что давным-давно разорвал с Кё всякие отношения и методично пытался вытравить память о нем из самых дальних уголков своей души. Стало ясно, что Кё обосновался внутри так прочно, что ни вырвать, ни уничтожить, ни заменить кем-то другим его уже невозможно. Во всех отношениях замечательная Хикари – мечта любого нормального мужчины – виделась отчего-то бледной тенью, смутным призраком, на который не хотелось даже обращать внимания. Кисаки резко подался вперед, когда Тошия вдруг прижался к Кё сзади, приникая к его шее губами и языком. Он видел, как двигается горло Кё, как дрожат его руки, с силой сжимаясь на микрофоне, и умолял всех известных богов, чтобы это реакция была вызвана отвращением. Его Кё не мог быть таким грязным извращенцем. Или все-таки мог? Кому предназначался неожиданно томный, подернутый поволокой взгляд? Публике, заведенной фансервисом, либо же Тошии, который продолжал вести себя так, словно Кё безраздельно принадлежал только ему одному? От дикого иррационального страха желудок сжимался, спазмы накатывали один за другим, будто Кисаки до этого мучился глубочайшим похмельем. Не хватало еще тут и проблеваться. Но дикая, тошнотворная картина будила в нем и кое-что другое, темное, мрачное, поднимающееся из глубины и посылающее по всему телу жаркие волны. Схлынувшее было возбуждение возвратилось усиленным тысячекратно, стоило ему увидеть, как бледной кожи шеи касаются губы Тошии. Если бы он не струсил… Черт возьми, если бы Кисаки не отказался сам, сейчас он мог бы делать это вместо Тошии. Он мог бы прижимать к себе Кё, трогать его бесстыдно и безрассудно, заявлять всем свои права на него. Смотреть дальше у Кисаки не хватило сил. Скупо извиняясь и бормоча тихие ругательства, он протиснулся сквозь строй фанатов, торопясь выбраться из зала и уехать отсюда куда-нибудь, где была темнота, тишина и много-много алкоголя. - О, какие люди! Так и знал, что ты тоже тут будешь, - его поймали за руку, потянули куда-то в сторону, уводя от дверей на улицу. Как в тумане Кисаки узнал кого-то из менеджеров, вроде бы они даже успели поработать немного вместе, прежде чем La:Sadie's перестали существовать. Кисаки не нашел в себе сил вырваться, отказаться, покорно позволил проводить себя в большую гримерную, заваленную всяким хламом. Впрочем, даже в этом был несомненный плюс. Количество полных бутылок с пивом и виски не поддавалось исчислению. Складывалось впечатление, что на послеконцертную вечеринку собирались пригласить практически всех присутствующих. Не поднимая глаз, Кисаки опустился на диван и принял из чьих-то рук полный стакан янтарной жидкости, не вслушиваясь в то, что ему рассказывал старый знакомый – сейчас это не имело никакого значения. Залпом выпив, он ощутил, как обожгло внутренности. Тут же в его ладони оказалась новая порция, а до слуха донеслись приглушенные стенами крики и аплодисменты. Поклонники не желали отпускать Кё со сцены, давая Кисаки время подготовиться к неминуемой встрече. Опустошив подряд второй и сразу за ним третий стакан, Кисаки осознал, что вполне готов. Однако он снова ошибся, в который раз за последнее время. Едва за тонкой дверью раздались шаги и громкие возбужденные голоса, Кисаки понял, что ни черта он не готов. Сердце ухнуло куда-то вниз, когда дверь резко распахнулась, а комната мгновенно наполнилась шумом. - Какие люди! – услышал Кисаки веселый голос кого-то из своих бывших коллег, но даже не сконцентрировал внимание, кто именно произнес приветствие. Когда-то Кисаки видел то ли рекламу, то ли какой-то клип, в котором показывали черно-белую толпу на улице, а нужные персонажи выделялись цветом. И сейчас ему казалось, что незамысловатый кинематографический прием использовало его зрение: померкли все, кто был вокруг, а Кисаки видел только