Reminiscence

— Хен, кажется, сегодня до дома добираться будем вплавь. — Парень в толстовке сидит на подоконнике и смотрит, как ливень затапливает улицу. — Надеюсь, что никто не придет и у нас будет выходной. — Поговорим в конце месяца, когда счета за аренду придут, лентяй. — Его собеседник тоже подходит к окну и смотрит на буйство природы. Ливневки не помогают, и потоки воды несутся по улице вниз, унося за собой всякий мусор. Внезапно раздается стук в дверь, и от неожиданности оба вздрагивают. На это время никто не записывался. — Чонгук, иди открой. — Парень спрыгивает с подоконника и идет в коридор. Когда он открывает дверь и видит знакомые опущенные плечи и потухший взгляд, то закатывает глаза. — Боже, снова вы... Еще за прошлый раз не расплатились, а уже снова тут как тут. Мы что, похожи на благотворительный фонд? Джин-хен, иди сюда! — кричит он. Посетителя Чонгук внутрь не пропускает, и тот продолжает стоять под козырьком. Он промок и дрожит, но выглядит при этом безучастно. — Ну что тут опять? — Джин тоже выходит в коридор и, когда видит пришедшего, спешно затаскивает его внутрь за рукав, оттолкнув от проема Чонгука. — Чон Чонгук, ты почему Юнги на пороге держишь?! Иди быстрее доставай полотенце и включай Реми. Чонгук, ворча себе под нос, уходит вглубь дома. Юнги стоит молча, с него продолжает стекать вода, образовав на полу лужицу. Джин цокает и помогает ему снять мокрую куртку, тот не сопротивляется. Неловкую тишину прерывает его хриплый голос: — Я отдам деньги, Джин-хен, правда. И то, что задолжал за тот раз, и за сегодня. Мне на днях должны заплатить. — Пойдем. — Джин игнорирует последнюю фразу. — На Гуки внимания не обращай — он ничего не знает. Юнги молча следует за Джином по неосвещенному коридору. Они заходят в комнату, находящуюся в его конце. Она просторная и темная из-за того, что на улице пасмурно. Царящий здесь полумрак рассеивает желтый тусклый свет. На кирпичных стенах висят чертежи и схемы. У дальней стены стоят несколько стеллажей с книгами, а у окна пылится стол, заваленный кучей бумаг. В середине комнаты находится небольшой круглый подиум, от которого по полу тянутся провода, половина из них соединяется с капсулой из металла и стекла, а оставшаяся часть тянется к больших размеров процессору. Чонгук возится с рычажками и проверяет провода, когда Джин и Юнги входят в комнату. Парень оборачивается, все так же недовольно сверля Юнги глазами, и как-то резко дергает за рубильник: лампочки перестают мигать и начинают ровно светить, а комнату заполняет слабый гул. Реми готова к сеансу погружения. — Вытирайся и ложись. — Из медицинского шкафчика у капсулы Джин вытаскивает ампулу и одноразовый шприц. Пока он набирает препарат в него, Юнги переодевает свои мокрые штаны в сухие спортивки. Они ему сильно велики, но это все же лучше, чем лежать в мокрых или вообще в белье. Он устраивается в капсуле, делает глубокий вдох и выдох. Где-то в районе диафрагмы от волнения и предвкушения надувается воздушный шар. Джин поворачивается со шприцем к Юнги и тут замечает своего помощника: — Ты почему все еще здесь? — Чонгук недовольно сопит и скрещивает руки на груди. Сегодня он не в духе и явно намерен остаться на сеансе, хотя никто ему этого не разрешал. — Просто интересно, почему ТЫ потакаешь ему все время. Он даже не полную сумму за сеанс платит. Хен, понимаешь, что из-за того, что ты делаешь, мы можем и разориться? У нас тут не богадельня! И еще, я больше не могу смотреть, как ты... — Договорить ему не дают. Джин откладывает шприц, подходит к