I figured you out so long ago

— По-моему, это волна, — с сомнением говорит Женя. — Локон это, — спорит Марк. — «Спираль… означает движение к центру, вечное постижение мира, путь к просветлению и мудрости», — зачитывает Андрей, стоящий рядом со скамейкой. — А почему не из центра? Может, она вообще наоборот, от мудрости отдаляется? — тут же вскидывается Марк. — Ну да, с тобой связаться точно только дура решила бы, — ржёт Петя. — А если это вообще вселенная? — перебивает его Женя, переводя тему. Он изо всех сил сдерживает желание сказать Пете что-то язвительное в ответ, да только лучше от ругани никому не станет: ни ему, ни Марку, а того, судя по непрекращающимся волнам тепла под сердцем, накрывает страшно. Женя не удерживается и аккуратно гладит Марка по плечу — вроде ничего такого в этом нет, коситься никто не станет, а успокоить его необходимо. — То есть галактика? — поправляет Матвей. — Вряд ли, там бы двойная спираль была тогда. — «Уроб… уроборос», — находит Андрей. — «Змея, пожирающая свой хвост…» — Не, не то, это уже круг, — отмахивается Марк. — Что там ещё есть? — Дохрена всего, но на твоё ничего не похоже, — отзывается Андрей, не отрывая глаз от телефона. — Тут спираль только в одном месте, а здесь вообще линия прямо идёт, — замечает Глеб. — Как след от косячного вращения, — качает головой Макар. — Мутная фигня досталась конечно. — Да завитушка как завитушка, это что угодно может быть, достали уже, — буркает Петя. — Всё равно хрен поймёшь, чьё это. — О! — дёргается Марк, тыкая пальцем в свою лодыжку, и все переводят взгляд на его непонятную метку, которая оказывается уже не голубой, какой Женя её увидел минуту назад, а кислотно-зелёной. — Это что значит? — Марк встревоженно переводит взгляд с Макара на Петю — они из них самые старшеопытные. — Психует твоя по ходу, — говорит Макар. Все молчат. А что можно сказать-то? — если кроме Марка хрен кто разберётся, что это за линии, и чьи эмоции ему в ногу транслируются, да и не факт, что он сам сможет. В мире почти всё зависит чисто от совмещения собственных усилий с удачей, совпадение меток тоже. И то, информация эта — сомнительное счастье. Жене вон, казалось бы, повезло — он с двенадцати лет знает своего идеального, тот ему открытый достался, попробуй не догадайся. Только не скажешь о такой паре ни маме, ни друзьям, никому. Пускай к семнадцати «ха-ха, чё педик что ли?» в раздевалках уже стихло давно, но его с успехом заменили жуткие посты в интернете об очередном избиении до инвалидности, напоминающие — плевала культура на биологию. Лучше помалкивать. И без двухсторонней связи люди живут вместе до старости, и без связи вообще. Это так, приятный бонус, ради которого гробить всю жизнь не стоит. По крайней мере, так в инстаграмных постах психологи пишут. Наверное, поэтому Женя там особо и не сидит. Он-то ещё в детстве понял, что Марк и дружба с ним — слишком особенное, никто его не переубедит. На лице Марка застывает что-то сложное. Женя чувствует, как ноют рёбра, и понимает — это обсуждение надо сворачивать, иначе Марк прямо сейчас бросится искать загадочную переживающую зелёным девушку, непременно нуждающуюся в поддержке, и день, который и так подпорчен внезапно возникшей меткой Марка, превратится в катастрофу. — Там очередь наконец рассосалась, — кивает Женя в сторону «Седьмого неба». — Отлично, погнали! — Петя дёргает Андрея к аттракциону, и компания сама собой утекает вслед за ними. Женя с Марком остаются на лавочке вдвоём. — Не жгётся? — спрашивает тихо Женя. — Да не сильно. Так, греет чуть-чуть. Жене очень хочется потрогать выпуклые линии на коже, провести по ним рукой, приглушить новые для Марка ощущения, но это будет уже перебор. — Пошли догонять! У меня уже нога затекла, — Марк натягивает носок, пряча метку под яркой тканью, и вспрыгивает со скамьи. Женя следует за ним. Он бы взял Марка за руку, но, похоже, теперь этого права он лишился. Только думать об этом лучше дома. Нечего своими загонами всем настроение портить. Они и так редко собираются вместе. Остаток дня проходит хорошо — больше про метку никто не вспоминает, они успевают покататься на всём самом страшном и весёлом, нафотаться вместе, даже поесть запрещённого вкусного. За такие моменты Женя и любит межсезонье. Только когда нет соревнований и тренировок, сложнее найти куда сбежать от своих мыслей. Он добирается домой и ищет какое-нибудь аниме, выбирает вроде милое и позитивное, но даже любимые японцы подводят и не дают отвлечься — на десятой серии «Мадоки» Женя ревёт и думает, что слишком хорошо понимает Хомуру. Он бы тоже ради Марка изменял реальность бессчётное количество раз, и неважно, сколько боли это причинило бы ему. Марк — самый важный человек в мире. Это истина. Женя не помнит точно, когда её осознал, он будто с ней родился, на этом факте базируется всё его существование. Ещё до того, как в одиннадцать у Жени проявилась метка на груди — круг из разбросанных обрывков линий — он точно знал, что Марк его лучший друг, и это не тот «лучший друг» как у всех остальных, когда они ругаются из-за глупых эгоистичных обид, и выбирают в «лучшие друзья» кого-то нового. Жене с Марком не мешали ни дома в разных концах Питера, ни разные катки и тренеры, ни соперничество на соревнованиях — да более того, с разговора после соревнований всё и началось, когда два едва знакомых мальчика, болтая после прокатов, сошлись на том, что разные игрушки для мальчиков и девочек — глупость полная, и им обоим нравится играть и с машинками, и с куклами, да и с девчонками тоже весело, и так круто, что они в этом похожи. Они с Марком не ссорились ни разу за девять лет дружбы, и Женя не видел ничего подобного ни у кого больше. Поэтому, когда он всё-таки поймал закономерности в изменении цветов метки и настроении Марка, он не удивился ни на миг. Он выбрал Марка для себя ещё до того, как судьба выбрала его для него. А кто ещё мог бы стать его тем-самым-особенным? Даже если бы Женя и попытался построить отношения с кем-то другим, Марк всё равно остался бы на первом месте в списке его приоритетов. Кто такое стерпит? Просто у них слишком много штук на-двоих. Начиная от их эмоджи-сердечка, потому что «оно многослойное, как огры и луковицы», заканчивая их двором на Приморской. И каждая из этих мелочей выжигает очередное клеймо на Женином сердце, утверждая его принадлежность снова и снова. Женя долго надеялся, что однажды и у Марка где-то появится символ, доказывающий, что и он для него тоже особенный, не просто друг, а тот, кто самóй магической связью судьбы идеален для него. Да, наивно. Двусторонняя связь — безумно редкая штука, встречающаяся у единиц. Сам Женя из живых примеров знал один-единственный: Алексей Николаевич и Татьяна Николаевна. Но Женя всегда чувствовал, что отличается, и Марк, хотя и вписывался в мир куда успешнее него, тоже был другим. И дружба их была не такой как у всех. Если не у них вдвоём — то у кого вообще? Но теперь у Марка метка. И он будто ни на секунду даже не допустил, что знает, с кем связан. Его взгляд не метался в поисках связи между лицом Жени и собственной лодыжкой. И это говорит ярче всего прочего. Он не нужен Марку так. А Женя помнит, что едва на нём появились отметины, пестрящие всеми цветами радуги, он мечтал о том, чтобы они оказались индикатором именно Маркового настроения, только метка у него в таком дурацком месте, что хрен сравнишь при встрече — странно было в воротник прятаться или оголяться прилюдно. Спасибо изобретательному человечеству, создавшему телефон. Только так Женя мог одновременно общаться с Марком и следить за изменением цветов на своём теле и подынтонаций смешков в динамике. И когда стало очевидно — да, да, да, всё по-настоящему — он испугался. Это Женя знает, какой Марк потрясающий, и какая у них крутая дружба. А другие не поймут. В некоторых странах таких, как он, вообще казнят. Но Женя поклялся себе: он всё расскажет, когда у Марка тоже появится метка, связанная с ним. Ну, видимо, теперь уже не расскажет никогда. Да какая разница. Всё равно Женя выберет Марка, что бы ни лежало на противоположной чаше весов. Просто в новый сезон он войдёт без мечтаний о взаимности, вот и всё. Их потрясающая дружба от этого никуда не денется, и связь, пусть и односторонняя, с ними навсегда. А в этом сезоне дружба Жени оказывается нужной Марку как никогда. Пока Женя выходит во взрослые и медленно, но верно набирает форму, ползёт по турнирной таблице всё выше, улучшая свои сизн бесты, у Марка полный развал. С двух последних соревнований, где они планировали катать вместе, Марк вовсе снимается — боль совсем нестерпимая. Женя всегда рядом, поддерживает его как может, но чувствует себя неловко, обгоняя Марка, разрываясь между гордостью за себя и расстройством за него. Так что Женя постоянно напоминает другу, какой он талантливый и вообще крутой, вот он долечится, и они ещё постоят вместе на пьедестале. Женя даже подзабивает на учёбу — он чувствует себя стрёмно, вбивая в строку поиска «химия 11 класс гдз», но пообщать Марка важнее, чем потратить те же часы на чёртовы задачи. Он потом всё нагонит, а черноту ноющих линий на рёбрах нужно разбавлять вот прямо сейчас. Они бродят по холодающим улицам, заваливаются в кино, смотрят какую-то весёлую херню, и к вечеру разбредаются по домам. Перед сном Женя ласково поглаживает успокоившуюся тёмно-зелёную метку и не жалеет ни о чём. Мама, правда, смотрит с неодобрением, когда в очередной раз слышит «Я с Марком гулять» в качестве прощания у дверей — она бы явно предпочла более продуктивное времяпровождение. Ну или другое имя, в идеале бы женское. Женина мама не любит Марка. Она не говорит этого, она всегда уважает выбор Жени, да и вообще никогда не говорит о людях плохого, но между её радушной улыбкой Андрею и спокойным «Здравствуй, Марк» — пропасть, пусть и незаметная для того, кто с его мамой близко не знаком. Женя даже знает в чём дело — она боится, что этот бешеный мальчик, не сдерживающий свои эмоции, нарушающий все приличия, однажды обидит Женю. Она не понимает, что настоящий, живой Марк — главная защита Жени от всего мира, где всегда нужно подстраиваться, чтобы быть принятым. Если бы не было Марка, он бы давно потерял самого себя среди бесконечных «так надо» со всех сторон. Женя ценит это безмерно и отчаянно хочет сберечь Марка от всего, что на него валится. Впрочем, Марк, хоть в гостях у Жени и бывает нечасто и с мамой его пересекается редко, всё равно чувствует это. Он даже бросает однажды, как бы между прочим: — …всё равно я твоей маме не нравлюсь. Женя горячо убеждает его, что он ошибается, она просто всегда такая, сдержанная. И он делает это не потому, что так уж хочется дружить семьями, а потому, что Жене невыносима одна мысль, что Марк может считать себя нелюбимым. И он повторяет ему снова и снова, в бесконечных вариациях: ты достоин любви. А иногда, в минуты особо доебавшего жизненного говна, у Жени вырывается «ты самый лучший», «самый добрый», «самый талантливый», и вся эта череда бесконечных «самых», в каждое из которых Женя искренне верит, однажды превращается в «я так тебя люблю», сказанное после краткой паузы, но уверенно. — Я тебя тоже очень люблю, Жень, — нежно мурлычет Марк и обнимает его. Так же, как обнимал сотни раз до этого. И «люблю» накрепко входит в их активный словарный запас. Они ведь и вправду любят друг друга, по-настоящему. Просто немного по-разному. И от того, что слово у них друг для друга одно, а смысл — нет, Жене забавно. А ещё горько очень от собственной обречённости иронизировать над этим навсегда. Женя, впрочем, для своего «люблю» других слов не знает, поэтому повторяет его при каждой возможности, надеясь, что Марк прочувствует, проникнется, и сможет сам разглядеть в себе всё то, что приводит Женю в трепет. На ночевке дома у Марка, пропитанной сладким красным вином и единением, Марка, у которого на губах всегда улыбка, а на самом деле всё пиздец как плохо, прорывает рыданиями, и Женя держит его крепко-крепко, прячет его голову под своим подбородком, касаясь волос губами, и твердит «люблю» столько раз, что наверняка тот всё-всё понимает — Женя совсем теряет самообладание, удерживающее его поведение на грани дружеского. Засыпая на диване с рукой на талии прижимающегося к нему Марка и утыкаясь носом в чужую шею, Женя ожидает услышать наутро самый страшный вопрос. Но даже если Марк понял, проговаривать это вслух, изменять хоть что-то в незыблемом фундаменте отношений, тот не торопится. Поэтому всё остаётся как прежде. Только спать в обнимку становится новой нормой их дружбы, которую так называть язык еле поворачивается. Это с Андреем Женя дружит. С Марком он то ли ударяется в религию, то ли возвращается домой. Сезон идёт не так, как ожидалось, абсолютно во всём, и под конец становится совсем безумным. Привычная влюблённость, которую Женя собирался игнорировать, зачем-то разрастается во что-то неподвластное и больное, а катание приобретает стабильность. Женя доволен, что наконец-то вся его многолетняя пахота на катке и в спортзале приносит какие-то серьёзные результаты, но ему всё равно тоскливо от того, что на пьедестале после финала рядом нет Марка. Он зарабатывает поездку на мир, и даже на командный чемпионат — он счастлив, он гордится собой. Но в глубине всё усиливается страх, что подъём на более высокую ступень фигурного мира отдаляет его от Марка. Раньше они были на равных, два переломанных, но перспективных юниора. Теперь Женя оказывается в числе первых номеров сборной. Да и времени на встречи становится совсем мало, а он так скучает по Марку, по его безумствам, улыбке, фонтану эмоций и идей, по тем объятьям и прикосновениям, что ему дозволены. По ним двоим. И Женя ждёт лета сильнее, чем обычно — слишком уж душит нехватка Марка в жизни, но там у обоих сборы, ещё и день рождения