Кё. Старый друг и несбывшаяся мечта смотрел на него как будто с любопытством, вежливо улыбаясь при этом. Наверное, остальные радовались появлению Кисаки больше, хотя, возможно, это ему просто казалось. В глазах Кё не было ничего необычного, не отражалось никаких чувств, а вел он себя, словно встретил старого знакомого, не особо близкого и не слишком важного. Он что-то сказал Кисаки, и тот ответил – обычный разговор людей, которые давно не виделись и ни разу друг о дуге не вспомнили за все это время. И это было правильно, только Кисаки не знал, почему же ему так тошно от всего происходящего. И, конечно, его увлекли в отмечание успешного концерта. Слабые отказы и упоминания, что он торопится домой, слушать, разумеется, никто не стал. Каору что-то рассказывал ему, и Кисаки отвечал, вроде бы даже впопад, но в последствии не смог вспомнить, о чем они общались, потому что внимание занимало совсем иное. Страшная догадка, посетившая его еще на концерте, обрела форму и воплотилась в реальность. Вроде бы Тошия и Кё не делали ничего безобразного или неприличного. Просто сидели рядом, даже не прикасаясь друг к другу, переговаривались, изредка понижая тон, чтобы не быть услышанными. Но то, какими взглядами они обменивались, выдавало их с головой. Кисаки видел, что эти двое разговаривают исключительно ради удовольствия слышать свои голоса: они отлично понимали друг друга без слов. Им не нужно было вслух озвучивать просьбы, заканчивать реплики и даже смотреть внимательно. Они были настроены на одну волну, созвучны и гармоничны. Такое взаимопонимание возможно только между очень близкими людьми, и Кисаки понял, что сомневаться не приходится: Кё и Тошию связывала отнюдь не дружба. Почему-то всегда действенный во всех жизненных трудностях алкоголь в этот раз подвел его: Кисаки пил и не пьянел, и острое понимание всего происходящего не притуплялось: он все видел, понимал и осознавал. Кё был совсем рядом. Кё был с Тошией. И Кё был счастлив. Счастлив не с ним. И понимание этого было единственным, что вынес Кисаки из этой вечеринки. В такой-то момент ему стало дурно, но не от выпитого, а просто из-за всего происходящего. Рванув с места и сообщив при этом, что надо выйти ненадолго, он быстро направился к выходу, покидая душное помещение. Кажется, счастливая пара даже не заметила его ухода. В коридоре было намного свежее, но легче почему-то не стало. Перед глазами все равно стояла картина: перешептывающиеся и улыбающиеся Кё и Тошия. Тошия, получивший все то, что могло достаться Кисаки, воплотивший его мечту. А ведь Кисаки в свое время даже усилий прилагать не надо было – просто не испугаться в ответственный момент, не струсить и не отступить. В этот миг он впервые подумал о том, что, быть может, ничего грязного нет в отношениях, если людям хорошо друг с другом. И, наверное, он ошибся тогда, оттолкнув единственного нужного ему человека. Кисаки побрел в сторону туалета. Надо было умыться, привести себя в чувство и отправиться домой. И не заходить попрощаться со своими бывшими коллегами. Его побег наверняка заметят и неизвестно как расценят, но смотреть снова на светящегося изнутри Кё и его длинноногую пассию Кисаки просто не мог. Освежившись, он торопливо зашагал по коридору, силясь вспомнить, где выход, и надеясь не встретить никого, чтобы не стать вновь вовлеченным в невеселый для него праздник. Подергав ручку какой-то запертой двери, предположительно открывавшей путь на лестницу, Кисаки понял, что так он еще долго не выберется. Время близилось к полуночи, и большинство персонала уже разошлось, потому полагаться оставалось лишь на собственные силы. Как спасение он воспринял невнятный шум, донесшийся из-за одной из дверей, и решительно направился к ней. Рука уже потянулась к ручке, когда что-то