Искушение

Асур всхлипнул, сглотнув воздух безупречным ртом. Голова его покатилась и застыла в полуметре от тела. Больше защитников у крепости не осталось. Ярга расправил плечи, чувствуя на себе восторженные взгляды. Навь им гордилась. А он гордился своей Навью. Они победили! Они — хозяева Земли! Они захватили последнюю твердыню возлюбленных детей Спящего, и они построят величайшую империю на свете. Все вместе, плечом к плечу. Навь умеет перегрызать глотки за свои мечты. Слева кто-то рассмеялся, и этот смех, обретя жизнь, зазвучал на сотню голосов разом. Совсем не такой, как раньше, не тот дикий, рожденный из пепла пожарищ, а прозрачный, хмельной, удивительно лёгкий. Где-то в глубине толпы, перебивая шальные выкрики, затянули «Песнь о Драконе». В ней пелось о тех, кто летал высоко, потому что ниже — не умел. Самый любимый их мотив. Подхватив голову асура за волосы и удерживая её на уровне своей шеи, Донга плюхнулся на пол перед владыкой, в самый центр мозаичного круга. — О, великий князь, — кривляясь, запричитал он под общий взрыв хохота, — помилуйте вашего презренного раба. — И не подумаю, — с хрипловатым смешком отозвался Ярга, весело переглянувшись с Рингой. После чего ленивым, театральным взмахом выбил голову из рук Донги, заставив её отлететь в толпу под глумливые крики. Приказал отрывисто, хоть и не без одобрения: — Поднимайся. Наву не пристало стоять на коленях, — и глубже надвинул капюшон, скрывая лицо. Он никогда бы не подумал, что ему понравится вид коленопреклоненного нава. И все-таки было в этом что-то удивительно сладостное, порождавшее тягучее волнение. Головокружительное ощущение контроля, будто бы в действии этом отданное право — решать все и за всех. Многие ли из тех, кто сейчас стоит рядом с ним, готовы встать на колени перед ним, выражая покорность своему знамени, своему князю… Паскудное желание. Ярга дернул ворот: в наполненном народом зале стало душно — и проложил себе путь сквозь толпу. Жестом отказался от сопровождения и ступил на винтовую лестницу. Колеблющиеся лучи полосами ложились на ступени, росчерками света терялись в далеком полумраке. Ярга вдохнул специфический, железный запах и начал спуск вниз, не особо прислушиваясь к тому, как скандируют его имя. Нижние этажи были лишены магических ловушек, и он вполне мог идти в одиночку, ничего не опасаясь. Идти по трупам. Владыка давно привык к виду мёртвых тел, зрелище стало будничным, почти обычным, но при взгляде на погибших гарок сердце всякий раз царапало. Вряд ли вообще могло перестать царапать. Им ещё повезло по сравнению с теми, кто оказался в плену… Они все умирали за Навь. За своего князя. Это их личный выбор, их решение, и переубедить кого-либо Ярга не смог бы, даже если б захотел. Таков уж его народ: гордые, колючие, вздорные, и всякий — себе на уме. Тяжело строить идеальную империю из этого теста. На любой приказ, каким бы он ни был, найдутся недовольные. А Ярге очень хотелось, чтобы были довольны все, совершенно и полностью довольны, счастливы, дракон раздери, в его правление, ведь Навь заслужила счастье как никто. Вот если б все тёмные стремились к одному и тому же, совсем как тогда, когда они решились выйти из Колыбели… Чтобы все, всякий раз, по своей воле желали одного. Владыка свернул в узкий арочный проход, и мысли его свернули вместе с ним, развиваясь и находя продолжение сами в себе. Только из всеобщей солидарности и возникает настоящее господство. Единственный механизм образования абсолютной власти — абсолютное единство. Вот бы существовала на свете сила, которая бы заставила его тёмных мыслить в унисон… Недостижимая и совершенная мечта. Ярга замедлил шаг, созерцая крепость, в которой каждая деталь была создана безукоризненно: не только продумана технически на высочайшем уровне, но и облачена в красивейшую оболочку из золота, железа, камня