выпадает на них. В Эстонии с ребятами весело, но с Марком было бы ещё лучше. Женя считает дни до возвращения со сборов и их встречи. — … я за две недели собрал то, что полгода собрать не мог. Ну и Евгений Владимирович сказал, что Светлана Владимировна сказала, что мы можем попробовать на постоянной основе с ней работать в Москве, если конечно мы сами хотим, а мама хотела, чтобы я там учился, я же в Плешку тоже подавал, так, для подстраховки… Марк уезжает. Женя заставляет себя фокусироваться на его лице, слушать, цепляется за слова, за реальность, но не может удержать чёткую картинку перед глазами. Марк уезжает. Всё происходит слишком быстро. У них остаётся всего пара недель, из которых Жене выделено слишком мало времени. Он всё понимает — дела, сборы вещей, семья. Жизнь Марка одним Женей не ограничивается, и это никогда не было проблемой, но сейчас, когда Марк здесь только с ужасающей оговоркой «ещё», каждый день слишком значим, и Жене хочется быть рядом постоянно. Он напрашивается съездить вместе по магазинам и за документами, разок они встречаются втроём с Андреем, разок большой общей компанией — Женя, при всей его любви сливаться с общих тусовок и общаться с людьми один на один, вписывается везде, потому что знает, что будет жалеть о каждой упущенной возможности провести лишнюю минуту вместе. Он о своей панике не говорит и пытается делать вид, что счастлив за Марка, который вдохновенно рассказывает о планах, но тот всё равно его страхи насквозь видит, и его проницательность проворачивает нож в Жениной груди очередным заходом на «а вдруг всё-таки это я?». Марк с такой легкостью читает его, что невозможно вообразить, как где-то там может быть кто-то, способный понять Женины чувства лучше. Марк говорит «надо нам вдвоём тоже собраться» — и когда выкраивает время, успокаивает его весь прогулочный вечер, клянётся, что будет часто приезжать, «у меня же тут и семья, и ты, и всё», тем более между ними будет «всего четыре часа». Он заверяет, что ничего не изменится, они будут лучшими друзьями всегда, даже на расстоянии, и это не пустые слова — Марк твёрдо верит в это. Женя позволяет себе поверить — совсем ненадолго, пока Марк рядом, пока ещё можно ловить его за руку, держать пару мгновений и говорить своё «люблю тебя». Они приезжают к Марку и смотрят «Поньо», сидя рядом на кровати в его комнате. Марк сам льнёт, и Женя аккуратно прижимает его к себе. Он ощущает тяжесть головы на своём плече, тепло предплечья под ладонью, и внутренности переполняет что-то безумное, дрожащее, и одновременно ответственное, даже собственническое. У него в руках доверилось бесценное. И оно его. И в голове, и в сердце, и над сердцем. Спят они тоже в обнимку — вернее, спит Марк. А Женя смотрит на него и не может насытиться красотой Марка, которая в такие, не постановочные моменты абсолютно ошеломляет своей реальностью в принципе. Обычно лицо Марка — это калейдоскоп эмоций и харизма, пробивающая танком всё на пути, и это захватывает так, что черты и не видно вовсе, яркость души затмевает. А сейчас, даже приглушённые тьмой и искажённые тенями, они потрясают Женю. Он дуреет от силы своего чувства, которое тяжелеет, расширяется в груди и грозит разорвать его на части. Марк спит так же, как и бодрствует — беспокойно. Одно из череды его нервных подёргиваний вдруг заканчивается забрасыванием ноги на Женю. Он замирает под ощутимостью чужого веса. То, что даже бессознательно Марк тянется ближе к нему, заставляет крышу отъезжать. Женя обнимает его рукой, а Марк его ногой, и думать об этом получается лишь как о доказательстве идеального дополнения друг друга, хотя лучше бы было не думать об этом вовсе, перестать разгонять мысли о совершенной особенности их связи, не терзать этим самого себя — Марк всё равно уезжает. И пиздец не в предстоящих редких встречах, а в том, что он выбрал не его. Женя не сомневается в собственной важности, но от того, что другая важность оказалась важней, больно. Он-то всегда выбирал Марка, и теперь остаётся без почвы под ногами. Марк напоминает об этом факте — он снова вздрагивает и отворачивается на другой бок, подтягивая ноги к груди. Рука Жени соскальзывает на холодную простынь. Марк будто обрубает ему все залипания, позволяя смотреть лишь на стену-спину. И Женя должен с этим смириться. Никто ему ничего не обещал. В придачу к связи счастливую любовь не раздают. Он проваливается в тревожный сон, спит совсем недолго и просыпается раньше Марка. Женя любуется им, смешно приоткрывшим рот и укрывшимся собственным локтём — а потом осторожно тянется за телефоном и тайком фотографирует его, пока тот расплывается по подушке в лучах солнца, соглашаясь со всеми укорами совести, что это кончено и так делать неправильно — Жене слишком хочется поймать этот ценный момент, сохранить его где-то кроме памяти, на случай если воспоминания поблекнут, а их отношения, вопреки обещаниям Марка изменятся безвозвратно. На контрольных прокатах сборной Санкт-Петербурга хреново невыносимо. Только там до Жени доходит окончательно — теперь надо жить без Марка. По дороге домой он покупает широкий пластырь и, добравшись, залепляет метку, чтобы избежать соблазна отслеживать изменения в московской жизни. Захочет — расскажет сам. Так друзья общаются. Словами через рот, не через нематериальную абстрактную муть. А Женя очень хочет использовать этот шанс и наконец-то научиться быть хорошим другом. Они постоянно списываются и созваниваются, и голос у Марка во время их разговоров про обустройство быта на съёмной квартире и атмосферу в ЦСКА звучит довольно — ровно до того момента, когда он извиняется, что на день рождения не сможет приехать, неудобно, «но в Челябинске когда увидимся, отметим!». Женя успокаивает его, отшучивается чем-то несмешным — лишь бы тот в очередной раз не загнался, и старается не думать, что это первый день рождения Марка за много лет, который он пропустит. Пластырь на груди за неделю совсем засюськивается, и после тренировки он просит Мишу поменять его — Женя ожидает, что тот не будет расспрашивать, он вообще всегда очень сдержанный и тактичный, поддерживающий. Только оказывается, что Миша — адепт веры даже в односторонние метки, истинную любовь до гроба и вот это всё, но когда тот в третий раз за нехарактерно долгий для него монолог повторяет «только Даша», Женя натягивает футболку и молча выходит из раздевалки. Он про «только Марк» себе годами твердил, и лучше от этого не стало. К счастью, Миша больше эту тему не поднимает, а о регулярной смене пластыря без лишних вопросов Женя на свой страх и риск договаривается с братом и надеется, что до родителей всё-таки не дойдёт. Но благо, у Жени сила воли есть, и с новой привычкой — не смотреть, не проверять, не трогать — он осваивается быстро, подстраховка не требуется, и он оставляет в покое и пластырь, и Игорька. Осталось научиться не думать. В Челябинске они с Марком проводят