Однажды опалю я крылья слепо
И в этом зазеркальном мире,
На колени упаду бессильно
С памятью, потерянной в себе.
Каждый вечный день я слышу
В пустынных коридорах эхо
Бесплотных шагов,
С ними исчезают отголоски смеха,
И приходит память последних дней…
В сумасшествии, в безнадежности,
Пока чувствую любовь и боль,
Живой останусь душой.
В одном бесконечном дне
Я слышу шёпот вечности…
В сумасшествии, в безнадежности,
Эту связь никак не разорвать.
Всем и каждому мы обязаны
Этими хрупкими мгновеньями.
В сумасшествии ты видишь жизнь,
Которую не дооценила я…
Ты ведешь сквозь явь и вымыслы…
Этот день всё идёт...
Пусть будет он окончен!
Я хочу, чтобы завтра наступил новый день,
Чтобы в том новом дне были я и ты…
В сумасшествии, в безнадежности
Связь контракта мне не разорвать.
Всем и каждому мы обязаны
Запретными мгновеньями.
В сумасшествии ты видишь жизнь
И идёшь сквозь явь и вымыслы…
Но от мыслей не сбежать…
В сумасшествии, в безнадежности,
Среди всех стремлений и страстей
Память, позволь мне жить,
Средь биения живых сердец,
В сумасшествии позволь мне жить.
Я из всех горячих рук
Лишь его хочу держать в своей...
—Шах и мат, чёрная королева. Всё сначала? Я не удивлена. Игра начинается сначала. И всё как всегда: одиннадцать чёрных пешек, нет их королевы, и Синьора начинает партию. Снова по одной падают чёрные ладья и слон. Снова Синьору сбивает конь. —Да сколько можно?! — она упала на колени. — Я хочу другой сон…хочу оказаться в нашем доме. Хочу видеть родные стены и комнаты, хочу сидеть рядом с камином и смотреть альбом… Что я должна сделать? Встав с колен, бездушной куклой она побрела в конец поля, куда отчаянно пыталась дойти, будучи живой. Теперь ничто не могло ей помешать, цветы перестали быть ориентиром пути, а фигуры существовали вне её реальности, она стала словно освобождена от оков. Перед тем как сделать последний шаг Синьора оглянула всё, что оказалось позади неё — туман. —Снова. Слепое забвение. Позади осталась пустота, и она сделала этот шаг. В один момент растворилась вся без того не существующая реальность. Осталась только темнота, но какая на это разница, когда твои глаза закрыты… Она уже видела это. И всё закончилось там, в пустоте. Тогда она проснулась. Сегодня что с ней станет? Одним шагом Синьора провалилась в глубокое море и потонула ко дну, медленно и взглядом вверх, где не горел свет. Тонула, пока не ударилась о твёрдый камень. Закрывая глаза, думала, что всё кончено. Но скоро беззвучие сменилось плеском волн, а она лежала в лодке, причалившей к берегу. Открыла глаза и, поднявшись, увидела густой, мрачный лес. Босыми ногами сошла на берег. Дувший с моря холодный ветер заставил её двинуться дальше — в лес, окутанный белым туманом, в котором уже гуляла маленькая светловолосая девочка. Наблюдая за ней с высокого камня, Синьора поняла, что девочка видит этот лес не мрачным, а знакомым, знает каждый его угол. Придерживая платье, улыбчиво смотря по сторонам и идя по лесной тропинке, она что-то искала. Умилённая, Синьора, прячась за деревьями, следовала за ней. Девочка нашла цветок, который выделялся своей яркой алостью. Девочка присела над ним, ухватив пальчиками прекрасное соцветие. Затаив дыхание, Синьора увидела чёрный смог за её спиной, но, когда выбежала из тени дерева, цветок был сорван. —Постой! Но девочка уже убежала в тень двери чёрного смога, и тьма поднялась из земли. Синьора побежала прочь, ветки усохших деревьев царапали лицо и руки и разрывали белое платье, а тьма, очерняя собой лес, летела быстрее за ней. Лес стал по-настоящему мрачен и страшен в момент, когда девочка покинула его. А сорванный цветок дал возможность тьме подняться в свет. Она слепо бежала вперёд, только бы тьма не зацепила её. Острые сучья больно впивались и разрывали кожу. Гуща осталась позади и впереди было поле фиолетовых цветов и ветер, сбивающий с ног и дующий прямо в лицо. Она прошла его и уткнулась в деревья, не очерненные тьмой. Пройдя путь по заболоченной роще, без сил державшись за деревья, ловя тяжёлый дождь, она нашла домик, маленький и ветхий. Она устала от тернистого пути и была рада, почувствовав твёрдость под ногами, упасть без сил в его углу. Почему-то внутри дома просыпался снег, густой и холодный, очень скоро накрывший её с головой. Синьоре показалось, что впервые на считанные секунду она уснула под толщей снега. Но проснулась. Сил не стало больше. Она покинула домик. Пустая замученная она