Чонгуку и дает ему ощутимый подзатыльник. — Ты не с той ноги встал сегодня? Выйди сейчас, поговорим позже. — Он выглядит разозленным, но плечи у него опущены, во взгляде грусть. Молчавший до этого Юнги подает голос: — Если хочет, пусть остается, я ничего не скрываю. — Он лежит в капсуле с закрытыми глазами. Под ними даже в этом тусклом свете видны синяки. И вообще, Юнги выглядит исхудавшим и полностью обессиленным. Джин отходит от Чонгука, сверлит его неодобрительным взглядом напоследок и продолжает подготовку к сеансу. Он крепит к голове и груди Юнги датчики, затем обрабатывает спиртом сгиб локтя и осторожно вводит жидкость ему под кожу. Аппарат, к которому ведут провода датчиков, мерно попискивает, показывая пульс и давление. Когда Джин видит, что их значения снижаются, он начинает сеанс погружения. — Юнги, ты отправляешься в путешествие. Путешествие сквозь память. Просто следуй за моим голосом, — он говорит ниже и глубже обычного, будто вводя в транс. Юнги расслабляется в капсуле, погружаясь в воспоминания. Чонгук стоит в стороне и смотрит на то, как на круглом подиуме начинает проступать объемная голографическая картинка. Пока все нечетко и понять, что происходит, нельзя, но они уже в голове Юнги. С каждой секундой картинка становится четче, и Чонгук различает комнату... Юнги наигрывает разные кусочки мелодий на пианино. Настроения работать сегодня у него нет, но сроки горят, и он должен заставить себя поработать над заказом. В комнату заходит Чимин с кошкой в руках. Он чешет ее между ушей, и та начинает мурлыкать. Парень устраивается на диване. — Сыграй нам что-нибудь, хен. — Юнги слаб перед просьбами Чимина, даже самыми незначительными. Конечно, он что-нибудь сыграет. Он думает недолго и начинает. С первых же нот Чимин узнает ее и расплывается в улыбке. Где-то на середине он подходит к Юнги, садится рядом, и вот они уже играют в четыре руки. Мелодия становится полнее, глубже, объемнее и как будто громче, она заполняет комнату. Они заканчивают играть, и Чимин облегченно выдыхает: — Я так давно не играл, что боялся не успеть за тобой. — Он улыбается, глаза его забавно и мило щурятся, не улыбнуться в ответ невозможно. Юнги чувствует, как его заполняет невесомость и искрящееся счастье, оно лопается приятными и пьянящими пузырьками, хочется обнять весь мир и никогда не отпускать. Юнги кладет руку на щеку Чимина и поглаживает ее большим пальцем, парень закрывает глаза. Затем Юнги наклоняется, осторожно целует его. Чимин улыбается в поцелуй и отвечает тут же. Когда они отрываются друг от друга, Юнги понимает, что вот прямо сейчас хочет дописать музыку, на которую буквально несколько минут назад не было сил, о чем немедленно сообщает Чимину. — Назови ее «Вдохновляющие поцелуи Пак Чимина». — Он хитро улыбается и выходит из комнаты. — В таком случае мне нужно написать еще пару песен и сделать из них полноценный альбом, — громко говорит Юнги ему вслед, а в ответ слышит звонкий смех... Чонгуку становится неловко, он не остается до конца сеанса и выходит на маленькую кухоньку. Чувствует он себя так, будто подглядывал за тем, что не предназначалось для его глаз. Люди приходят к ним, чтобы пережить самые счастливые моменты своей жизни во всех красках. Реми хорошо пудрит им мозги: во время процедуры человек уверен, что все это взаправду, он переживает уже произошедшие вещи как в первый раз. Он работает здесь, но до конца не понимает тех, кто к ним приходит, ведь послевкусие от сеанса всегда горькое, какими бы сладкими ни были сами воспоминания. Он никогда