куда меньше времени, чем Женя рассчитывал, но он безумно рад и погулять по маленькой набережной и Кировке, усеянной ларьками с сувениркой. Рядом с Марком ему всегда становится легче, даже если и было не очень-то и тяжело. Они болтают о чём-то совершенно неважном, ржут, Женя впитывает игривую улыбку Марка, и всё в мире встаёт на свои места, хоть и ненадолго. Беспокоит Женю только одно — всю прогулку метка слегка жжётся, чего не было уже давно. Наверное, Марк волнуется из-за предстоящих контрольных прокатов. Как оказывается, абсолютно зря — он чисто откатывает всё и отправляется в Германию за третьей квотой. А дальше сезон катится куда-то в ад, в полном соответствии с образом произвольной. Женя отдаётся учёбе в медицинском и катанию, не оставляя себе времени для душевных страданий, но о себе даёт знать больная спина, стабильность машет ручкой, и оба доставшихся этапа Гран-При он заваливает, из «надёжного парня» превращаясь в «наши одиночники как всегда». Но Капа всё равно приносит больше положительных эмоций, чем негативных — на финал после Канады надежд не было, на медаль после развала на предшествующих тренировках тоже, так что замыкание таблицы разочаровывающим сюрпризом не становится. А вот возможности встретиться с Марком он очень рад, видеозвонки — штука, конечно, замечательная, но всё же вживую всегда лучше. Тот приезжает в Питер чаще, чем Женя ожидал, но реже, чем ему бы хотелось. Впрочем, может, оно и к лучшему: больное безумие любви его подотпускает. Не полностью — особо тоскливыми вечерами Женю накрывает моментами воспоминаний, и до безумия тянет набрать Марка, закрыть глаза и слушать любимый картавый голос, нежно обводя пальцами рваные линии на груди. Погрузиться в хорошо знакомое единение, спасающее от сложного мира своей особенностью, однозначностью и высшей предрешённостью. Может, даже признаться в любви и посмотреть, какого цвета станет метка. Ему хочется, чтобы это был горчичный, цвет уюта и ровной радости, ну или восторженный жёлтый, или заботливый нежно-голубой. Но Женя не хочет всё сломать, потому не поддаётся романтическим порывам. Их дружба драгоценная, и он бережёт её всеми силами, и наслаждается временем, которое удаётся провести вместе с Марком. Мало кому везёт таких друзей встретить — а ему вот повезло. По большому счёту, за исключением количества личных встреч в их общении особо-то и не меняется ничего. Женя не чувствует, что они отдалились или перестали друг друга понимать. Видясь, они оба без заминок сбрасывают «приличные» маски для других, ловят родную волну эмоций друг друга, с лёгкостью заводят диалог, перетекают с темы на тему. Вот и в Сочи после показательных они на набережной сидят на непонятной трубе в жёлто-чёрных полосах, свесив ноги к воде внизу — разумеется, этот насест выбирает Марк, а Женя просто садится рядом, чтобы вовремя поймать того за шкирку, если тот вдруг потеряет равновесие за активной жестикуляцией и свалится в море. Они лениво перебрасываются дурацкими шутками, глядя на почти ночное черноморское небо, и Женя убеждается — настоящая дружба выдерживает и расстояния, и что угодно, если это важно обоим. Марк вдруг переводит взгляд с горизонта на него и говорит: — Тут так красиво. И ты такой красивый, и хороший. Хорошо. И все старательно выстроенные границы дружеской любви, летят в пропасть, обрушенные на этот раз Марком, который называет его красивым вот просто так. — Да. Правда хорошо, — кивает Женя, не отрывая глаз от Марка — тот смотрит пронзительно, будто ищет что-то в лице напротив, и это вскрывает печать на чувствах, что Женя всю осень старательно запаковывал в непросвечивающую обёртку. Так что он плюёт на всё, и говорит, как есть: — Как же я тебя люблю, ты бы только знал. Ребра обжигает, и Женя рад, что не в курсе, какого этот жар цвета. — А я знаю, — лукаво улыбается Марк. И кладёт голову Жене на плечо. Чёрт его поймёшь, что там он знает — но это будто и неважно, потому что это точно что-то хорошее. Жене легче от того, что он позволил себе выплеснуть так долго сдерживаемые слова. Оказывается, любовь болит меньше, если её не бичевать. Они сидят молча под окончательно почерневшим небом, под тихий шум волн и доносящуюся из прибрежной кафешки музыку, и это так правильно, что Жене хочется законсервировать этот момент и остаться в нём навсегда. Но вскоре холодает — ему-то нормально, а куртка на Марке совсем тонкая, смотрится, конечно, клёво, он сам никогда не умел так одежду подбирать, но то, как Марк начинает подрагивать, ему совсем не нравится, надо хотя бы от воды отойти. Так что они возвращаются к отелю, по пути встречаются с компанией девчонок, заражаются их громким весельем, и спать уходят только после полуночи, уставшие, но довольные. Чемпионат России наступает слишком быстро. Женя, помимо тренировок, поглощённый визитами к врачам в качестве студента и пациента, не замечает, как пролетает месяц. Он валит всё — не так ужасно, как в Сочи, но восьмое место — явно не то, на что рассчитывали болельщики, в сентябре кричавшие, что в командник на олимпиаду нужно ставить именно его. Тренеры всё равно поздравляют его, и хвалят, что пусть и на обезболах, но он боролся за все элементы. Женя понимает: на этом сезон окончен. Даже на участие в новогодних шоу можно не рассчитывать. Даже если бы его куда-то и позвали, что крайне сомнительно, Алексей Николаевич не позволил бы нагружать измученную спину. Зато наконец-то можно от всего сердца порадоваться за Марка — после того кошмара, который он вытерпел в прошлом сезоне, золотая медаль и титул кажутся восстановлением справедливости. Новоиспечённого чемпиона затягивает поток поздравлений, шоу, интервью и встреч, и увидеться у них получается только на общей предновогодней тусовке у Макара, но Женя не расстраивается. А расстраивается он, когда Марк, заливаясь смехом, повисает у Макара на шее, и коротко чмокает его в щеку. Такое происходит не в первый раз — Марк, когда его несёт, среди компании своих дурнину выкручивает на полную, но Жене эта лёгкость, с которой тот заигрывает с друзьями, каждый раз рвёт внутренности. И ревностью-то назвать это стыдно, нет у него прав Марка ревновать, он ему не принадлежит — но иначе боль объяснить не выходит. Макар картинно ахает, все гогочут, и Женя тоже давит из себя какое-то хихиканье, чтобы не выбиваться, но Марк его прострацию замечает, бросая на него сложный взгляд. А затем он отпускает Макара, и кокетливо поигрывая бровями, движется к нему. Женя чувствует неотвратимость приближающегося пиздеца, и досадует, что от Марка эмоции хрен скроешь, тот его всю жизнь насквозь видит. Он ждёт подкола, или ещё чего-то такого же острого и привлекающего внимания. Марк обнимает Женю за талию, прижимается. Мимолётно целует его, губами к губам. Парни затягиваются одобрительным «О-о-о», и Женя, собирая всё своё самообладание, наигранно округляет рот и прижимает ладони к щекам, — нельзя, чтобы