насторожило Кисаки. Приглушенный голос и срывающийся шепот недвусмысленно намекали на то, что посторонних визитеров там не ждут. Он хотел было отойти и не мешать уединившейся парочке, когда услышал сдавленное: - То-отчи… Кисаки почувствовал, как слабеют ноги, и подумал, что надо бежать отсюда, не разбирая дороги. Но руки не слушались, словно против воли он бесшумно приоткрыл дверь и увидел именно то, что и ожидал. Тускло освещенное единственной лампочкой помещение было заставлено стеллажами с кучей всякого хлама, но Кисаки в наименьшей степени интересовался сейчас интерьером. Кё стоял, привалившись спиной к одному из шкафов, – Кисаки тут же отметил растрепанную одежду и взлохмаченные волосы. Зажмурившись и закусив губу, он запрокинул голову и тяжело дышал, а его руки сжимали плечи стоящего перед ним на коленях Тошии. Кисаки не мог видеть, что именно тот делает, но достаточно оказалось просто смотреть на бывшего, некогда любимого друга. Кё буквально млел в руках ласкавшего его любовника, задыхался от наслаждения и почти не сдерживал стонов. Взгляд скользнул по его шее, влажному лбу и губам, которые Кё то кусал, то облизывал. Внизу живота дернуло от возбуждения, и Кисаки понял, что только он сам, а не кто-то иной должен сейчас быть с ним рядом, дарить блаженство единственному человеку, которого он хотел сейчас. Тому, кого он по-настоящему желал. Ладони взмокли, и Кисаки сглотнул, не соображая, сколько времени стоит вот так, не отрывая взгляда от происходящего. Он очнулся, лишь когда Кё особенно шумно выдохнул и опустил голову, открывая глаза. Кисаки отшатнулся от двери, леденея от ужаса, и чуть ли не бегом бросился прочь. В голове билась ужасающая мысль: увидел ли Кё его, успел ли заметить? А впрочем… Впрочем, какая разница? Резко завернув за угол, Кисаки не сразу понял, в кого влетел с размаху. - Ты куда несешься? – рассмеялся Дай, но Кисаки, не удостоив его ответом, постарался проскочить мимо. – Без тебя все не выпьют, не бойся… - Мне уже пора, - дернулся он, но Дай схватил его за локоть. - Да подожди ты, - миролюбиво произнес он. – Когда еще встретимся? Посиди еще немного… "А и правда, какого черта?" – с внезапно накатившей злостью подумал Кисаки. – "Почему я не могу пообщаться со своими старыми друзьями?" Дай продолжал его уговаривать, заметив сомнения, и неожиданно для самого себя Кисаки утвердительно кивнул, соглашаясь вернуться к столу. Никогда еще Кисаки столько не пил. Весь алкоголь утратил вдруг свои опьяняющие свойства, Кисаки по-прежнему отвратительно трезво воспринимал реальность, как бы не пытался от нее абстрагироваться. Он заметил, как Кё и Тошия вернулись в комнату, обменялись парой коротких фраз с Каору и тихо засмеялись. Лидер даже расщедрился на похвалу: взъерошил волосы Кё, и без того находившиеся в диком беспорядке, и тут же поторопился спрятать руки за спину. Собственнические фразы Тошии хоть и звучали непринужденно и даже шутливо, но содержали в себе одну конкретную идею: Кё принадлежал только ему. Кисаки с отчаянием признавал, что Кё такое положение вещей более чем устраивало. Смотреть на них и дальше было просто невыносимо, но и сил отвести взгляд не хватало. Кисаки фиксировал все: расслабленную позу Кё, уютно устроившегося в большом кресле, гибкую фигуру Тошии, замершего на подлокотнике, их сосредоточенность друг на друге и полное невосприятие реальности. В голову пришел очередной рекламно-киношный прием: главные герои словно существовали в другом временном потоке. Вокруг менялись картинки и декорации, люди, автомобили, неоновые огни сливались в сплошную круговерть, а они продолжали стоять в самом сердце этого вихря, замечая и ощущая только друг друга. Вот к парочке подошел Дай, предложил Тошии выпить за успешный концерт. Кисаки вспомнил, что