смотрела в небо, ожидая, что ещё ей преподнесет этот безумный мир. Ветер. Шторм. Тайфун, оторвавший её от земли, истерзавший в потоке обломками веток, не оставивший живого места, выкинул её на землю. Она снова оказалась в начале пути. Тоже место, где девочка сорвала алый цветок. Всё обратилось в камень. Больше страха нет. Земля под ней стала прозрачным стеклом, под которым Синьора увидела скалистый песочный берег, по которому ходила сорвавшая цветок девочка, собирая камушки. И там же, где-то в другой реальности от девочки, среди завалин огромных камней Синьора увидела мужчину, который, не щадя себя, поднимал камни, разбирая завалину. В другой реальности девочка бросала собранные камушки, и огромными булыжниками они выпадали с неба на мужчину, срывая, раздирая в кровь его спину и руки. —Зачем ты это делаешь? Ему же больно… Всё исчезло: лес, мужчина и девочка. Осталась тьма. Беспросветная, холодная тьма. Она подняла взгляд вверх и ужаснулась: над ней стояла она — её отражение. Только в чистом, целом платье и не разорванной ветками кожей. —Бедная, как ты всё это видишь... — прозвучало от её отражения. —Ты…ты не можешь говорить, ты моё отражение! —А может отражение сейчас ты? А имеют ли призраки отражения? К исцарапанной щеке прикоснулась мягкая, нежная рука. Жалея, она стёрла кровь с ран. С прикосновением Синьора почувствовала на себе тепло дыхание. —В этом мире безумия нет ничего невозможного… —Тебе нравится такой мир? Ведь здесь ты победила смерть. —Мне кажется, она смотрит на меня из тени и смеётся…Я снова чувствую нелепую трагедию того, насколько я смешна. —Всё предрешено. Судьба мотылька — прилететь на огонь и сгореть в нём. И даже лёд по венам не спасёт его. Синьора ещё раз поднялась лицом к отражению. —Мёртвый Бог. —Да, мой маленький мотылёк. — он присел рядом с ней, а на лице появилась улыбка — она вернулась к нему. —Зачем сейчас ты стал мной?... —Свой облик я давно позабыл… —Потому что ты — это часть проклятых знаний? —Да…кто тебе это рассказал? Перед последним отплытием в Инадзуму Синьора ещё раз побывала Заполярном Дворце. Она слишком боялась неизвестности и излила свой страх Царице в надежде, что та что-то знает о Мёртвом Боге. От неё она узнала его имя и записала в дневник — запись сразу исчезла. —Она сказала, ты стал частью проклятых знаний и вместе с ними был вычеркнут из Ирминсуля и памяти живущих. —Да…она, действительно, как порождение иного мира, может меня помнить? —Мёртвый Бог, что я такое? Он, показалось, сразу понял, почему и что именно имела ввиду Синьора. Да, логично, что Царица рассказала ей о нём и теперь она хочет знать ещё больше. —Ты…наверное, самым верным будет называть тебя «обратной стороной проклятия Бездны». На самом деле...трудно даже представить, на сколько всё, происходящее сейчас, тесно связано со днём, когда вспыхнуло пламя... —Ты о трагедии Каэнриа'х? Вспоминая это, он сам содрогался. —Не только. Огонь вспыхнул не только там. Огонь...это знания. В тот день они обрели плоть. А ещё задолго до трагедии, в недрах Ирминсуля взошли необычные ростки, несущие в себе знания безбожного королевства. Сначала это были только учения о механизмах, но потом прожилки божественной силы. Необычной, уникальной, силы. Я изучал те знания и заимствовал — что-то присвоил себе, заключив в артефакт, что-то принёс своим землям. Люди безбожного королевства создали по истине самое превосходные знания. Вот только...как оказалось, шахматной воительнице небес вдоль горла встали те знания, что она решила в один день, нарушая все запреты, вторгнуться в мир Руккодеваты и переписать формулу тех самых знаний. Мне не жаль своей оболочки, но...те знания я дал и людям. Если бы не Руккодевата, их бы никто не спас...но, даже с её помощью, им всё равно пришлось заплатить... —Как с этой историей связана я? —За пару десятилетий до пожара, я услышал, как к Богам обращается одна женщина: ей было одиноко в жизни, но очень не везло с мужчинами, и поэтому она решилась попросить ребёнка у Богов. Ах… стоит быть осторожным, прося что-то у Бога, и особенно ложного... К слову, я дал ей желанное — росток, ставший плодом, от знаний безбожного королевства. Мне было интересно, что из этого получится. Ведь, даже используя те знания, я всё равно являлся ложным Богом, ведь истинно я не имел той силы... поэтому я захотел создать Бога абсолютно нового. —Не рассчитал, что моё тело окажется слишком слабым для такой силы? —Почти. С