или стекла. Украшения, порожденные изобилием. Бессмысленная роскошь, воспеваемая расой, которая никогда ни в чем не нуждалась. Расой, которой Спящий отдал во владение лучший из созданных миров. Просто так, без испытаний и условий, по праву рождения. А навов выкинули в мир, где выжить невозможно, словно никому не нужный мусор, словно… На стене прямо перед Яргой что-то ярко блеснуло. Засмотревшись на золочёный солнечный круг, владыка споткнулся о тело. Машинально отпихнул его в сторону носком сапога и с недовольством обернулся на погибшего гарку, не без досады подумав, что тот мог бы умереть и подальше от прохода. Эта досада ему не понравилась, и он тут же обругал себя за эту мысль. Нельзя так относиться к своим, даже не всерьёз нельзя. Ни при каких условиях неприемлемо. Они никогда не добились бы успеха, не пришли в Центр Всего, если позволяли бы себе думать так друг о друге. Это асуры хотели обратить тьму против тьмы. А тёмные всегда были едины. Даже когда жили в родном мире, никогда не воевали между собой, испокон веков храня мир. Да, случались, конечно, недопонимания и мелкие стычки, но у какого народа их не было? Ярга помедлил, но всё же опустился рядом с поверженным воином, провел пальцем по белой щеке. Незнакомое острое лицо. Родное. У него возникло неприятное чувство, что вот только что была очень-очень важная идея, и что она уже пропала, забылась нечаянно. Осталось только одно это впечатление. В голове было как-то странно, мутно, и эти мысли о Донге, о безымянном гарке пробивались словно бы из-под толщи воды. Словно они и не принадлежали ему вовсе. Как бы то ни было, это его Навь, он за нее в ответе и никому не даст в обиду. Его Навь. Ему показалось, что он вновь потерял что-то, упустил какую-то важную мысль. Он — это Навь. Ярга оглянулся на отметку, сообщавшую, что этот уровень — десятый. На самом деле ведь можно найти ответ, если только остановиться. Остановиться, перестать на секунду думать о ерунде и сосредоточиться. Им ещё повезло по сравнению с теми, кто оказался в плену… Им ещё повезло… Перед его внутренним взором предстали самые болезненные кошмары Нави. Попавших в плен изменяли, уродуя тело и душу. Донга на коленях. Полное подчинение воле князя… Он ведь никогда раньше этого не желал. А теперь? Эта сцена в воображении, казалось, лишила его чего-то очень важного. Первые хотели обратить тьму против тьмы. Что бы он стал делать на их месте, поняв, что обречен, что проиграл всё? Мертвый гарка перед ним молчал. Владыка Нави медленно поднялся и очень медленно облизнул губы. Посмотрел на свои сапоги, затем — на гарку, и снова на сапоги, запачканные чёрной кровью. Он не тот, что прежде. Ярга вздрогнул. Он хорошо знал, что такое зона необратимого поражения. И знал, звериным чутьем знал, что уже попал в неё. Объявить эвакуацию или найти источник этой дряни? А еще он знал, что меньше, чем через три минуты, оно выйдет за пределы крепости. Туда или обратно? Туда. Нет времени возвращаться. Тьма внутри него дрожала. Восприятие обострилось до предела. Ярга стал каждой тенью в этой комнате, в этом коридоре. Каждой тенью в крепости. Он бежал, преследуемый дурной бесконечностью коридоров. Петлял, уворачивался от стен, мчавшихся навстречу, и едва не задыхался. Вопреки всем расчетам асуров, он догадался, что происходит. Не предугадал и не сумел предотвратить. Это выводило его из себя. Злость жила внутри, злость давала силы. Он знал, что должен, обязан успеть. Шаги звучали гулко, как в громадной пещере. Хуже всего было то, что он терял контроль. Не мог обрести власть над той чужеродной сущностью, которая с каждым мигом все больше убеждала его в том, что она и есть он. Пропади оно пропадом! Теперь он уже отчетливо фиксировал, что сейчас происходит с его мозгом. С ним было такое, когда он сошёл во мрак. Тогда открылись новые грани