***
Горлышко бутылки останавливается на Саше. Как неизбежная закономерность, от которой не сбежать. Сама ведь согласилась, думается Трусовой. А почему согласилась? Вот тут вопрос. Они на шоу в Минске, где их вновь поселили вместе. Такое совпадение... нет. Трусова смотрит на девушку перед ней и знает, почему так сложились карты. Аня смотрит по сторонам, чтобы найти какую-то точку опоры. Смотрит и не находит, а в крови бушует алкоголь. — Ты ведь знала, что мы играем в бутылочку вдвоём. Так почему сейчас так смущаешься, — спрашивает Саша. Ей совершенно не смешно, она просто пытается понять — девушка перед ней просто решила поэкспериментировать или это какая-то сложно продуманная игра на чувствах. Щербакова наконец-то поднимает взор на Сашу, слегка наклоняя голову, — не очень хороший знак. Сейчас она, наверное, сделает шаг назад. Сделает вид, будто не она десять минут назад с таким рвением уговаривала Сашу сыграть в эту бессмысленную игру. Но происходит сбой в сценарии. — Хотела сыграть, потому что побоялась сама тебя поцеловать. Это что-то новенькое. Трусова была просто уверена, что всё завершится на глупой шутке и признании: «Да забей, я просто над тобой стебусь. Видела бы ты своё лицо». Но Аня сейчас сидит, опустив взгляд в пол, словно там что-то интересное, более важное. Такое важное, что потерявшая дар речи Саша не в счёт. А у Саши внутри паника растекается по всему телу. Трусова кое-как встаёт на ноги, чтобы открыть окно. Ей просто необходим воздух. Катастрофически. Пульсация в голове усиливается, усиливая удушливый приступ. — Саш, я ведь не шучу. Если ты... если ты не хочешь, то давай забудем. Весь остальной вечер они проводят в тишине за просмотром какой-то комедии, чьё названия Саша вряд ли теперь вспомнит. Всё, о чём она может думать, посматривая краем глаза на Аню — как же хочется её поцеловать. Она не сможет забыть.***
Это какой-то маниакальных психоз. Вот и всё, успокаивает себя Трусова. Она просто не может перестать думать о губах Щербаковой. И утром, открывая пакет с кофе, она рассыпает по полу эти злосчастные зёрна. И смотрит, смотрит, смотрит. Не смешно. Но особенно нелепо её мания выглядит во время разговора. Ну, точнее монолога, потому что Саша зависает буквально на каждой секунде, когда они взаимодействуют на льду. Ей бы готовиться к прокату, ей бы не думать ни о чём кроме, но... Вот Аня приоткрывает рот. Вот Аня проводит кончиком языка вдоль по губам. Вот Аня ухмыляется, заметив пристальный взгляд. Ох, чёрт. — Ты вообще меня слушала? И девушка наконец-то поднимает взор на Аню. «Думай, думай, думай», — пытается включить мозг Трусова. Как назло ничего умного не приходит. Чёрт. — Что я последнее сказала? — Давай сыграем в бутылочку? — выскальзывает прежде, чем Саша может хорошо об этом подумать. Кончики ушей Ани краснеют, она вмиг сжимается и немного отходит назад. «Ну, приехали, молодец, Трусова», — внутренне корит себя Саша. Рука в воздухе замирает от этого возникшего вдруг в воздухе напряжения. Нехорошо или хорошо — она не может понять. Может, есть какая-то сраная методичка по своим желаниям, чтобы хоть что-то осознавать. — Я из-за тебя сегодня просыпала зёрна, — Саша опускает взгляд в пол. Господи, как же неловко. — Ты издеваешься? — Аня нервно посмеивается. Не издеваюсь, думает Трусова, пока изнутри вырывается что-то болезненно-радостное. Могут ли люди вообще ощущать сразу два этих чувства одновременно — Саша не знает. Но именно сейчас — в этот момент — это всё, что есть. И она так не хочет думать об этом. Не сейчас, просто не сейчас. — Я никогда бы не смогла над тобой издеваться. И Аня закусывает нижнюю губу. И Аня смотрит куда угодно, только не на Сашу. И они обе понимают — что-то не так.***
— Ань, он просто... Звонкая пощёчина раздаётся на весь ледовый каток «Минск-Арены». Саша прижимает собственную ладонь к покрасневшей щеке, в её глазах застывает боль и предательство. Аня стоит напротив с совершенно обезумевшим взглядом, её руки трясутся от гнева. — Не смей больше так делать, — зло шепчет она. — И что же я, по-твоему, сделала? — неуверенно произносит Трусова, всё ещё потирая место удара. — Не строй из себя дуру, хватит издеваться, — Щербакова разворачивается, направляясь к выходу с катка, но её останавливает настойчивая хватка Саши. Трусова дёргает девушку на себя, так что она впечатывается в чужое тело. Руки Саши плотнее обхватывают Щербакову в кольцо, но сейчас Аня только и думает о рваном дыхании возле её шеи. Горячий поток воздуха на коже вызывает мурашки по телу. Это мешает рассуждать ясно. — И чего же ты добивалась, Анечка, — тихий голос проникает куда-то под кожу. Отвечать здесь что-то бессмысленно, она просто сорвалась. Попытки же вырваться из цепких рук оказываются тщетными. Почти, Аня лишь теряет координацию, мысленно готовясь встретиться носом с ледовым покрытием. Её спасает лишь быстрая реакция Саши, которая вновь тянет на себя девушку, при этом сама падая на лёд. Щербакова падает сверху. Что ж, это можно считать мягким приземлением, если бы не та неловкая поза, в которой обе девушки оказываются. Аня проклинает всё, когда