моей истинной способностью, доступом к этому пространству, смертное тело — это не проблема. На самом деле, я даже не мог представить…что случится, когда ты выпустишь свою силу? Ведь, когда вспыхнуло пламя, ты была ещё человеком. Когда Руккодевата лишила всех людей проклятого знания, я спросил себя, а как это отразилось на тебе? И, когда ты свершила обращение, узнал — то пламя сохранилось в тебе. В нём ответ на вопрос «почему ты можешь убивать чудовищ бездны, завершая их бессмертный цикл?». —Потому что пламя — это форма того самого знания, от которого избавилась Асмодей? —Да. Даже смешно, не находишь? Она просчитала всё, даже невольно созданные проклятием чудовища — ни один не обладает той силой, только элементарной. И письменная формула знания, как и моё имя, исчезло со всех страниц. Но то, что находилось вне времени в момент пожара, сохранило свою природу. Асмодей не смогла это просчитать. Поверь, это стоит восторга! —Ты, долго и верно, делал всё, чтобы убрать с поля войны меня — силу, которая, как уверена Асмодей, может низвергнуть её?! Ты дурак, если только не на её стороне! —Тише. Ты неверно понимаешь страх Асмодей. — он оставался спокоен и, не смотря на тщетные попытки встать лишённой сил Синьоры, продолжал гладить растрепанные волосы. — Из всего живого и всесильного, что существует, на настоящее время победить в бою Асмодей может никто. По крайней мере, в мире, в котором находится привычное тебе живое, где нужно физическое тело, чтобы мочь воздействовать на мир. Ледяная Императрица — королева мира бесплотных душ, она чудовищно сильное божество, но в ином мире она должна подчиняться законам мира, в котором пребывает. Это общий для всех миров закон — какой бы силой не обладал Бог, в первую очередь он подчиняется законам мира, в котором пребывает. Поэтому своей истинной силой Ледяная Императрица не может тронуть обладающего живой плотью. И по своей сути, такая же ты — порождение знаний мира Ирминсуля, ныне запретных знаний. Ты можешь уничтожать только таких же порождений — это проклятых чудовищ бездны. И тут получается для вас тупик — вы сильны, но ваши руки связаны. Но — если, по какой-то случайности, произойдёт инверсия миров, то Асмодей потеряет свой иммунитет, как житель мира смертных. Например, если соединить мир Теней, где Ледяная Императрица имеет право использовать всю свою силу, и мир смертных, где пребывает Асмодей, то получится пространство, соединившее законы обоих миров. Поэтому Асмодей своевременно уничтожает всё, что имеет потенциал к её уничтожению. И, возвращаясь к твоему вопросу: нет, я не рассматривал тебя как оружие, имеющее потенциал низвергнуть Асмодей. Взгляни с другой стороны...ведь я уже говорил об этом: проснувшись спустя века, я увидел совсем незнакомую мне личность. Уже тогда, века назад, та Розалина медленно становилась чудовищем...а в новом времени это оказалась даже не она и чужая слуга... Я создал смертному миру чудовищное оружие, и, поняв, что больше им не управляю, посчитал обязанным избавить мир от своих рук порождения. Кто же знал, что твой, не сильный без тебя жить, дойдёт до такого сумасшествия... Ведь Ледяная Императрица, ещё когда ты только умерла, могла закончить всё это...и ты, и я, уснули бы в забвении. А теперь... —А теперь я больше ничьё не оружие. Ни твоё, ни её. И скажи наконец-то, почему ты так ненавидишь Царицу? —Ты видишь в ней Бога, а я вижу отражение Асмодей. Хранительница небесного порядка и Ледяная Императрица — одна монета, одно отражение с разных сторон. Они обе инициаторы двух войн. Каковы бы не были мотивы Ледяной Императрицы, она — это отражение Хранителя порядка, её месть ей. А месть — обоюдно зла и тому, кто первым посеял зло, и тому, кто мстит. Поэтому сердце Ледяной Императрицы ничуть не добрее той, которой она мстит и желает свергнуть...