мышления, и восприятие изменилось навсегда, поставив его выше других. Тьма расслаивалась, отходя от сознания. Это она желала власти. Асуры безупречно изучили её, но они не знали Навь. Нав — это не только тьма. Тьма поддавалась чуждому воздействию гораздо быстрее его собственной души, и Ярга физически ощущал этот процесс. Двоилось сознание, путались мысли, а внутри, вопреки всему, поднималась сладкая, расслабленная волна умиротворения. Свет всегда до приторности мягок. Он мчался вперед. Успеть! Он уже не очень хорошо понимал, что именно, но знал главное: он должен успеть. Душа менялась. Забывала то, чем была мгновения назад, всё глубже погружалась в сон, от которого нельзя проснуться. Измененная тьма завладевала им безраздельно, но инстинктивно он всё равно продолжал сопротивляться. Расставлял в сознании метки, каждую секунду яростно переспрашивал у себя, во что верит. В Навь. В свой народ. Только в Навь. Ярга влетел в просторный зал. Под ненастоящим светилом, на уровне взгляда, стоял на подставке крупный шар, глянцевый и зеленый, как панцири жуков. Он не светился и не вибрировал, но был окружен аурой неподдельной силы. Ноздри Ярги хищно расширились. Асуры успели доделать своё последнее оружие. Хуже того, эти сукины сыны успели его запустить. За час до конца битвы? За минуту? Со смертью последнего защитника? Повсюду в суматохе были раскиданы чертежи и наброски, покинутые их создателями, уходившими в последнюю битву. Знали, что уже не сумеют спастись. Ярга замер, борясь с собой и теряя драгоценные секунды. Он уже понял, что этот шар такое. Какую власть обещает. Над любым, над каждым, над мыслями, над чувствами, над побуждениями. На колени… И Донга встанет. И будет самым счастливым на свете. Безликим рабом без собственной воли. А Ярга — рабом, повелевающим рабами. Рабом своих желаний. Сферу хотелось потрогать, она влекла, обещая совершенное общество и совершенную власть. И все будут счастливы, и все будут довольны. Всегда, потому что его правление будет длиться вечно. Он мотнул головой, не сводя глаз с заветного шара. Ощущая себя набитым какой-то дрянью. На кончиках пальцев заиграл разряд. — Если ты в него ударишь, он сломается, — сказала тьма. — А если я этого не сделаю, он сломает меня, — сказал Ярга. — Он уже изменил тебя, — сказала тьма. — Он мне нравится. — А мне — нет. Тьма предала его, и с ним осталась только одна эта мысль, одно упрямое «нет». — Нет, — повторял он раз за разом, понимая, что в действительности даже не произносит этого вслух. — Нет, нет, нет. Не мгновения, а доли мгновений, уходящие без следа. Ярга знал, что для него уже поздно. Но для его народа — ещё нет, и это решило всё. За его спиной была Навь. А он был Яргой, её первым, возлюбленным князем. Он был зверем. Он был жесток, в самом древнем и настоящем, исконном смысле жесток. От его имени низшие замирали и начинали заикаться. Он был страшен. Он мог убить за неосторожное слово. Но это всё не про Навь. Для Нави у него были другие мерки и весы без гирек. Говорили, что навы любят своего заурда слепо. Но слепит свет, а во тьме глаза лишь становятся острей. Они знали каждый его недостаток. Они знали его всего, наизусть, и всё равно продолжали любить. Потому что на Яргу всегда можно было положиться. И он сделает всё возможное. Это случилось сразу. Целиком и бесповоротно. Он зарычал, падая на колени, потому что проклятые ноги отказывались идти, но всё же сбросил с пальцев искру, бестолково швырнул вперёд, в шар. Удар вышел едва ощутимым, потому что на самом деле, Ярга не хотел, не мог бить. Обычная слабенькая молния, недостойная боевого мага, — но сфера завибрировала, содрогнулась и спустя миг погасла, словно что-то в ней перегорело. А для Ярги наконец исчезли последние противоречия, и расщепленное сознание стало единым. Теперь он точно знал, какой должна быть его Навь.