не хотел бы оказаться там, в капсуле. Очнуться и понять, что все было обманом, все события уже давно прошли, а время не повернулось вспять. Чтобы не видеть разочарования и следующей за ним боли, Чонгук никогда не остается на сеансе и уходит сразу, после того как подключит капсулу и проверит все провода, но сегодня он из вредности остался, и теперь ему не по себе. Ему интересно, чувствует ли то же самое Джин. Тот вынужден оставаться там, чтобы следить за состоянием клиента. Чонгук знает, что часто люди приходят смотреть одни и те же воспоминания. Джин видел некоторые столько раз, что, должно быть, выучил их наизусть. Спустя еще полчаса Чонгук слышит, как входная дверь хлопает. Он заходит обратно к Джину. Тот занят тем, что убирает провода, затем протирает столик салфеткой и отключает капсулу: до следующего клиента еще несколько часов. — Прости, хен, я погорячился. Сам не знаю, что на меня нашло. Просто я переживаю за тебя, хен, после сеансов с ним ты всегда выглядишь так, будто в последний раз спал дня три назад, — говорит Чонгук, он подходит к процессору, чтобы выключить и его. — Ничего, Юнги не злится на тебя, но в следующий раз извинись перед ним. За меня тоже не волнуйся, мелкий. Я буду в порядке, правда. — Джин успокаивающе похлопывает Чонгука по спине и отходит к рабочему столу. — Его нет больше, да? — Чонгук не уверен, должен ли выспрашивать хоть что-то про Юнги, но вопрос вырывается раньше, чем он успевает его обдумать. — Кого? — не понимает Джин. — Парня из его воспоминаний. К нам ведь не приходят счастливые люди. — Да, ты прав, — вздыхает Джин грустно, — Чиминни не стало два года назад. Юнги не может оправиться. Он подсел на эти воспоминания, крутит их по кругу. Я отказывал ему какое-то время, думал, что если он будет жить без постоянного ковыряния в ране, то она начнет зарастать, но нет. — Джин присаживается на кресло. Он выглядит печальным, и Чонгуку тяжело это видеть. Он хочет прервать рассказ, но Джин продолжает немного дрожащим голосом: — Я встретил его однажды, он шел откуда-то, выглядел как зомби. Позже я выяснил, что он ходил к Квану, а ты знаешь, что его машина не такая новая, как наша Реми, да и препарат, что он колет... ко всему прочему, берут там втридорога. Представляешь, Юнги оставил там целое состояние! Я не мог видеть его таким и начал присматривать за ним. Ходил к нему через день. Какое-то время мне даже казалось, что он начал постепенно отходить, хотя говорить о своих чувствах он отказывался. Я знал, что это плохо: нельзя держать такую боль в себе, но в какой-то момент мне показалось, что ему становится лучше. Вот дурак! — Он горько улыбается и ерошит и так торчащие волосы. — Я правда думал, что он справляется и скоро сможет двигаться дальше, но как-то вернулся домой, а он... — Джин снова тяжело вздыхает. — Я еле его вытащил. — Чонгук, кажется, догадывается, что за "но". — В общем, — продолжает Джин, — после этого я не смог ему отказать в процедуре. Денег с него не брал, но он платил — всегда. Сейчас платить стало нечем, а зависимость от воспоминаний все еще с ним. Я чувствую себя очень хреново, не могу снова ему отказать. Боюсь, что он опять попытается отправиться вслед за Чиминни. — Джин снимает очки и закрывает глаза руками, трет их, и Чонгук слышит всхлип. Он растерян и не знает, что делать и что сказать. В итоге он решает не говорить ничего, а просто обнимает Джина. Они стоят так какое-то время, пока Джин не успокаивается. Больше в этот день они о Юнги не говорят, а через два с половиной часа приходит новый клиент.