Кё не пьет в принципе, и напрягся, желая посмотреть, как его соперник – почему-то Кисаки не мог воспринимать Тошию иначе – собирается выходить из положения. К сожалению, не случилось ничего сверхъестественного. Хара поддержал тост, как впрочем и Кё, другое дело, что оба с удовольствием пили сок, совершенно не обращая внимания на алкогольное изобилие. От такого единодушия Кисаки стало совсем плохо. Тошия в мгновение ока возглавил список его персональных врагов. И остаток вечера Кисаки посвятил изобретению изощренных кар и проклятий, которые, правда, покидали затуманенный выпивкой мозг куда быстрее, чем появлялись. В какой-то момент в памяти случился провал: как Кисаки уходил с вечеринки и как добирался домой, он не мог вспомнить до сих пор. Впрочем, он не видел особого смысла напрягаться: по всей видимости автопилот потрудился на славу, умудрившись доставить бесчувственное тело Кисаки без каких-либо значительных приключений. Вероятно, он даже ухитрился какое-то время поспать, ибо свое появление на пороге квартиры мог воспроизвести до мельчайших деталей. По правде сказать, именно эти мгновения жизни Кисаки хотел бы забыть. Стереть и не вспоминать никогда. К сожалению, было поздно что-либо менять. Хикари не спала, по обыкновению дожидаясь блудного супруга на кухне с чашкой сладкого чая и книгой. Кисаки привык к ее мягкому голосу, ненавязчивой нежной заботе и постоянному вниманию, иногда испытывая к жене что-то вроде благодарности. В последнее время к этому чувству все чаще стало примешиваться чувство вины. Кисаки догадывался, что Хикари по-прежнему искренне влюблена в него. Вряд ли равнодушная женщина смогла бы терпеть подобное отношение. При этом ему заранее прощалось все без исключения. Хотя Кисаки со своей стороны делал все возможное и невозможное, чтобы лишить супругу уверенности, что их жизнь когда-либо изменится к лучшему. Он солгал ей у алтаря, клянясь всегда любить и беречь только ее одну, и продолжал лгать до сих пор, оправдывая пьянство и череду случайных любовниц издержками шоубизнеса. Вероятно, в прошлой жизни Хикари была ангелом. А может, в спасении его падшей души состояла ее миссия на текущий момент. Кисаки не был силен в религии и философии, поэтому не мог сказать определенно. Ассоциации с неземными божественными существами никак не хотели покидать его сознание: Хикари стояла в дверном проеме, улыбаясь нежно и тепло, как Мадонна с полотен Рафаэля. Жена воплощала собой такую чистоту и невинность, что у Кисаки заболело сердце. Ничего общего с тем пороком, развратом и пошлостью, о которых он постоянно думал, видя перед собой Кё. И вроде бы стоило радоваться, что Кисаки предпочел обжигающему адскому пламени это ровное тепло, но на душе с каждой секундой становилось все тяжелее. Появилась странная тоска-предчувствие, когда уже точно знаешь, что случилось нечто ужасное, непоправимое, но пытаешься оттянуть момент, прежде чем узнаешь наверняка. - У меня есть новость для тебя, дорогой. Уверена, что ты будешь счастлив ее услышать, - жена приблизилась, помогая избавиться от верхней одежды и старательно игнорируя адскую смесь запахов алкоголя и табака. - Ты же знаешь, что даже если ты зачитаешь мне смертный приговор, он все равно будет звучать, как музыка, - Кисаки не вдумывался в то, что говорит. Умение сплетать слова в изящные комплименты всегда покидало его последним, обеспечивая невероятный успех у женщин. – Ты решила помучить меня нетерпением? – больше всего на свете Кисаки хотел добраться до собственной постели и забыться сном, чтобы дать себе передышку и восстановить силы. - Прости, милый, - Хикари обхватила его запястье, потянула за собой в комнату и подтолкнула к кровати, позволяя присесть на край. Сама же устроилась на полу перед Кисаки, погладила ладонями