хоть кто-то увидел, что для него это больше, чем шутка, что он сейчас с ума сойдёт, со своим личным безумием он разбираться будет позже, сейчас — работа на публику, как на льду. Марк, конечно, на его кривляния не ведётся. Он стоит рядом и смотрит на Женю задумчиво. Внимание ребят переключается на Артёма, который что-то громко и увлечённо рассказывает, что именно, Женя уже не слышит — едва исчезают зрители и можно не держать образ, он проваливается, пытается понять, что чувствует. Марк его поцеловал. Он годами воображал себе, как это могло бы быть, а в итоге… так просто? Мазнулись ртами и всё? Да ничего же особенного и не произошло даже. Но память подбрасывает фантомное ощущение рук на талии, мгновение мягкости чужих губ, и Женю бросает в жар. Он не способен осознать, что только что произошло, просто не способен, потому что «целоваться с Марком» это что-то исключительно из области многолетних снов, мечтаний, воображений, в реальности этого быть ну никак не может. Только когда Марк тыкает ему в рёбра (попадая пальцем ровно под своим чёртовым кругом), Женя осознаёт, что метка горит огнём, и потихоньку выплывает в реальность обратно. — С тобой мы же вроде так раньше не делали, да? Это же в первый раз? — спрашивает Марк, нарочито небрежно. Все датчики внутри Жени, прекрасно знакомые со средними показателями реакций Марка, кричат: он лжёт. Знает Марк прекрасно, сколько раз они целовались, он считал! Только зачем уточняет, неясно, и что у того внутри, тоже. Он будто всё про подоплёку Жениных чувств понял… точно. Он же в Сочи так и сказал, только Женя, глупый, не допёр. Что тогда происходит? Зачем Марк так сделал, если всё знал? Зачем это высмеивание напоказ? Эксперимент, хотел посмотреть, что с Женей будет, если дать ему в шутку прикоснуться к тому, чего никогда не достанется? Урок, намёк? Женя не знает, почему Марк психует, но он слишком на взводе сам, чтобы его успокаивать. Он сбито извиняется, говорит, что ему надо маме позвонить, и сбегает на кухню, успевая поймать потускневший взгляд Марка. Кожу под футболкой жжёт так, что хочется приложить что-то холодное. Он рассчитывает, что сможет там спокойно отдышаться в одиночестве и прийти в себя, но внезапно натыкается на упоенно целующихся Петю с Андреем. Женя по-тихому удаляется, прикрывая за собой дверь, надеясь, что те были слишком увлечены и не обратили на него внимания. Он стоит в коридоре дураком, не зная, куда себя деть. С Марком взаимодействовать он не в состоянии точно, веселиться с ребятами тоже. Перед глазами стоят силуэты склеившихся Пети с Андреем, но вместо шока и вопросов (как? давно у них? а метки совпали?) Женя сравнивает их поцелуй с собственным, пережитым несколько минут назад, и горечь от того, как сильно они разнятся, затапливает, прожигая грудную клетку, скапливаясь где-то в горле и уголках глаз. У них серьёзно. У него лишь карикатура. — Жень? — в коридор высовывается обеспокоенная голова Марка. Женя быстро перемещается к нему за угол, чтобы тот не дай бог не сунулся на кухню. Чужие секреты он даже Марку рассказывать не собирается. — Нормально всё? — Да. — Что мама сказала? — Волнуется. Поздно уже, — ложь вылетает на автомате, даже прежде чем Женя соображает, что вот он, идеальный выход. — Я поеду, наверное. — Точно? — Да. Я такси вызову. Марк пристально смотрит на него, будто хочет что-то сказать. Он же точно видит, что Женя врёт и просто сливается, он слишком хорошо его знает. Но если он задаст нужный вопрос, Женя не выдержит и разревётся прямо здесь. А то, что Женя ненавидит показывать слёзы, Марк тоже отлично знает. Марк берёт его ладонь в свою и заботливо сжимает. — Ладно. Отпишись, как доедешь, ладно? — Конечно, — отвечает Женя с дружелюбной, но вежливо-масочной улыбкой. — С ребятами прощаться будешь? — Не, — Женя уверен, что Марк чувствует его настрой и поймёт. Он за то Марка и ценит, что тот не давит никогда и его любым принимает, даже когда Женю накрывает желанием изолироваться, не говорить ни с кем и запереться в своём воображаемом мирке. Марк осторожно обнимает его, и они просто стоят в тишине, не размыкают объятий все шесть минут ожидания такси. Женя хотел бы, чтобы их поцелуй повторился сейчас, когда они оба настоящие, наедине друг с другом — но он гонит эти мысли, он же не сохранит самоконтроль, наделает каких-то глупостей, поломает всё. Надо озвучить что-то хорошее, чтобы не грузить Марка. Сказать, что он рад был встретиться, что будет скучать, но с их уровнем взаимопонимания это ненужная шелуха, и Марк будет за него волноваться всё равно. Главное, чтобы потом он смог быстро отвлечься на веселье с ребятами и хорошо провёл остаток вечера. Этого он ему и желает на прощание, когда Марк вызывается проводить его до машины. — Спокойной ночи, Жень, — нежно говорит Марк, и от него эти слова звучат дороже любого признания в любви. Суета замедляется. Женя встречает новый год с семьёй, лениво пялит в аниму большую часть небольших каникул, изредка чередуя пачки двадцатиминутных серий с пачками одолженных у заботливых одногруппниц конспектов. Но и когда возобновляются тренировки, щадящий спину режим и отсутствие предстоящих соревнований не идут ни в какое сравнение с прошлыми нагрузками, что физическими, что моральными. Даже зимняя сессия не рождает в Жене такого нервяка, как прошедший чемпионат России. Наоборот, он рад, что ему есть чем забить себе голову. В анатомии больше смысла, чем в прокручивании на сотый раз воспоминания о прикосновении чужих губ, которое затирается, превращаясь в обросший выдуманными деталями образ, романтизированный настолько, что Женя сомневается — а действительно ли был тот поцелуй? Или он его придумал, окончательно двинувшись со своей любовью всей жизни? Они с Марком тот вечер не обсуждают. Наверное, стоило бы, но Жене страшно услышать, что Марк давно знает всё о подгнившей стороне его дружбы и просто мирится с ней. Ведь если не сказать вслух — значит, и нет ничего. И можно дальше мечтать о том, что когда-то Марк всё-таки поймёт, что для «долго и счастливо» никто кроме Жени ему не нужен. Представлять себе это стыдно и нелепо, но только обнимая одеяло и воображая на его месте маленькое родное тело, у Жени выходит отгонять подкрадывающееся в темноте одиночество, что кладёт на ему горло руки и шепчет «тебя никто не полюбит». Так что они игнорируют общее неловкое воспоминание и общаются как и всегда, словно ничего и не произошло — правда, чуть реже. Женя с тоской понимает, что подобных вещей между ними копится всё больше, и если однажды они всё-таки исчезнут из жизней друг друга, то именно из-за критической массы таких вот недомолвок. А пока подугасшее общение легко объясняется — у Марка чемпионат Европы. Потом всё ещё яснее — у Марка олимпиада (подумать только!). Марк, конечно, и с Таллина, и с Пекина скидывает в общий чат селфи с дурацкими лицами и Андреем, но обсуждают их в основном все