* * *

Сегодня четверг, Джин ушел пораньше, и Чонгук отключает процессор от питания, проверяет другие источники электричества и уже подходит к входной двери, когда слышит стук. Последний клиент ушел сразу после Джина, неужели забыл что-то? Чонгук открывает дверь и видит Юнги. — Э-э-э, здравствуйте, — выдает он. Чонгуку неловко, ведь он все еще не извинился за свое поведение в прошлый раз. — Я принес деньги. — Юнги вытаскивает из кармана куртки конверт. Чонгук смотрит на него, потом на Юнги. Темные круги под глазами никуда не делись и, кажется, стали еще темнее, вид усталый и изможденный. Он выглядит, как человек, который не живет, а влачит жалкое существование в надежде на то, что следующим утром просто не проснется. К ним с Джином часто такие обращаются. Они чувствуют себя живыми только там, в счастливых моментах, здесь и сейчас существует только их жалкая оболочка. — Джин-хен уже ушел. Приходите завтра или можете оставить деньги мне, не переживайте, я передам ему. — Чонгук натягивает куртку и накидывает капюшон толстовки на голову. Достает из кармана ключи и запирает дверь. Когда он поворачивается к Юнги, тот протягивает конверт ему. — Я не переживаю, — это все, что он говорит, развернувшись, чтобы уйти, но Чонгук неожиданно даже для себя хватает его за рукав. — Постойте. Не хотите пойти поесть? — Юнги смотрит на него с безразличием, пожимает плечами, мол «почему нет?». Они идут по улице, она плохо освещена, но Чонгук хорошо знает дорогу и вскоре выводит их к маленькому семейному кафе. В этом месте подают неплохой рамен и кимпаб. Они заходят внутрь, и Чонгук сразу чувствует, как вкусно пахнет домашней едой. Всю дорогу они молчали, и он уже десять раз пожалел, что позвал с собой малознакомого человека, который явно не расположен к беседе. Не только с ним, а вообще. Заняв столик, они продолжают молчать. Чонгуку уже неловко от этого молчания, и он судорожно пытается придумать, что сказать. — Так вы музыкант, да? — Вариант, конечно, так себе, учитывая, что узнал он это из его воспоминаний. — Был. — Юнги без интереса разглядывает меню. — Я очень люблю ту песню, которую вы играли тогда... — Юнги морщится, а Чонгук понимает, что сказал что-то совсем не то. Вот идиот! Он замолкает, так и не договорив. Они снова погружаются в неловкое молчание. Заказ приносят быстро, так как на дворе поздний вечер и клиентов в кафе совсем мало. Рамен, который заказал Чонгук, так вкусно пахнет, что желудок урчит в нетерпении. Юнги ковыряется палочками в рисе, затем откладывает их и открывает бутылку соджу. «Пить на голодный желудок вредно», — хочет сказать Чонгук, но останавливает себя: его мнение вряд ли интересует Юнги. Тишина давит, и Чонгук снова пытается придумать, что сказать. Не спрашивать же его, в самом деле, когда он придет в следующий раз. Если бы с ними был Джин-хен, он смог бы прервать эту неловкость. — Видимо, ты хочешь узнать что-то, — Юнги, к удивлению Чонгука, прерывает затянувшееся молчание. Тот хмурится, потому что его ответ «нет», он не хочет ничего узнавать. Он позвал его, чтобы извиниться за прошлый раз. — Я хотел попросить прощения за свое поведение, Юнги-щи. Я ничего не знал и не имел права так накидываться на вас. — Можешь говорить «хен» и на «ты». — Юнги отпивает соджу и даже не морщится. Чонгук терпеть не может вкус соджу. — Я не в обиде. Мне вообще все равно. Ага, Чонгук уже заметил, что окружающая действительность Юнги абсолютно не интересует. Они снова замолкают. Оттого что он извинился, Чонгуку становится чуть лучше. Он уже доедает рамен, когда Юнги опустошает вторую бутылку соджу. Рис все еще стоит нетронутый. Взгляд Юнги отсутствующий, он будто смотрит в никуда. Внезапно он фокусирует взгляд на Чонгуке и начинает говорить: — Знаешь, я как-то просил Джин-хена просто оставить меня там. С ним. — Юнги грустно улыбается, не глядя на Чонгука. — Конечно, он не согласился. Чонгуку кажется, что Юнги хочет продолжить, но тот снова подносит бутылку ко рту и делает несколько больших глотков разом. — Я бы тоже отказал тебе, хен. — Вы такие эгоисты! — Юнги с громким стуком ставит бутылку на стол. — Ты понимаешь, что я жив только там? Просто думать о нем и вспоминать самому — совсем не одно и то же. Ваша машина помогает почувствовать все заново, как будто ОН со мной. Я СНОВА могу касаться его, обнимать и целовать. Слышу его голос, смотрю в глаза. — Я не думаю, что ОН хотел бы тебе такой жизни, хен. — Откуда тебе...