что изменится, если на смену одному чёрствому сердцу придёт другое, не менее чёрствое, сердце? Я тоже не святой, но никогда не хотел, чтобы ты была оружием в игре за небесный престол. Поверь, я знаю, что такое Война Архонтов. Все знают семерых Архонтов, но за каждым победителем Войны стоят его союзники. Даже всемогущий Моракс заключил контракт с Адептами, чтобы те, воюя на его стороне, помогли сохранить его земли. Поэтому, что говорить о Руккодеватте? Она была нежной и хрупкой натурой, чтобы считаться воином Войны. И всё-таки одно Сердце попало к ней в руки, поэтому появилась необходимость защиты своего мира. Она рассказывала мне, что где-то на втором столетии Войны в недрах Ирминсуля взошёл тёмный росток. Она сорвала его и дала ему плоть. Росток, порождённый Войной и впитавший всю ненависть мира к Войне, стал её союзником и новым Богом, олицетворившим силу ненависти и мести. Ты такой же росток, Синьора, но я никогда не хотел, чтобы ты стала политическим оружием. Но ты стала…Ледяная Императрица сделала тебя своей пешкой. —Пешкой…понравилось играть со мной 125 партии? —На самом деле, я не люблю шахматы. —Тогда в чём был смысл?! Зачем ты поместил меня на шахматное поле и заставил играть вечность там, где нельзя закончить игру? —Тише, тише… Ведь я тоже не понимаю сути нынешней войны. Ведь ваш противник — Асмодей. Имеет ли смысл вызывать её на бой? —Она далеко не всесильна. То, что она владеет силой семи Архонтов, не даёт ей непобедимости. —Да, украденная у всех Архонтов сила здесь не причём. Асмодей — это госпожа Времени, его владыка и повелитель. Ей подвластно само время и управление им. Думаешь, она позволит вам выиграть, когда уже узнала о вас? Асмодей играет исключительно чёрными фигурами, и одиннадцатая пешка — её личная пешка, и поставить ей и себе шах и мат она не позволит, она просто начнёт игру сначала. —Так не бывает…откуда ты знаешь про неё столько? —Она…была мне интересна. А Ирминсуль, после обращения времени вспять, ещё некоторое время сохраняет информацию прошлого цикла. Так я однажды узнал, как она иногда поступает, играя со временем. Конечно, это запрещено, но кто ей судья, если она лидер сильнейшей коалиции? И лидерство её далеко не из-за уважения других Богов. Но тогда меня это не волновало, ведь очарованность позволяет закрыть глаза на многое… но все сошло на нет, когда она позволила себе прикоснуться к этому миру и Руккодевате…из-за Асмодей она страдает… —Ты тоже ненавидишь Асмодей и упорствуешь её свержению. Это твой выбор. Тебя невозможно переубедить. Скажи, если я верно поняла, в руках Дотторе сейчас артефакт, который даёт ему власть над снами, равную Богу Снов...он принадлежал тебе? —Да. Только вся прелесть того шарика в том, что в нём дар не только Руккодеваты, но и знаний, которые я взял от Каэнриа'х. Именно они убивают тело. На них проклятие. —Расскажи, что будет с Дотторе? —Когда умрёт, он станет как я, и ты останешься здесь навечно, потому что не смогла его спасти. С одной стороны это прямая дорога к вашему воссоединению навечно, но с другой — ты уже поняла, что такая жизнь несчастна. В такой жизни ты очень скоро сойдёшь с ума, и твой возлюбленный тоже потеряет счастье, увидя твоё несчастье. Ты всю жизнь сбегала от несчастья, скрывая себя стеной семьи. Куда ты сбежишь, когда осознаешь своё несчастье, в мире, где больше ничего нет настоящего, кроме вас двоих? Твоя самая сильная боль — это осознание себя мёртвой. От этой боли тебя не может скрыть даже твой возлюбленный. Эта боль сильнее вашей любви. Ты сама открыла мне это: у тебя была сильная воля к жизни, ты искала спасения, только чтобы твой возлюбленный не остался один, но всё это утратило силу в момент, когда ты осознала, что мертва. Слова горькой правды, словно яд, проникали в неё, вызывая невольные слёзы. Несчастье. Она несчастна. И даже любовь не может её спасти. Что будет «любовь» , если за собой она позволит умереть своему любимому человеку? Что тогда она сможет звать любовью? —Именно...Его несчастье только в моём несчастье. — выдыхались тихие слова, проглатывая слёзы. — Но пока он по-настоящему счастлив. И я знаю выход… до дня инверсии с ним останется я, искренне счастлива, та я, которая не помнит своей смерти и всех горечей жизни. —А потом и та захочет что-то вспомнить и станет, как ты сейчас. Это бесконечный круг, Синьора: проснувшись в первый раз ты была в смятении — тебе казалось неестественным отсутствие в тебе отрицательных чувств и эмоций. Остановись. Сколько ещё ты будешь делить свою душу на части? Ведь горе живёт где-то… —В этот раз я забуду главное — свою смерть. Он не успокоится, пока я не увижу день нашей победы, новый мир. Это моя мечта, которую он поклялся воплотить... Он обещал, что доживёт до дня инверсии. Если в тот день он выберет жизнь, то этим я спасу его….если его убивают проклятые знания, то в тот день они исчезнут! Иначе, если за мной умрет любимый человек, что я смогу звать любовью? —Синьора, Синьора…твоё извечное самопожертвование и есть те тяжёлые камни… —Эта маленькая девочка…была я?