остальные. А улыбки Марка на фотках Женин личный локатор на теле обмануть не могут — переживает он. И с каждым днём сильнее. Женя пишет в личку поддерживающие сообщения, но чувствует рёбрами, что толку от них немного, а сам Марк и вовсе заверяет, что всё супер, ему очень весело, и вообще он отлично время проводит, а Женька, глупый, придумывает. Олимпиаду они смотрят всей семьёй (хотя мотивации вставать в пять утра и смотреть с самого начала не только наших хватает только Жене). Они вместе болеют и расстраиваются за Андрея, восхищаются изяществом и мощью Миши — его хватает на четыре программы, он ошибается в короткой в личном зачёте, но с лихвой компенсирует это произволкой и в итоговую таблицу забирается высоко, всего строчкой ниже Ханю. А прокаты Марка пробирают даже его маму. Тот, без ошибок откатывает обе программы, а завершая произвольную, обрушивается на колени, отдавая себя всего льду и зрителям. Женина мама восторгается: — Ну молодец, какой молодец! — Крутой, — соглашается Игорёк. У Жени слов нет. Он пытается пережить то божественное, что он только что увидел. Это олимпиада заставляет людей кататься так? Выворачиваясь наизнанку, выпуская всё, что есть? Или дело в самом Марке, в безумном нутре, которому тот дал волю? — Хорошо, что ты не поехал. Я бы не выдержала за тебя так переживать! — добавляет мама со смехом. Женя с пониманием тоже посмеивается, хоть с ней не согласен — он бы сейчас многое отдал, чтобы быть рядом с Марком, которого — он и не глядя чувствует, знает — переполняет восторг — наконец-то, господи, пусть он гордится собой и радуется за себя безо всяких «но», которые вечно придумываются в его голове всякий раз, как доходит до признания собственных успехов. Всё хорошо. Марк выглядит счастливым донельзя. Всё хорошо. До тех пор, пока не становится всё пиздец. «Лови маленький анонс))», — пишет Марк вскоре после возвращения из Китая. Женя отвлекается от скучной пары в телефон и ждёт, когда Марк примется разгонять очередную потрясающую идею, от которой все фанаты ну точно охренеют, но никак не «У меня теперь есть девушка)))» Невозможно. У преподавателя, читающего лекцию пропадает звук, а аудитория кажется маревом. Женя смотрит на телефон в руке, но он словно в нескольких метрах от него. Он перечитывает сообщение на дрожащем экране несколько раз и совершенно не понимает. «Ты первый узнал! инсайдерская информация» «Созвонимся на выходных? Все расскажу», — прилетает ещё пара сообщений. «Поздравляю! Да, давай. В субботу?» — набирает Женя с четвёртой попытки — пальцы никак не попадают по нужным клавишам. «👌». Женя сидит в странном ступоре. Ну подумаешь, девушка. Да они ещё в детстве рассуждали о том, какой должна быть идеальная жена, и спорили, что важнее: чтобы она не смотрела Ивангая или сальхов от ритта отличить могла. Очевидно, что в какой-то момент это должно было случиться. Но Женя, наверное, оптимист. Потому что он и мысли не допускал, что однажды «Марк-и-Женя», которое вросло в него годы назад, превратится в «Марк-и-девушка». А он тогда «Женя-и-кто?». У Жени нет повода злиться… но он зол. Ему кажется, что ни у одной девушки, да и вообще ни у кого нет права быть с Марком, они же такие… обычные. А Марк особенный. И сложный очень, как с ним кто-то разберётся? Женя-то не всегда понимает, а у него на груди вон привилегия в виде инсайдерской информации, всё как Марк любит. Как вообще кто-то другой может быть с ним, когда чувствует-то его он? Он глубоко вдыхает и выдыхает, озирается, ищет вокруг хоть что-то, в чём можно быть уверенным, потому внутри он этого не находит. Лекция. Точно. Нужно писать все лекции, так может быть шанс на автомат. Учиться нужно хорошо. Образование это очень важно. Медицина понятная. Учишься шесть лет, потом ещё два года, разбираешься в устройстве организма и разнообразии его поломок. Потом остаток жизни пользуешься этими знаниями, ну и новые тоже постоянно приобретаешь. Тут всё должно быть ясно. Женя блокирует телефон и изо всех сил хватается за голос преподавателя, который слышно очень плохо, будто в ушах вода. До мозга не доходит ни слова. Женя просится выйти, хватает сумку и несётся в туалет, влетает, запирается в кабинке. Выдыхает, расстёгивает халат и затем тянет вверх футболку. Да, он обещал себе не смотреть, и да, он всегда старается держать слово. Но ему нужно. Просто убедиться, что она всё ещё там, что она настоящая. Метка на месте. Теплится ровным нежно-розовым. У Марка всё хорошо. У Жени вместо сердца дыра. Марк, как и обещал, звонит в субботу, и в его голосе столько мёда, что Женя почти ощущает эту сладость на своих губах (которые он однажды целовал, помнишь?). Он хотел бы ненавидеть её, но не может, потому что она делает Марка счастливым. Он хотел бы заклеймить её недостойной посредственностью, но это чёртова Саша Трусова, более выдающейся девочки при всём желании не отыскать. Он хотел бы дать волю своей злости, психануть, закричать, что это нечестно, что так быть не должно, но не собирается ранить Марка собственной болью, потому что он ни в чём не виноват. Это Женя опять, опять позволил себе взрастить надежду на взаимность, вопреки здравому смыслу, поддаваясь слабости, и никогда не спрашивая самого Марка, потому что понимал в глубине души, что на серьёзные, однозначно трактуемые слова в ответ услышит отказ. Но Марк всё ещё самый важный человек, следовательно, и его счастье неоценимо важно. Поэтому Женя гасит в себе глупую обиду, и честно, от всего сердца говорит, что рад за него, и даже не врёт в этом сам себе. Но Женя не настолько силён, насколько ему бы хотелось. Он не может удержаться от вопроса: — А метки у вас не… совпали… ну вдруг? — Женя старается говорить спокойно, но запинания выдают волнение. — У Саши её нет ещё, — ровно отвечает Марк. — А моя нет. Но это всё фигня. Я бы никогда не стал встречаться с кем-то из-за картинки на коже. Важнее, что это за человек. — И какой Саша человек? — Хороший. Она добрая очень. Эти слова успокаивают Женину больную злость. А ещё напоминают о важном — он сдружился с Марком ещё до того, как проявилась метка. Он ведь тоже не тот, кто ставит картинку выше личности. Но Женя рад, что Саша не едет на Кубок Первого Канала. Он ещё не готов увидеть их вдвоём своими глазами. Постепенно злость уходит, сменяясь лёгкой тоской, которую Женя никак не показывает, болтая с Марком, и в какой-то момент замечает, что действительно её и не испытывает. А когда спустя некоторое время он привыкает к мысли, что Марк не его, он осознаёт: глобально не изменилось ничего, кроме того, что в историях друга теперь на одно третье лицо больше. Ведь между Женей и Марком не было ничего. Нечему меняться. Так тянет зайтись в истерическом хохоте: ну сколько можно-то всё драматизировать? В который раз судьба тыкает Женю носом в очевидную безответность его чувств, и который раз кажется, что жить с этим знанием невозможно — и который раз он