его бедра. Эта поза моментально напомнила Кисаки о том, что он так старался забыть. Кровь горячей волной прилила к лицу и ниже, в паху заныло, болезненно запульсировало от одной только мысли, кто мог бы быть на месте жены. - Даже так? – в голосе Хикари прозвучали игривые нотки. – Не спеши. Сначала новость, потом все остальное. Если захочешь, - уточнила она, а Кисаки стиснул зубы, понимая, что придется выбирать между сексом с женой и постыдным самоудовлетворением. Напряжение не желало покидать его тело, отыгрываясь за все предыдущие разы. - Давай уже, - процедил он сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не подтолкнуть жену ближе к себе, заставляя сделать хоть что-нибудь. - Тадаши, я жду ребенка, - до Кисаки не сразу дошло, что именно она сказала. Он едва не переспросил, в чем состоит новость, но успел уловить, вздрогнул, машинально сжимая пальцы на хрупких плечах Хикари. – Ты рад? И что говорить? Что сердце сейчас вот-вот остановится от ужаса? Что в голове ни одной связной мысли, а только желание бежать как можно дальше, спрятаться, укрыться там, где никто не найдет, чтобы устроить истерику? Лгать? Да, лгать. У Кисаки не было иного выбора. - Я… - язык словно распух и не желал поворачиваться, не позволял самой страшной лжи сорваться, но Кисаки справился с собой. – Я рад. Это так… - в голову лезли сугубо непечатные определения, но Хикари в очередной раз спасла ситуацию. - Неожиданно, я понимаю. Мы не планировали. Так получилось. Но это ведь здорово, правда? – она с надеждой посмотрела Кисаки в глаза, а тот едва не заскулил от боли. Здорово? Да что вообще могло быть хуже? Здорово – это проснуться сейчас рядом с Кё и понять, что все случившееся – дурной сон. Хотя бы просто сдохнуть на месте, провалиться в преисподнюю, куда угодно, лишь бы не видеть одухотворенного сияющего лица жены. - Правда, - Кисаки решил лгать до конца. Точка невозвращения осталась позади так или иначе, неважно, когда именно он ее прошел: сейчас или тогда, отвергнув робкую ласку Кё. – Такое событие нужно отметить, - Кисаки мечтал о смертельном яде, но заставлял себя улыбаться. Он делал вид, что счастлив, когда аккуратно стягивал с плеч жены гладкий атласный халатик, бережно пропускал сквозь пальцы ее шелковистые волосы и поглаживал длинную шею. К счастью, в одном лгать все-таки не пришлось: возбуждение и не думало исчезать. Даже обрывочных мыслей о Кё хватало, чтобы с головой погрузиться в темное, опаляющее марево. Кисаки позволил жене ласкать его, а сам перестал сдерживаться. Перед глазами, как в калейдоскопе, менялись самые разные картины: Кё, мечущийся и закусывающий губы, ласкающий его Тошия, он сам, впервые позволяющий себе занять место, по праву принадлежавшее только ему одному. Как в тумане Кисаки припоминал, как рывком поднимал Хикари с колен, как с трудом удерживал себя от резких, грубых движений. Он не имел права причинять ей боль, хотя больше всего на свете мечтал забыться, выпустить наружу весь тот мрак, что терзал его долгое время. Он знал, что с Кё все было бы не так. Страсть, безудержное, голодное, обжигающее желание, похоть, разврат, порок – все, что угодно. Только не эта показная нежность и равнодушная ласка, создававшие ощущение, что снимаешься в порнофильме. Кисаки поставил жену на колени, устроился сзади и закрыл глаза, моментально представляя себе того, кого так безудержно желал. Двигаясь размашисто и сильно, он умолял себя не вслушиваться в стоны и всхлипы жены и до крови кусал губы. Чем ближе становился финал, тем острее Кисаки хотелось выкрикнуть, выстонать одно единственное имя. Хикари сорвалась раньше, обмякла в его руках, заставила его открыть глаза… и сдержаться. *** В течение часа Кисаки бездумно теребил какой-то журнал и старательно делал перед женой