«Прекрасное длится только девять дней»

Сяо любил Итера. Сейчас, когда вереницы пёстрых картинок судорожно проносились перед глазами, налитыми горячей, даже жгучей влагой, он понимал это особенно ясно. Как на учёных спустя годы самозабвенной работы над корпящим «ничем», на него снизошла эврика – то самое долгожданное осознание. Осознание это было спокойным, словно бойкое сердце решило, наконец, смириться да не отрицать очевидное. Тогда почему горячие слёзы, срываясь с узких век, продолжали опоясывать контуры его невзрачного лица? Воспоминания окутали сознание, и их было не остановить. На языке заершился нежно-сладкий привкус. Когда они вместе лежали на покатой крыше постоялого двора, помнится, блондин всё простирал ладони к небу и, улыбаясь ямочками на щеках, говорил, что таковы, наверняка, на вкус облака. Он летал высоко, пока у него не отняли крылья, и знал о небесах всяко больше, чем Сяо. И пусть голубые заливистые купола в последнюю очередь казались яксе сладкими на вкус, он отчего-то продолжал верить парнишке больше своего. Это было так давно… Сяо не отличался ни покладистым характером, ни внешностью, достойной народных гастролей, но отчего-то именно к нему Итер прибегал всякий раз, как выдавалась свободная минутка. Вытащить адепта на прогулку – та ещё работёнка, но путешественник оставался внимателен к деталям, великодушен и крайне хорошо воспитан, и ему всё удавалось, сходило с рук. Сяо чувствовал, как ворочается прожорливый червь зазора в животе: этот солнечный человек не достоин грязи-желчи, того прескверного поведения, которое на горячую голову раз за разом выливалось на него. Якса погрязал в копоти прошлого, та оседала на лёгких, не давая вздохнуть; Итер же непоколебимо сиял ярким солнцем, и его волосы нанизывали на себя лучи рассвета, напоминая своеобразный нимб. Как же разговорить ворчуна? Растопить его скованное, обиженное, но втайне чуткое сердце? Для почётного рыцаря секрет был прост – хорошая трапеза. Он никогда не жалел моры – «Да у меня её навалом, чего ты стесняешься! Ай-ай, не выдумывай, тебе давненько пора развеяться. Кто-то забыл, как правильно отдыхать» - на глупости, вроде миндального тофу. А иногда даже основательно собирался и готовил его самостоятельно. В исполнении Итера блюдо было наипаче маслянистым, таким сливочно-молочным. Он всегда клал с краю тарелки мяту или туманные венчики, чтобы тофу напитался инеем. Получалась этакая «прохладительная штучка» с его же слов, и действительно, перекус запоминался редкостной свежестью. Сяо заново рождался, стоило попробовать хоть кусочек шалости, и забывал напрочь обо всех невзгодах. Да, с Итером становилось гораздо легче вздохнуть полной грудью. Рой безрадостных мыслей улетучивался, стоило сконцентрироваться на будничной мелочи. Сам по себе Сяо не любил бездельничать и надеялся, что в долгой жизни своей к тому не придёт, однако у Итера вновь находилось мнение на этот счёт, и этим мнением его заметно распирало. Хочешь, не хочешь – игнорировать не получится. Якса всматривался в блеск глаз цвета зрелой морошки и всегда встречал в них столько насупленного сосредоточения, что язык затем не поворачивался назвать метание камушков по кристальной водной глади бесполезной тратой времени. Это был целый процесс, полный умственной деятельности: нужно уродиться настоящим ценителем, чтобы, бродя по берегу, ловко выбирать камни достаточно гладкие, овальные, ладные средь прочего сброда, шелестящего под ногами. И потом ещё целишься долго, щуришься на закатном солнце, лишь бы галька поскакала на общую радость, сродни маленькому лягушонку, прежде чем булькнуть. Самому адепту редко удавалось провернуть подобное, зато он искренне наслаждался молчаливым созерцанием. Стоя поодаль, он всё смотрел, как путешественник сводит белёсые брови к переносице, хмурясь, а в следующее же мгновение его лицо расцветает искренней радостью – успех, получилось! Как здорово! Сяо сдержанно улыбался самым уголком губ. Чего они только ни успели сделать вместе за то время, что Итер шастал по просторам Ли Юэ. Почёсывали по загривку псов, рассевшихся на мостовой у входа в город – они забавно морщились, фыркали и возбуждённо виляли хвостами, когда проворные пальцы почётного рыцаря пробирались сквозь пряди густой шерсти. Как-то раз Сяо даже удостоился чести собрать золотистые волосы протеже в толстую тугую косу; адепт всё чертыхался с непривычки, но настаивал на том, чтобы сделать это самостоятельно. Итер был особенно молчалив в тот день, и до боли, пронзающей изнутри, не хотелось оставлять его одного. И ещё, помнится, был праздничек у смертных, и они запускали фонарики в небо… Сяо пожелал тогда, чтобы у путешественника всё сложилось хорошо на его нескончаемом пути, а мальчишка помог ему решиться и отправить-таки фонарик в свободный полёт, положив свои ладони поверх чужих. Итер же пожелал найти сестру. Это было сильное желание и пылкое, как юность. Наверняка, они были очень близки. Сяо дышал тяжело, похоже на локомотив. Дымка потихоньку рассеивалась, и взгляд фокусировался на представшей ужасающей картине. Его сестра была красивая блондинка. Не просто красивая, а редкостной такой красоты. С точёным подбородком, прямым носом и маленькими аккуратными пальчиками рукодельницы. Пряди бледные, лунного лимонного оттенка, распластались по полу, резко контрастному, иссиня-чёрному. Якса плохо понимал, где они находились. Понимал только, что вокруг темным-темно. Последние предсмертные судороги схватили её кукольное тело. Люмин выгнулась, как колесо, ворочаясь под нечеловеческим углом, с кашлем выдала залп бордовой кровищи, хрипло вдохнула и рухнула наземь. Остекленело таращилась на мглистые ночные небеса, опоясанная красным. Но хилый отблеск звёзд не отражался боле в её зрачках; любой свет в них отныне потух, и на смену пришла шероховатая гибельная муть. Итер крепко держал клинок, разбивающий грудь сестрёнки чуть ли не пополам. Безукоризненный металл сейчас омывался фонтаном алого. Вражеская кровь прежде красила его, но как же быть теперь?.. Что, чёрт возьми, здесь происходит? Сяо мчался со всех ног, надеясь поспеть за окриком. «Если ты проснёшься с ножом у горла, если монстры вцепились в тебя, если смерть стоит у порога… Скажи моё имя. Адепт Сяо. Я приду на зов». И он бежал! Бежал, что было мочи. Итер! Итер! Что же стряслось? Погоди всего пару секунд, и я буду рядом! Но разве была раньше в путешественнике эта непоколебимая, холодная жестокость? Он уповал своей победе, раз за разом вонзая клинок лишь глубже в объятия истерзанной плоти, проворачивая разгорячённую кровью сталь. Когда он звал Сяо, в его голосе слышалось отчаяние. Ни от отчаяния, ни от самого Итера в этом забытом архонтами месте не осталось и следа. Сяо любил Итера. Человека перед собой Сяо больше Итером назвать не мог.