неправ. Любовь к настоящему человеку всегда перевешивает несуществующие страдания, и жизнь продолжается. Марк вырывается в Питер на пару дней, Женя едет к нему после пар. Его восхищает то, как комната Марка даже после отъезда сохранила уютную атмосферу, не превратилась в копирку себя самой — наверняка стараниями мамы. Они жуют пиццу, делятся мелкими новостями, Женя жалуется на ненужные врачам экономику и историю, по которым требуют неадекватное количество рефератов, эссе и аннотаций, Марк ржёт, что Женя хотя бы знает, что с него требуют, а он в универе в последний раз ещё до олимпиады показывался, но благо у него не мед, преподы полояльнее, и спортсменов в вузе любят. За просмотром нелепой комедии (в любой другой момент Женя бы посчитал её дурацкой, но в присутствии Марка выкупает её гениальность) вечерняя посиделка обычным образом перетекает в ночёвку. Они, как и раньше, укладываются спать вместе. Женя знает, что теперь никак нельзя прикасаться к Марку перед сном, это теперь доступно только Саше (хотя он и не в курсе, ночуют ли те вообще вместе). Это нормально. Ничего страшного. Он желает в темноту «спокойной ночи» и закрывает глаза. Обычно Женя засыпает легко, но Марк рядом ворочается, шебуршится и гонит прочь весь сон. — Обними меня, — наконец по-детски капризно заявляет Марк. И требовательно закидывает на Женю ногу. — А без этого никак? — ворчит он для вида, пряча улыбку, которая всё равно в голос просачивается. — Никак. Совсем. — Опять меня запинаешь. — Обязательно. Не сомневайся даже. — Ну иди сюда, что с тобой поделать. Он поднимает руку, и Марк юркает под неё, обвивая Женю ногой ещё надёжнее. — Вот теперь спокойной ночи, — мурлычет Марк, ещё чуть-чуть ёрзает и затихает. Женя вздыхает и прижимает к себе Марка крепче. С тёплым ним под боком ужасно хорошо. Он и не надеялся, но получил то, что было так нужно — подтверждение, что у них двоих всё хорошо, и что он Марку нужен. За пару дней до отъезда в Саранск Женю зовёт встретиться Андрей. Они не виделись с самого Нового года, Андрею было не до того, так что Женя с удовольствием заваливается в его компании на диванчик в рестике. Тот дарит ему пару сувениров из Пекина (Женя отмечает — Миша с Марком другие привезли, наверняка специально распределяли, молодцы), рассказывает и забавные истории, и про то, как стрессово было катать на олимпиаде, зная, что такой шанс может больше не выпасть никогда, и про интервью, где Кирилл Анатольевич избавил Андрея от запары с выбором подходящих (а главное, неискажаемых впоследствии) слов. Но расслабленность в атмосфере рассеивается, когда Андрей говорит: — Женька, разговор есть. Он догадывается о чём. Кивает, показывая, что внимательно слушает. — Я про Новый год у Макара поговорить хотел. Ты ж это… видел всё. Жене неловко. Будь это не Андрей, можно было бы включить дурачка и избежать обсуждений, но они кучу лет дружат, нельзя так. — Да. Они оба молчат — и так-то не самые разговорчивые люди, а тут ещё и тема больно сложная. — Извини, — наконец вздыхает Женя. — Блин, я зашёл и не подумал даже, что там кто-то может быть. Мне правда жаль. — Да забей, ты чего? Это ж мы сами. Нашли конечно место, в хате полной людей. Ты главное скажи, ты ж никому не говорил? — Нет конечно! — И там не было никого рядом? — Не-а. — Ну хорошо. У нас Брауна с Гийомом-то не любят, а русских соотечественники совсем сожрут. То, что ты узнал, не страшно, ты-то свой, тебе я доверяю. Лишь бы дальше никуда не пошло. — Андрюх, ну ты серьёзно? — Жене обидно, что Андрей мог так посчитать. — Да нет, я и не думал, что ты сам расскажешь! — качает головой Андрей. — Но мало ли, кто там за твоей спиной мог быть. Жене становится полегче. Он никому не говорил о том, что увидел тогда на кухне, и его периодически слегка грыз страх, не скажется ли то столкновение на их отношениях. Он рад, что всё в порядке, и они могут это обсудить. — Можно спросить? — Андрей в ответ кивает. — Давно вы вместе? — Скоро год будет. — Ого. Я думал… меньше. Ну вы конечно… умеете секреты хранить. — Это Петя всё, — улыбается Андрей. — Он вообще обычно к таким вещам внимателен. А тогда… увлёкся. Картинка того, чем именно увлёкся Петя, всплывает в голове у Жени, и лёгкая неловкость возвращается. — Женька. — А? — Тебе это как? Нормально? — Ты про… вас? — Да. — Нормально, — заверяет Женя, но Андрей убеждённым не кажется. И Женя решается на страшное полуоткровение: — У меня связь с другим парнем с одиннадцати лет, Андрюх. Поверь, нормально мне такое. Это честно — раз Женя узнал о его личной жизни, можно и о собственной пару деталей раскрыть, тем более, перекликающихся. Это помогает. Андрей действительно расслабляется, но в его глазах ясно читается вопрос. — Да, я знаю, кто это, — раз уж Женя сказал «а», надо и «б» договаривать. — Он про мою метку не в курсе, и у него не я, и вообще есть девушка. — Звучит так себе. — Ну, в некоторые моменты это то ещё гадство, бывает. Но в целом — нормально, — смеётся Женя. Ему смешно от того, что можно так легко в пару предложений пересказать драму своей жизни, что всё вот это сложное, терзающее, на деле-то очень простое. — Не знаю даже, Жень. Я б чокнулся на твоём месте, — сочувствующе говорит Андрей. — Я привык, наверное. Справляюсь. Ведь он и вправду справляется. На тренировки ходит, на учёбу тоже, питается хорошо, в депрессии не лежит, вены не режет. Как будто с ним первым односторонняя связь и безответная любовь случились. Вот если бы у него Марка не было совсем — тогда бы он чокнулся, да. — А как ты понял, что он твой? — Я с самого начала думал, что это он. Сверял цвета ну и… чуть-чуть совпало, — хихикает Женя, смущаясь. — А мы с Петей договорились не смотреть цвета, — делится Андрей. — Ну, когда сошлись. Мы оба не знаем свои пары. Женя встречал такие пары, которые специально не следили за изменениями цветов, чтобы если вдруг обнаружится расхождение, оно не разрушило отношения. — Понятно. — Сомневаюсь, — усмехается Андрей. — А? — Не занимаемся мы самообманом. Мы в наших чувствах уверены. — Я не… — Да ладно, — улыбается Андрей, и Женя неловко опускает взгляд в стол. — Даже Саша так сначала подумал. У нас просто отношение к связи совсем другое. Женя с интересом поднимает глаза. — Смотри. По метке ты понимаешь настроение своей половинки, и она помогает избежать конфликтов. — Ну да. — Петя терпеть не может все эти штуки, когда надо чё-то кого-то догадываться, придумывать. Хочешь избежать конфликта — скажи как есть, а не жди, что твоих тараканов телепатически разглядят. Я с Петей согласен. — А если человек не хочет о своих проблемах говорить? — спрашивает Женя, вспоминая сколько раз метка ему помогала разглядеть Маркову тревогу под «да я спокойно к этому отношусь». — Ну и зачем связь людям, которые поговорить нормально не могут? Смысл? Мне не нужна метка, я вижу, когда Пете что-то не нравится и спрашиваю. А если кто-то без цвета не понимает, что