телом люби меня

Костяшки у Тсуны почти как радуга — красные, желтые, синие, фиолетовые. На бледной коже прекраснейшей картиной смотрится. Гокудера касается их губами, почти не дыша и так нежно, что сам Савада морщит нос, цокает недовольно. — Хаято. Тот скулит едва слышно, голову ниже опускает. Послушный — во власти небесного пламени полностью, пылает изнутри и снаружи. Тсунаеши двумя пальцами подцепляет чужой подбородок, заставляя себе в глаза посмотреть. — На кровать. Живо. Хранителя Урагана трясёт, когда он поднимается, шатаясь. Трясёт, когда спиной падает на мягкие простыни, сбросив перед этим всю одежду. Трясёт, когда Тсуна медленно пальцами ведет от голени до бедра, когда пальцами обхватывает член чуть грубо и облизывается в предвкушении. — Ха-я-то, — тянет с усмешкой, в глазах огонек жадный. Гокудера очень бы хотел, чтобы эти слегка пухлые губы, влажно блестящие, обхватили головку, а после Тсуна пропустил член прямо бы себе в горло и, давясь, отсосал бы ему. Но — правила другие, и вместо этого Ураган чувствует вес чужого тела на своих бедрах. Чуть поерзав — с губ Хаято срывается шипение от трения ткани об возбужденную плоть — Савада руками тянется к чужой груди. Коротко царапает ногтем левый сосок, смеётся в ответ на сдавленный стон; у него у самого давно уже стоит, но поиздеваться хочется чуть больше, чем трахаться. Хибари, называющий его ебучей нимфоманкой, конечно поспорил бы. — Джудайме, пожалуйста, — знает, что все мольбы и просьбы бесполезны, но удержаться не может. Дотянуться бы до шеи чужой тонкой, чтобы притянуть за неё для поцелуя — или просто сжать, чтобы переломать позвонки, Гокудера ещё не уверен, чего жаждет больше. Удивительно, но Тсунаёши ему «подчиняется» — губы в усмешке растягивает и наконец тянется к собственной ширинке. Чуть приподнявшись, стягивает с себя брюки, рядом с кроватью бросает их; он растянутый ещё с утра, когда Кёя нагнул его над обеденным столом и грубо отымел, поэтому, просто размазав по члену Гокудеры выступившую смазку, насаживается сверху. Ураган подхватывает его руками под задницу, поддерживая и помогая двигаться; Небо выдыхает медленно, блаженно, чуть откидывает назад голову. Ему так хорошо, что на задний план отходит даже непослушание Урагана — обычно Савада не позволяет ему прикасаться к себе лишний раз. Медленно двигается вверх-вниз, стонет на каждый толчок; полностью темп контролирует. Хаято от него взгляд отвести не может, в особенности от рук чужих, что на его груди расположились. С Тсунаеши хочется сделать много всего. Тсунаеши хочется любить. Но позволено только вот так — трахать как шлюху без возможности даже поцеловать, да синяки оставлять на бедрах, и то только когда настроение у Тсуны хорошее. Гокудера же не Облако и не Туман, это им позволено всё и даже больше, это они могут своё Небо как и когда захочется. Хаято завидует чертовски, но довольствуется тем, что имеет. Небо кончает с громким стоном, пачкая свой живот, а после с усмешкой позволяет Урагану излиться внутрь. Несколько мгновений не двигается, а потом ловко слезает с чужого тела и с кровати вовсе. Гокудера со смущением наблюдает, как по внутренней стороне бедра Тсунаеши стекает сперма. Хаято был бы даже не против всю её слизать. Одевшись, Савада на него даже не смотрит, только бросает на выходе: — Чуть позже поиграем ещё, Хаято-кун. Гокудера чувствует себя использованным и как крепче на шее затягивается петля из небесного пламени. Ему остается только обессилено улыбнуться в ожидании того, когда же чужой огонь сожжет его полностью, чтобы не осталось даже праха.