Всё, что у меня осталось

— Миша, знакомься! Моя душенька, Санкт-Петербург — новая столица Российской империи. «Почему? За что? Чем он заслужил? Что со мной не так? Для чего всё это было? Для чего?..» Москва пришёл в храм. Он засел в самом углу, напротив иконы. Сегодня здесь не было прихожан, только священники. Миша не мог поверить в сказанное Петром Алексеевичем. Его отстранили так просто, так незаслуженно. Москва старше Петербурга, старше Российской империи. Он был столицей на протяжении многих веков. Он завоёвывал, убивал, сражался, а что сделал этот ребёнок Санкт-Петербург? Просто родился? И этого достаточно? Достаточно, чтобы заслужить уважение? А как же… «1243–1480 год. Перед глазами всплывают воспоминания. Красный цвет повсюду: кровь, огонь, ярость. Люди умирали от голода. Татары не жалели нас. Они не давали княжествам крепчать. Я не мог позволить им завладеть нами так просто. Это не могло продолжаться вечно. Люди, города — мы не заслужили такого мучения. Я встал на тропу предательства, чтобы спасти Русь. Мне пришлось отдаться во владение врагу, привязать себя подобно послушной собачонке. Я всегда был рядом с ханами, бегал по лесам, набирался слухов и выдавал им всё слово в слово, чтобы втереться в доверие. Я предавал, подставлял, жертвовал своими братьями ради туманной надежды. — Монгольская подстилка! — кричала разъярённая Тверь. Я сдал её Орде и помог им подавить восстание. Тверь ненавидела меня, хотела, чтобы я сдох в адском пламени. Я молчал, когда она кричала на меня, молчал, когда она вырывалась из рук монгол, молчал, когда она пыталась придушить меня. Молчал и не поднимал глаз. Внутри холодело, но я стоял смирно неподалеку от ханского коня, привязанный тугой верёвкой, словно ручной пёс. Как же мерзко от этих воспоминаний, как же больно совесть режет сердце. Но это было необходимо. Моё тело покрылось шрамами, удавка Золотой Орды перекрывала воздух. Постоянные пожары заставляли корчиться от боли, кататься по земле. Я будто горел изнутри и не мог потушить огонь. Истощённый, я еле держался на ногах. Но я выстоял. Я обманул их, обманул этих тварей и получил привилегии. Они сделали меня сильнее, сами того не ожидая. Я сразил их, уничтожил. Они сбежали от наших клинков. Русь оказалась не такой уж лёгкой добычей, не правда ли! Но прощения мне было не добиться. Ненависть остальных княжеств по-прежнему преследовала меня во сне и наяву. От неё не скрыться. 1471 год. Я подчинял не подчиняемое. Сражался с теми, кто в десятки раз сильнее меня, с теми, кто опытнее, с теми, кто когда-то растил меня и одаривал пряниками. Великий Новгород — город, который вынужден защищать меня, который ненавидит не меньше других. Я пресекал все попытки самовластия и жёстко разбирался с предателями. Я сражался с братьями, отвоёвывал авторитет и место во главе всея Руси. Подавливал восстания, делал всё, чтобы они ослабли, остались зависимы от меня, ребёнка, чьи руки по локоть в крови. И эта кровь не отмоется уже никогда. Красный, красный, красный. Повсюду кроваво-красный. Воспоминания залиты кровью. 1552 год. Я договаривался, покупал, подчинял и властвовал. Я чувствовал, как горят мои глаза, рука увереннее вела острый меч. Улыбка не сходила с моего лица, ведь ничего так не ужасает врага, как твоя уверенность в собственной победе. Я сходил с ума от окружавшей меня ярости, от гневных выкриков и плевков в лицо. Они не могли мне простить моего поведения, не верили, что всё это я делаю для них, желаю им добра. Я закрылся в себе, оставив холодный расчёт. Шёл к цели, несмотря ни на какие преграды. — Мы никогда не забудем, что ты сделал! Мне никогда не отмолить моих грехов. 1581 год. Я покорял новые земли, расширял границы. Я стал отцом для государства, что возвёл собственными руками. Я царствовал над равнинами, степями и тайгой. Я владел жарой и вечной мерзлотой. Под своим крылом я собрал воедино сотни народов, десятки языков. Казалось, я подчинил себе целый мир. И меня продолжали ненавидеть. 1712 год. «Москва, познакомься с новой столицей». Большими влажными глазами Миша смотрел на икону Божьей Матери, которую когда-то привезли из Владимирского княжества в Московское. «Для чего всё это было?» — он задавал этот вопрос снова и снова и не находил ответа. Все его ненавидели. Он шёл по головам и причинил людям столько боли, сколько не причинило даже татаро-монгольское иго. Он хотел построить мир, а в итоге объединил всех общим чувством — ненавистью к Москве, возомнившей себя лучше других. Ни одна медаль не закроет шрамов на теле. Ни одно мыло не отмоет крови на руках. Ни один хороший поступок не заставит их забыть. Москва соединил указательный и средний пальцы правой руки и поднёс их ко лбу. «Боже, помоги мне, услышь меня. Я не хотел причинять им столько боли, не хотел губить их судьбы. Всё, чего я по-настоящему желал — сплочения и мира для всех нас. Я хотел сделать нас сильнее» Он поднёс пальцы к животу. «Они страдали из-за меня, они гибли из-за меня, и я с ними в одном пожаре. Так скажи, Господи, я преступник? Я действительно не заслужил прощения?» Он поднёс пальцы к правому плечу. «Я в самом деле не заслужил любви? После всего того, что я сделал, после всех жертв, неужели я не заслуживаю немного уважения и благодарности! Господь, ответь, скажи мне это, скажи!» Он поднёс пальцы к сердцу. С его глаз дорожками потекли горькие слёзы. Он сжал зубы, не позволяя себе закричать в храме. Он закрыл рот рукой и тихонько зашмыгал носом, упав на колени перед образом. К груди он прижимал крестик, подаренный ему Киевом во времена беззаботного детства и светлого неба над головой. «Ты единственное, что у меня осталось! Ответь: ты любишь меня, Господи? Любишь?»