вид, что читает. Но сосредоточиться на содержании статьи не получалось, более того, Кисаки был уверен, что переверни сейчас текст на сто восемьдесят градусов, он и не заметит. В конце концов, плюнув на бесполезное занятие, он отложил журнал в сторону и решительно поднялся. - Мне надо отлучиться ненадолго, - ответил он на вопросительный взгляд. Хикари только улыбнулась ласково. Впрочем, как всегда. Несколько минут Кисаки трусливо крутил в руках телефон, не решаясь нажать на кнопку вызова. Потом отругал себя за малодушие. Хватало уже того, что он даже из дома вышел: при всем при том, что говорить ничего предосудительного не собирался, почему-то он страшно боялся того, что жена услышит его слова. Как будто она сразу догадается обо всех желаниях мужа, которые он уже не считал такими уж постыдными. Гудки показались очень долгими, но после второго на том конце щелкнуло: ответили быстро, даже не дав Кисаки толком собраться. - Да? – весело откликнулись в трубке, и Кисаки на миг зажмурился. Голос принадлежал не Кё, но он все равно прекрасно узнал говорившего. Вдруг захотелось сбросить вызов, но Кисаки взял себя в руки и грубовато ответил: - Кё можно? - Можно, - радостные нотки в голосе Тошии никуда не пропали, похоже, невежливости он просто не заметил. - Да? – даже по этой короткой фразе Кисаки определил, что Кё доволен чем-то не менее своего любовника. - Привет, - поздоровался Кисаки, мгновенно охрипнув. - О, здравствуй, - поприветствовал его Кё. – Неожиданно. - Сам в шоке, - усмехнулся он. - Ну да, за эти два дня тебя было больше, чем за последние годы, - негромко рассмеялся Кё. – А что ты хотел? - Встретиться, - поспешно выпалил Кисаки, пока против воли не сорвалась какая-то трусливая, безопасная ложь. - Встретиться? – вот теперь собеседник искренне растерялся. – Но мы ведь только вчера… Ладно, где? Видимо, сообразив, что просто так спустя столько времени Кисаки не просил бы о встрече, Кё в общем-то безропотно, хотя и не без удивления, согласился. Назвав адрес ближайшего кафе, Кисаки заручился обещанием бывшего друга явиться через час и попрощался. Он думал, что не дотянет, что просто не переживет этого ожидания. И тем удивительней стало то, что время, словно взбесившись, пустилось вперед. Секундная стрелка в ускоренном темпе считала мгновения до встречи, и Кисаки показалось, что Кё возник перед ним не через час, как обещал, а через пятнадцать минут, не больше. - Здорово, - поприветствовал он и опустился в кресло напротив. Кисаки отводил взгляд и не находил в себе мужества посмотреть в глаза Кё, потому что и так знал, что увидит в них лишь равнодушие. Или что похуже, если Кё успел вчера заметить, как он подглядывал. От воспоминания стало совсем неловко, Кисаки тряхнул головой и приказал себе собраться. Когда их глаза встретились, он увидел, что Кё смотрит на него с тем же спокойным вежливым любопытством, что и вчера. Безусловно, он хотел знать, зачем его вытащили на непонятное свидание, а еще Кисаки почудилось, что он с трудом сдерживается, чтобы не взглянуть на часы. Кё не ерзал на месте и не проявлял волнения, но отчего-то казалось, что ему хочется поскорей покончить с этим не начавшимся еще разговором и отправиться по своим делам. В свою счастливую благополучную жизнь, где не было места Кисаки. - О чем ты хотел поговорить? – наконец не выдержал Кё. Кисаки вздохнул – места сомнениям больше не было. Пришло время ставить ту самую точку. - О нас, - коротко ответил он и понял, что больше не может произнести ни слова. - О нас? – вот теперь Кё удивился по-настоящему. – О каких нас? - О тебе и мне, - пояснил Кисаки и снова отвернулся, вперив взгляд в темное ковровое покрытие, неуместно отмечая, как, должно быть, мучаются уборщики с такой красотой в многолюдном кафе. - Я чего-то