Лоботомия, родненькая

      Лейла отправляется спать с Марком, а просыпается уже с тем, чьего имени она не знает.       Стрелка часов переваливает за полночь, и Лейла думает, лучше времени для новых знакомств не найти.       Она не сводит глаз со своей тени, отбрасываемой на одеяло, ведь она лежит на боку. Пристроенные под подушкой ладони незамедлительно влажнеют от чувства тревоги. Развернуться не столько страшно, сколько глупо, — она не может предугадать как на подобное действие отреагирует безымянный.       Там, позади нее, медленно растет другая тень и встревает в ее собственную, сливаясь воедино.       Ночь еще не так глубока, чтобы прибрать к рукам все шорохи и стрекотания, но в квартире на удивление относительно тихо. Слышно лишь, как приглушенно гудит холодильник, как работает очиститель воды в аквариуме.       Но от проснувшегося — чужого — тела не исходит ни звука. Будто тот, кто им управляет, давно мертв. Под его коленями продавливается матрас, но, вопреки всему, Лейла не слышит, как мнется постельное. Он действует незаметно; все его движения словно стоят на предохранителе.       Живого человека в нем выдает внезапно сорвавшийся с губ судорожный выдох. Такой, который всеми силами сдерживается, ведь после него обычно следуют рыдания. И это наталкивает Лейлу на мысль.       Она предполагает — со всем возможным здравомыслием, учитывая ситуацию, — что безымянный дышит тяжело, но силой воли сковывает свою грудную клетку и заглушает бешеный стук сердца, лишь бы не дать знать о себе и о своем несчастье, приключившемся с ним пару минут назад.       Это состояние хорошо знакомо Лейле. Оно не раз посещало ее, и она часто встречалась с ним лицом к лицу, когда прижимала к груди Марка, проснувшегося от очередного кошмара. Но какие кошмары могут посещать монстра? Того, кто ежедневно купается в крови?       Оступившись раз, безымянный больше не желает скрываться, и до слуха Лейлы доносится хриплое, прерывистое дыхание. Он застывает прямо над ее темным силуэтом, и вместо тепла, что должно исходить от его тела, от него исходят импульсы сплошной угрозы. Краем глаза Лейла замечает, что в его руке что-то опасно поблескивает, отражая тусклое свечение луны за окном.       Его тень стремительно вытягивается в острый отросток, и Лейла знает, что перед смертью ей посчастливится испытать лишь колющую боль.       — Как тебя зовут? — вдруг спрашивает она первое, что приходит в голову. Ведь особо не раскинешь мозгами, когда они грозятся вот-вот перестать функционировать.       Острый отросток нерешительно дергается, словно обдумывая, а затем исчезает. На пол со звоном падает кухонный нож.       — А ты кто, а? — ответ не заставляет себя ждать.       По язвительной интонации, основанием для которой является страх и растерянность, Лейла понимает, что тот не в настроении для пустых разговоров.       Оставаясь неподвижной, по-прежнему ощущая спиной его присутствие, она спрашивает более существенную вещь.       — Позволишь мне взглянуть на тебя?       Так, будто один лишь взгляд расскажет ей о нем всё, что требуется.       — Нет. Сначала скажи мне, кто ты.       Лейла невольно хмурится, вновь услышав тот же вопрос. Надо слегка поднапрячь извилины, и может тогда она вспомнит пару-тройку слов на испанском. Прикусив губу от усердия, она наконец приходит к выводу.       — Разве ты не знаешь меня? — ей кажется странным, что они встречались несколько раз, а он ее не помнит. — Я Лейла. Я, эм… я не причиню тебе вреда, — пытается она успокоить его словами, раз у нее пока нет возможности подержать его за руку, как это обычно бывает с Марком.       Шепот, которым безымянный произносит ее имя, едва слышен. Мир перед ним словно приходит в себя, разглаживается и обзаводится былым фокусом. Алая пелена с глаз спадает, а в ушах в кои-то веки перестает звенеть. Перестают сплетничать за спиной едкие голоса санитаров. То был всего лишь страшный сон, и он только что избавился от его аффекта.       Он просто хотел защитить их. Он был так напуган, что принял эту эмоцию за ярость, ведь ничего, кроме нее он не знает.       — Лейла? Лейла? — повторяет он как в бреду, отказываясь осознавать, к каким последствиям могла бы привести его излишняя опека над Марком и Стивеном.       Ненавидел бы Марк его еще сильнее, если бы нашел свою жену холодной и безжизненной на утро следующего дня?       — Я думал, ты одна из них.       