видит покрасневшую не только от пощёчины подругу под собой. Их волосы растрепались от падения, ладони Щербаковой расставлены по бокам, а вот руки Трусовой вполне себе вальяжно легли на бёдра девушки. — Убери от меня свои лапы, Саш, — со всей присущей ей серьёзностью говорит Щербакова. Но кажется, что в процессе своего категоричного приказа Аня делает хуже, потому что наклоняется ближе. Саша замирает, и если бы она шумно не выдохнула в какой-то момент, то Щербакова подумала бы, что девушка совсем перестала дышать. Не сразу заметившая, куда устремлён взгляд «русской ракеты», Аня зло усмехается. Но этот смешок быстро становится стоном, потому что чужие губы касаются её. И она отвечает на поцелуй, но тут же отстраняется. — Мы поговорим после? — Нет. — Дождись хотя бы меня. — Хорошо. Сердце Трусовой сейчас делает четвертные не хуже её самой. И она в спешке покидает каток.***
Злость, злость, злость – Саша буквально чувствует, как это проходит по её венам и закипает. «Твою мать», – Трусова слетает с орбиты, никого не взяв. Но если самой честно себе признаться, то заслужила. Девушка заходит в их с Аней совместный номер, который душит её одним наличием. На ходу снимает с себя верхние вещи, которые как и сумки, летят в угол комнаты. По пути ей попадается стул, который Саша отбрасывает от себя с такой яростью, что слышен хруст – она его сломала. — Ну и в жопу. Всех. Вас. Гнев не утихает, отчего-то и самой Трусовой становится от себя страшно. «Мне нужно успокоиться, просто выдохнуть», – Саша хаотично стягивает с себя одежду, направляясь в душ. Возможно, прохладная вода поможет взять себя в руки. Вариант «а если нет» – не рассматривается. Она выключает свет в комнате, направляясь в душевую. Смыть с себя гнев, смыть с себя ярость, смыть с себя разочарование – через полчаса это вроде бы получается. Но вот это чувство «что-то не так» всё ещё закипает в её жилах. И ведь Аня не сделала ничего такого. — Блять. Девушка даже не сушит волосы, когда голой падает на кровать. Саше настолько всё равно, что у неё нет сил разбираться вообще ни с чем. Даже с этим радостным лицом Щербаковой во время шоу, когда она пыталась взять Трусову за руку. «Трахни себя, Аня», – девушка крепко зажмуривает глаза, но в голове только счастливая золотая олимпийская чемпионка, которая не перестаёт к ней тянуться. И нельзя никак этого отрицать, Саша тоже тянется в ответ. Только почему-то больно. Саша не понимает, как постепенно все эти эмоции перерастают в тянущее чувство внизу живота. О боже, организм подводит в самое неподходящее время. Эмоциональное комбо — способ только один. Девушка прикусывает нижнюю губу, когда вытягивает на кровати, словно по струнке. Странно ощущать своё тело, когда мысли находятся где-то далеко. Невесомость? Может быть. И всё такое сладко-гадкое, последнее особенно от себя. Одной рукой она сжимает свою левую грудь, пока вторая рука плавно двигается вниз по прессу. «Что я делаю?» — эта мысль быстро откидывается на задний план. Разве не ясно, что? Саша сжимает пальцами правой руки свой сосок, чуть оттягивая. Между тем, её левая рука плавно опускается вниз к бёдрам. Она раздвигает ноги, чтобы было удобнее, а потом проводит двумя пальцами вдоль. Трусова хочет забыться, расслабиться, просто остаться в этом моменте, который открывает в ней что-то ранее неизведанное. Она плавно надавливает пальцами на клитор. — Чёрт, Аня, как же я тебя ненавижу, — Саша продолжает водить круговыми движениями, чувствуя на своих пальцах влагу. И слышит чужой стон в комнате. Померещилось ли? Девушка распахивает глаза, пытается увидеть хоть что-то в этой темноте. И видит Аню, которая учащённо дышит. Саша останавливает движения рукой, замирая. Почти. Почему-то теперь кажется, что всё равно уже не будет хорошо. Так и смысл останавливаться? — Ты обещала меня подождать, — оправдывается Аня, но её голос слишком хриплый. В этой ситуации всё начинает звучать двусмысленно. Саше уже нечего терять, ведь злость всё ещё бурлит внутри. Не лучше ли тогда, чтобы в ней был объект этих эмоций? — Прости, начала без тебя, — оскалившись, Трусова возобновляет плавные движения. Саша ожидала всего. Например, что Аня выбежит из комнаты, как загнанный в ловушку зверь. Но всё иначе. Нижняя часть кровати проседает от чужого веса. Саша с опаской смотрит на подругу, которая ведёт рукой вдоль голого бедра девушки, а потом кладёт свою руку на чужую ладонь. — Я тоже тебя ненавижу, – шепчет Щербакова, проводя пальцами по набухшим от возбуждения складкам Саши, которая в свою очередь готова взвыть от простого прикосновения. – А ещё.... я хочу тебя. — Поцелуев не будет?***
Извиняться перед собой, перед ней — перед всеми. Но вины никакой нет. Кажется, что так и должно было произойти, что так было правильно, что так было нужно. Вспоминать «я тебя не разочарую», и очень хотеть этому верить. А ещё то и дело просыпаться от наваждения. А голова настолько пустая, что ничего нет, кроме этого силуэта и полувздоха. — Ты какая-то молчаливая, — говорит Марк. — Что-то случилось? — Нет, всё хорошо. Да, это мало похоже на чувство вины. Она не сможет отпустить.