The youth of yesterday

      Она всегда теряется в толпе, такая незаметная и воздушная. Он смотрит на неё через призму напускного равнодушия, словно это поможет ему чувствовать себя лучше, хотя, получается наоборот. Ему хочется верить в то, что она всегда будет рядом. Находить его руку в толпе, касаться пальчиками щетины на щеке, ласково целовать по утрам, когда кофе ещё не сварен, но она уже рядом с ним — такая простая и одновременно изящная. Том наблюдает за её мимикой, когда она вдыхает аромат полевых цветов, собранных на рассвете. На её носу остаются капли ещё не испарившейся росы, отчего она смешно дёргает носиком и, конечно же, вновь улыбается. Реддл чувствует себя холодным неприступным камнем в любое другое время, но не когда она рядом.       Гермиона была подобна цветку сирени, что раскрывается под лучами весеннего солнца. Он может посчитать каждую веснушку на лице, представляя, что это новые созвездия, ещё не раскрытые никем. Его идеи ужасны, как и он сам. Она же дарит уют, любовь, заботу. Все то, чего Реддла так нагло лишили. Ему бы хотелось разозлиться на неё, напомнить, что он монстр без прав на нечто большее, но Грейнджер вновь касается его плеч, обнимая тоненькими ручками. Тростиночка на ветру. — Чем занимаешься, сидя на таком холоде? — Гермиона опускается на поваленное бревно, а затем подаёт ему кружку с горячим чаем, куда она так заботливо положила мятные травы. — Как видишь, читаю, — его голос сух, но она не обращает внимания, широко улыбаясь. Её волосы треплет ветер, из-за чего она недовольно хмурится, пытаясь убрать пряди из глаз и носа. Том насмешливо хмыкает, продолжая смотреть на книжные строчки, хотя и выходит дурно: рядом с ней он не может думать о чем-то другом. — Зануда. Посмотри на меня, — голос становится требовательным и даже немного капризным, поэтому Реддл будто издеваясь, нехотя поворачивается, всем видом выражая недовольство, но это не так.       Гермиона мягко касается его лба, убирая тёмную прядь в сторону. Глаза блестят, словно она восторгается его мнимой красотой, которая не вечна. Её пальчики такие холодные из-за ветра, что он не сдерживается и ловит её ладонь, поднося фаланги к губам. Нежный поцелуй, что напоминает мягкость лепестка пиона, «распускается» на тыльной стороне ладони и девушка ошеломленно распахивает свои карие глаза, что напоминают ночное небо. Она не привыкла к его нежности, ведь Том — холодное изваяние. Обычно, именно Грейнджер проявляла инициативу, но Том ценил это, а не презирал. Когда-то, подобное он считал слабостью, ненужным атрибутом в жизни, но потом понял, что просто не может без её цветочного аромата, который пьянит не хуже, чем огневиски. — Что за неожиданный прилив любви? Это ты так растрогался из-за того, что я тебе чай принесла? — Гермиона попыталась съязвить, отшутиться, но в её глазах читалась ласка, которую он хотел бы запечатлеть на колдографии и носить везде с собой, как напоминание, что он не один. — Ты пришла сюда, ещё жалуешься, что я пристаю? Это ты мне мешаешь думать, а не наоборот, — фыркнул Том. Уголок его губ кривовато дернулся, но Гермиона хмыкнула и одернула руку. — Думает он… Великий мыслитель, — пробурчала Грейнджер, громко отпивая чай из его кружки. Невероятная наглость.       Реддл фыркает, откладывая книгу в сторону, будто та мешала ему совершить нечто великое, и хватает её за талию, усаживая на колени. Девушка взвизгивает, чуть не проливая на них кипяток, а потом заливисто смеётся. Её голос похож на звон колокольчика. Она уникальна в своём роде. Неожиданно, даже для самого себя, Том утыкается лбом ей в плечо и Гермиона стихает, смотря на тёмную макушку как-то настороженно.       Том втягивает этот цветочный запах яростно, пытаясь заполнить им лёгкие так, чтобы потом не забыть никогда. Чтобы она всегда была рядом с ним, несмотря ни на что. — Наверное, мне бы стоило взяться за голову и сделать вид, что все нормально, но ты рядом. Ничего не может быть нормально, пока ты так близко и действуешь на меня не хуже, чем любой дурман.       Это признание, своеобразное, но признание. Он чувствует, как её грудь приподнимается, будто Грейнджер судорожно вздыхает. Это ощущается через неправильную плотность клетчатого пальто, которое так идеально сидит на её фигуре. — Не ожидала, что ты когда-то решишься мне об этом сказать.              Он поднимает на неё свои голубые глаза и вновь сталкивается с этой нежностью, которая, кажется, покорила его сердце навсегда. Гермиона льнёт к нему, а её губы дарят цветочный поцелуй, что так невесом и полон любви. Том это чувствует: нерушимую связь между ними, которую они когда-то построили вдвоём, подобно мосту между их сердцами.       Сзади бушует море, а холодный ветер морозит щеки, окрашивая в алый. Её глаза слезятся от ветра, а может, и от слез — Реддл в этом не разбирается. Сейчас же, он обнимает её, пытаясь согреть. Теперь в ноздрях запах морской соли и сырых коряг, которые прибивает к берегу волнами.       Он готов запомнить этот момент на вечность, лишь бы знать, что Гермиона останется с ним, какие бы трудности ни встречались им на пути. Ему важны эти прикосновения, эти поцелуи. Возможно, Том стал слишком мягким. Чёртовым романтиком, коим был ради неё. Это правильно.       Его взгляд мажет по книге, откуда вылетела закладка, и страницы зашелестели в хаосе. И все равно. Реддлу плевать. Что может быть важнее, чем она?       Скорее всего, он будет вспоминать этот день потом, как самый худший, ведь именно сейчас он дал слабину. Ледяная маска треснула, оголяя сущность, но он будет трепетно хранить его в памяти. Их любовь, их мечты, её ласку. Юность дня вчерашнего.