Превозмогая тревогу, Лейла всё-таки осмеливается перевернуться на другой бок и то, каким перед ней предстает безымянный, заставляет ее сердце болезненно заныть. Она видела, как это тело содрогается в истерике, как корячится от смеха, но чтобы застать его в совершенно неподвижном, кататоническом состоянии — это была редкость подобно мясу в рационе Стивена.       — О ком ты говоришь? — настороженно спрашивает она, потому что знает, что им уже давно ничего не угрожает. Она усаживается напротив него и подает руки раскрытыми ладонями вверх. Он не реагирует как Марк или Стивен. Он вообще никак не реагирует.       — И я до сих пор не знаю твоего имени. Как-то нечестно получается, ты так не считаешь? — пытается она разрядить обстановку, сжимает и разжимает пальцы, подзывая к себе.       Он вдруг пугает ее тем, что резким, неестественным движением — словно повторяя траекторию причудливой ломанной линии — вскидывает руку и принимается неистово чесать кулаком глаз, вдавливая веко в глазницу.       — Джейк, — рявкает он, и только после этого опускает руку в привычное положение. — Дже-ейк Лок-ли они меня называют.       — Они?       Он слабо кивает.       — Стивен с Марком? — уточняет Лейла.       — Что? Эти-то дохлики? Не-е-ет, — то, что можно сравнить с грустным оскалом, появляется у него на губах. — Они меня не помнят. И никто не должен меня помнить, — он выделяет первое слово, поднимая грузный взгляд на Лейлу, чуть ли не осуждая.       Лейла молчит, сбитая с толку подобным заявлением. Она не знает, как его утешить, ведь он подает все возможные признаки, что никакое утешение ему не нужно.       — Джейк, — начинает она осторожно, — а что тебе снилось? Плохой сон?       Какие кошмары могут посещать монстра?       — Да ничего необычного, — он отмахивается.       Только когда он растерянно, без какой-либо причины, улыбается, склоняя голову вниз и вбок, а лунный свет позади него падает на растрепанные волосы, на челюсть, ползет выше, наконец достигая радужки и просвечивая ее, Лейла замечает, что его левый глаз полностью залит кровью.       Она сдавленно охает.       — Я же говорю, ничего необычного. Просто сцены из моей жизни.       Безобразный черный глаз равнодушно смотрит на нее, и всё внутри коченеет.       Мало того, что он отравляет существование Марку и Стивену, но еще и ослепляет их тело. Так и до самоубийства недалеко.       Лейла не сможет перенести еще одну смерть Марка. До сих пор, вспоминая его продырявленную пулями грудь, она не в силах сдержать слез.       Джейк Локли — самый настоящий монстр, и никакие кошмары его не оправдывают.       — Что такого? Билли и Бобби постарались от души, чтобы моя жизнь стала кошмаром наяву.       — Нет-нет-нет… — Лейла отстраняется от него, поднося руки ко рту, — у тебя нет никакой жизни. Ты бредишь, — выпаливает она на эмоциях. Она не позволит отнять у нее Марка вновь.       — Лейла? — вопрошает он тоном человека, чью спину в одно мгновение изрешетило бессчетное количество предательских ножей. — Что ты такое говоришь? Да эти ублюдки мне нос разбили! Они лечили меня током, но даже этого им было недостаточно! Видишь? — он указывает на глаз. — Лоботомия, родненькая. А ты говоришь мне, что я брежу. Кто из нас двоих еще бредит, а?! Может, еще те люди в психушке, которых я убил?       Лейла хмурится, ясно припоминая недавние заголовки статей про гору трупов в психиатрической больнице, в которой наблюдался Хэрроу.       — Они были обычными сотрудниками… — сипло отвечает она.       Всё то время, что он избегал прикосновений, он вдруг сам хватает руки Лейлы и крепко сжимает, не понимая, что причиняет боль.       — Они были причастны к пыткам пациентов! Санитары, вахтеры, уборщики, — все до единого.       Она не верит своим ушам, а поле зрения мозолит валяющийся на полу нож. Если бы она только могла до него дотянуться, лишь припугнуть, а затем позвать Марка…       — Послушай же, не было никакой лоботомии! А твоя жизнь такая же ненастоящая, как и жизнь Стивена, все эти воспоминания — их никогда не происходило.       Лейле даже не надо пытаться выбраться из тисков хватки, ведь Джейк снова стопорится, обессиленно разжимая пальцы. По щеке, словно слеза, стекает кровавая капля.       — Точно… Ты права. Теперь-то всё встало на свои места. Стивену досталась нормальная, счастливая жизнь, а мне… — он облизывает сухие губы, переводя дыхание, — ебаная игла между полушарий. Сука, Спектор, за что ты меня так ненавидишь? — огрызается он в пустоту, прекрасно зная, что не услышит ответ, ведь его тут же вытесняют вовнутрь.       Марк обещает, что объяснит всё позже. Лейла лишь надеется, что на это не уйдет еще одно десятилетие.