не понял, - по-прежнему недоуменно ответил Кё, но теперь в его голосе послышалась холодность, подсказывающая, что понял он как раз все отлично. Просто желает выслушать, что скажет по этому поводу Кисаки, как объяснит всю абсурдность ситуации. - Да все ты понял, - вздохнул он. – Я хотел… Хотел извиниться, наверное. - Наверное? – теперь Кё поднял брови как будто вопросительно или удивленно, но, похоже, на этом его терпение закончилось, и мусолить эту тему он больше не желал. – Нам не о чем говорить. Ты все сказал уже давно... Да и вообще, что у тебя, такого праведного, может быть с нами, грязными извращенцами? - Послушай... - Нет, это ты послушай, - вспылил Кё. - Я, знаешь ли, тоже не до потолка скакал от радости, когда понял, что хочу тебя. Но я хоть себе признался. - Я тоже признался, - выдохнул Кисаки после нескольких секунд молчания. - Кому? – усмехнулся Кё, но, словно оценивающе оглядев собеседника, спросил: - Что, мешает жить, да? Как ни странно, ни сарказма, ни ехидства в его голосе не было. Похоже, Кё действительно вполне искренне интересовался, каково это – жить после не самого красивого, но ставшего судьбоносным поступка в прошлом. - Ты ничего не понимаешь, - глухо ответил Кисаки, думая лишь о том, что все сложилось абсолютно не так, как он планировал. Хотя, собственно, а чего он ждал после всего случившегося и такого долгого молчания? - О, ты глубоко заблуждаешься, я все понимаю, - спокойно произнес Кё. – Репутация, да? Уж поверь, почти все твои фаны уверены, что ты перетрахал половину своих коллег. Про меня и Тошию и то меньше слухов ходит. - Какое мне дело до слухов! - возмутился Кисаки, отстраненно думая, что сейчас просто оправдывается, как сделал бы любой, не желающий признавать зависимость от общественного мнения. – Просто тогда мне казалось… Кисаки осекся. Не говорить же опять, что он считал однополые отношения противоестественными и нездоровыми. По большому счету, его мнение и не изменилось, но применительно к Кё почему-то не работали никакие убеждения и принципы. - Тебе и сейчас хрень всякая кажется, - заметил Кё и поднялся с места. – Поэтому я не хочу тратить свое время на человека, который не знает, чего хочет, а если и догадывается, то трусливо поджимает хвост и делает вид, что он ни при чем. Кисаки бросил на Кё затравленный взгляд и подумал о том, что тот на раз-два разгадал все его чувства, понял, почему и отчего спустя столько лет была инициирована эта встреча. И хотя Кисаки ничего толком не сказал, в этом даже надобности не было. - И да, кстати, - произнес Кё с интонациями, не предвещавшими ничего хорошего. - Лучшего секса, чем с Тошией, у меня ни с кем не было… Впрочем, ты сам видел. Так что спасибо, что тогда послал меня. Это стало последним контрольным ударом, но, как показалось Кисаки, Кё не захотел упиваться своей победой: даже не взглянув на него, он развернулся и пошел прочь. Кисаки не знал, сколько еще просидел за столиком, глядя на светлую идеально чистую скатерть, и не думал ни о чем. - Будете еще что-то заказывать? – прозвучал над ухом голос официантки, но он даже голову не повернул. - С вами все хорошо? – встревожено спросила девушка, а Кисаки неожиданно даже для самого себя рассмеялся. О да, с ним все хорошо. Он еще молод, здоров и прекрасно выглядит. У него замечательная жена, и вот-вот появится ребенок. Он успешен в делах, известен и состоятелен. Что еще? Впрочем, разве этого не достаточно, чтобы заявить, что у Кисаки не просто все хорошо, а отлично? Более чем. Только отчего-то хочется удавиться. Кисаки тяжело вздохнул и поднялся из-за столика. Если уж ему не хватило решимости принять любовь единственного важного для него человека, то откуда взяться силам на самоубийство? Слабак и трус. Хорошо хоть в этом он сам себе признался.