Ты даже не знал моего Чиминни. — Юнги допивает вторую бутылку соджу, щеки его разрумянились, правда, здоровее выглядеть он не стал. Глаза лихорадочно блестят, он смотрит на Чонгука. — Да, я не знал его, не знал и не знаю тебя, но уверен, что ни один любящий человек не пожелал бы такого существования любимому, — Чонгук не замечает, как начинает злиться. Он видит, что Юнги пропускает его слова мимо ушей. Наверняка, Джин-хен говорил ему то же самое, скорее всего, его аргументы были даже более серьезны и обоснованы, ведь он знал их обоих. Юнги молчит, он снова берется за палочки, но так и не ест, просто ковыряется в рисе. — Хен, — Чонгук решил гнуть свою линию до последнего лишь из природного упрямства и желания доказать, что Юнги неправ. А еще он устал видеть, как Джин переживает и после каждого визита Юнги ходит словно в воду опущенный. — Ты в курсе, что Реми раньше использовали для пыток? Военные погружали пленного в его худший кошмар и могли держать там сутками. Джин-хен говорил, что мало кто выдерживал подобное, люди просто сходили с ума. А ты каждый раз добровольно идешь на это, — он тяжело вздыхает и смотрит на собеседника. Юнги отводит взгляд. — Ты ошибаешься, это лучшие моменты моей жизни. — Воспоминания — да, но пытка — это то, что следует после сеанса. Ты очухиваешься в капсуле и понимаешь, что этого больше нет, все было иллюзией, твой мозг обманут. Разве в этот момент тебе не становится еще хуже? — Чонгук смотрит прямо, Юнги, до этого отводивший взгляд, смотрит в ответ, и в его глазах столько боли и отчаяния. Чонгук понимает, что попал в точку. — Лучше тебе перестать приходить, хен. Не мучай себя, ради него хотя бы. Юнги резко вскакивает с места, задевает стол, и пустые бутылки от соджу летят на пол. Под звон осколков он стремительно покидает кафе, напоследок бросая: — Не лезь мне в душу, мелкий! Чонгук извиняется за принесенные неудобства сотню раз и тоже покидает кафе. С одной стороны, ему жаль, что он довел Юнги, но с другой, он смог вывести обычно апатичного и ко всему безразличного хена на эмоции. И пусть эмоции эти негативные, Чонгук верит, что смог дотянуться до головы Юнги и посеять там новые мысли. И он, отчасти довольный результатом, идет домой. Юнги не приходит ни через неделю, ни через десять дней, ни через две недели.

* * *

В комнате распахнуты окна и теплый летний ветер треплет тюль. Чимин сидит на кресле, подтянув колени к груди, и смотрит на то, как кошка играет с развевающейся тканью. Когда Юнги входит в дом, он вскакивает с кресла, чуть не падает и влетает прямо в раскрытые объятия. Они одновременно шепчут: «Я так скучал по тебе», — и тут же улыбаются этой синхронности. Юнги гладит Чимина по волосам, целует в щеку, нос, губы. Чимин, как всегда, расплывается в улыбке и целует его в ответ. Они еще долго стоят в объятиях друг друга, пока Чимин не говорит: — Пойдем пить чай, я заказал твой любимый десерт. — Он тянет Юнги за руку, и они идут на кухню, где света еще больше. Чимин ставит чашки на стол и разливает ароматный чай. В качестве десерта у них мандариновое тирамису. Пахнет оно волшебно, и у Юнги слюнки собираются. Он смотрит с благодарностью на Чимина, тот выглядит довольным и как-то хитро улыбается. Зная Чимина, Юнги начинает подозревать, что его пытаются задобрить перед чем-то. — Хен, тут такое дело, — начинает Чимин, но дверь спальни открывается, и в коридор горделивой походкой выходит пятнистая кошка. — Ну, в общем, вот, — он указывает на кошку. Она доходит до Чимина, запрыгивает ему на колени и начинает мурчать. Чимин почесывает ее за ухом. — Чиминни, — начинает Юнги, но его перебивают. — Я знаю, знаю, у меня аллергия и все такое, — торопливо говорит Чимин и чешет нос рукавом свитера. — Но я нашел ее у помойки под дождем. Она была такая грязная, промокшая и голодная. Понимаешь, хен, у меня не было выбора, кроме как забрать ее. Если хочешь, можем подыскать ей других хозяев, — последнее предложение Чимин произносит совсем тихо и выглядит при этом таким грустным, что отказать было невозможно. У Юнги тоже, как сказал Чимин, не было выбора. Вообще он не был против кошек как таковых, но не хотел, чтобы Чимин постоянно принимал таблетки от аллергии. Он считал это крайне вредным. Тем временем кошка, пока безымянная, спрыгнула с колен Чимина и стала тереться о ноги Юнги. Он погладил ее по спине, шерсть ее была очень мягкая и пушистая. — Я не против, чтобы она осталась у нас, просто за тебя переживаю. И вообще, Чимин, ты что, пытался меня задобрить сначала? — Он пытается грозно посмотреть, но, конечно, ничего не выходит, и Юнги с трудом сдерживается от смеха. — Нет, конечно, — Чимин отвечает с серьезным выражением лица, но не выдерживает и сразу смеется: — На самом деле я переживал, что ты не захочешь оставлять ее у нас, — отсмеявшись, добавляет он. Затем он встает со стула, подходит к Юнги и садится к нему на колени, целует в щеку и шепчет на ухо: «Спасибо, хен». Юнги прижимает Чимина ближе к себе и утыкается носом ему в шею. Сейчас он чувствует столько воздушной радости и кажется, что дальше будет только лучше. Юнги хотел, чтобы так было всегда.

* * *

К середине месяца на улице наконец-то распогодилось, дожди прекратились и солнце несмело выглядывало из-за туч и облаков все чаще. Чонгук открыл окно нараспашку и легкий ветерок зашевелил бумаги на столе. Джин мерит шагами комнату, каждую минуту он нервно поправляет очки и ерошит волосы, которые и так в абсолютном беспорядке. — Думаю, что должен позвонить ему. В последний раз он особенно тяжело приходил в себя, и ты еще со своим недовольством. — Джин подходит к Чонгуку и дает ему слабый подзатыльник. — Ай, за что? И вообще, ты собирался позвонить ему уже раз десять и до сих пор этого не сделал, хен, думаешь, получится в одиннадцатый? — на самом деле Чонгук тоже сильно переживает, но старается не показывать этого и надеется, что их разговор не привел к чему-то плохому. Наоборот, он должен был помочь Юнги выбраться из порочного круга или хотя бы навести на нужные мысли. Для себя Чонгук решил, что если Юнги не придет еще через два дня, то он выпросит у Джина его адрес и пойдет туда. Он не рассказал Джину об их встрече и передал конверт с деньгами, сказав, что Юнги приходил просто для того, чтобы отдать долг. — А вдруг Юнги снова пошел к Квону, и что-то произошло? — Джин снова достает телефон, держит его, постукивая пальцами по корпусу, и, выдыхая, собирается в одиннадцатый раз набрать номер Юнги. Внезапно они слышат стук в дверь. На это время никто не записан. Джин почти бегом устремляется к двери и резко распахивает ее. На пороге стоит Юнги. В руках он держит пакет из кондитерской. Синяков под глазами нет, волосы аккуратно лежат, одежда опрятная и, кажется, выглажена. В глазах все еще застыла грусть, но отчаяния в них уже нет. При виде Джина, а затем и подошедшего следом Чонгука Юнги слабо улыбается и поднимает руку в приветственном жесте. — Найдете время на чай? — Джин, кажется, в шоке, но хватает Юнги и крепко прижимает к себе. Что-то бормочет, ни Чонгук, ни Юнги не понимают его, но переглядываются, и Юнги кивает ему. — Я пойду, чайник поставлю пока. — Чонгук забирает фирменный пакет из рук Юнги и несет его на маленькую кухню. Джин все еще не отпускает Юнги, но когда все-таки отстраняется, то спрашивает: — Реми не понадобится сегодня? — в его голосе надежда. — Нет. Я вроде как пытаюсь жить дальше, — ответ Юнги кажется твердым, и Джин радуется, что не слышит в его голосе сомнений. Он кивает и без лишних расспросов ведет Юнги на кухню, предвкушая приятный вечер, вкусный чай и десерт.