чувствует другой… не знаю, не для меня такие отношения. — Ты прав, — отвечает Женя. И невесело осознаёт, что ему есть о чём задуматься. — И вообще нелепо это всё. Плюс весь этот бред с толкованиями, совместимость по формам… как гороскопы. Да и неудобно. Были бы они у всех на видном месте. Как часы на руке, посмотрел, сверил, пошёл дальше. А то бред такой. У меня под коленом, у Пети на спине, — возмущается Андрей. — У меня на груди, — с пониманием кивает Женя, показывая рукой точное место. — Ну! Вот и как это поможет своего предназначенного найти? — Мне кажется, дело скорее в ощущениях, — говорит Женя. — Ты встретил человека, и понял, что он хорошо тебя понимает. А метка она… говорит, что вот именно этот человек тебе нужен, и дальше можно не искать, лучше уже не найдётся. — Женька… — вздыхает Андрей. — Не заканчивается жизнь на одном человеке. Правда. Ты сам себя ограничиваешь, — Андрей тянется через стол и поддерживающе кладёт руку Жене на плечо. — Твой в других отношениях, и ты не обязан ему до смерти верность хранить. — Да я понимаю, — Женя болтает головой, благодарит Андрея за поддержку и аккуратно съезжает на другую тему, чтобы свернуть эти откровенничания о собственных чувствах. Но разговор в мозг западает крепко. Настолько, что — Я не очень по девочкам, — осторожно говорит Женя во время их с Марком следующего созвона (только аудио, на видео он, конечно, не решается). Ему так страшно быть отвергнутым после этих слов. Марк молчит. Жжение на рёбрах всё усиливается. — Давно понял? — наконец оживает другой конец несуществующего провода. — Лет в тринадцать где-то. В трубке снова тишина. Жене ещё никогда не было так страшно. — Скажи что-нибудь, — просит он тихо. — Я не знаю, что сказать. Марк, которого обычно не заткнёшь, не знает, что сказать — это ощущается Жене смертным приговором. — Это… как-то меняет твоё отношение ко мне? — Ориентация твоя? Нет, — Марк несколько тяжёлых секунд молчит в трубку. — Только теперь у меня дебильное чувство, будто я тебя не знал никогда по-настоящему. — Это неправда, — выпаливает Женя. — Ты единственный, кто вообще меня знает. Это же неважно совсем. Я всё тот же твой Женя… Его охватывает паника. Он же скрывал от лучшего друга лишь малую часть себя. Ведь одного этого факта мало, чтобы разрушить доверие? — Прости, что не говорил. Страшно было, — Женя продолжает говорить и говорить, медленно, сквозь запинания и заикания, но он не останавливается, ведь так нужно дать понять Марку: — Я потому и решился, потому что понял, что важно быть честными друг с другом. Марк вздыхает несколько раз, нехорошо — неужели плачет?.. вроде нет, показалось. — Я тоже. — Тоже что? — По шкале Кинси… в серединочке где-то. А Женя бы мог и догадаться. Все эти Марковы излюбленные повисания на парнях, обнимашки, поцелуи… да ничего он не мог бы. Ни о чём это не говорит. Вот сам Женя же так не делает. Это просто фишка Марка, как его тактильность и любовь шокировать публику, а не повод ярлыки вешать. «У нас могло бы что-то получиться», — мелькает в голове горькое, но к чёрту это, сколько-то можно уже?! Женя больше не хочет накручивать себя, он хочет как Андрей с Петей, говорить всё как есть. — Охренеть мы, — только и может сказать Женя, из цензурных слов для описания ситуации находятся только такие. — Пиздец, согласен. — Сдружились блин. — Вот что значит расти среди красивых тренированных парней, — ржёт Марк. Женю отпускает. Раз смеётся — значит, приходит в нормальное состояние, и утихающий жар под майкой тому подтверждение. — Всё в порядке? — уточняет он всё равно и робко добавляет: — Мы в порядке? — Ну конечно. Жень, я тебя люблю, хоть ты и пидор. А ты меня? — протягивает Марк лукаво. — Да каким угодно любил бы, даже если б ты хвостатым зверем был, — честно говорит Женя, и на всякий случай поясняет отсылку: — Это из… — Наруто, помню я твоих лисов. — Вот видишь. А говорил, не знаешь меня. — Я просто офигел. Мне нужно время, чтобы уложить этот факт в голове. Надеюсь, я первый новость услышал? — Ну… — Охренеть! — возмущается Марк. — Ну хоть не последний? — Второй. Андрей первый узнал. — А вы не с ним случайно?.. — подозрительно спрашивает Марк. — Нет! Нет! Просто так получилось. У меня нету никого и не было. О таком я бы точно рассказал, — оправдывается Женя. — О-о-о, так это я теперь тебе гейские приколы могу скидывать? — внезапно загорается Марк. — Только в рамках приличного. — Ну так неинтересно. — Я на тебя буду жалобы за порнографию кидать. — Ты короткую свою давно пересматривал? Сходи глянь и сам себя за разврат забань. — Я за неё после бабочки на России и так в бане, что у федры, что у болельщиков, — хихикает Женя. — Как твоя спина-то кстати? — тон Марка серьёзнеет и наполняется заботой. — Лучше. — На тренировках не болит? — С двойными справляется. Я же в отличие от некоторых два четверных в одном каскаде и четыре квада в произволке не прыгаю, — укоряет Женя, вспомнив недавний кошмар. — Я пять хотел. — И как тебя Светлана Владимировна с Евгением Владимировичем не пришибли только. — Они меня любят. — Я тоже, — фыркает Женя. — Но пришибить всё равно хотелось очень. Не рискуй так больше. — Ты что ли волнуешься? — Волнуюсь, — признаётся Женя. — Тогда буду тебя предупреждать в следующий раз. — А может без следующих разов? — Подумаю, — хитро говорит Марк. Сердце Жени крепко сжимается от любви к этому безумцу. Который принимает его таким, какой он есть. С которым они оказались ещё более похожими, чем Женя думал. Он верит, что всё будет хорошо. Женя всё ещё любит Марка — но только, когда он этого не видит. Любит тише и горше, но честнее. Ведь теперь в их отношениях искренности больше, чем недомолвок. После одного откровенного разговора не так уж и пугает говорить правду. Женя потихоньку всё рассказывает. Что Марка не хватает очень. Что все приглашения в гости в Москву он игнорировал, потому что было страшно увидеть Марка, влившегося в свой новый мир, где Жени нет. Что жутко к Саше ревнует и боится, что из-за этих отношений их дружба ослабнет. И даже что пинкод от самой первой сберовской карты у него 0309. А говорить, как его чувство называется, чтобы Марк понял, как много он для него значит, вовсе необязательно. С каждой новой правдой уверенность становится всё сильнее. Во всём. Кроме того, что Марк действительно счастлив со своей девушкой. Начинается всё с мелочей-осколков, вроде совместных фото, на которые ужасно некомфортно смотреть. По отдельности все эти детали вроде ничего, но все вместе так и норовят сложиться в слово «херня». Женя списывает это на свою ревность с предвзятостью и всё же не позволяет ожиданию плохого укрепиться в сознании. Дни идут своим чередом. Лечения сменяются тренировками, будни выходными, а Дубай в путешествиях Марка — Петербургом, о чём тот оповещает за пару дней. «А отдельно никак не выйдет?» — Женя совсем не хочет пересекаться с Лизой. Не то чтобы он плохо относился, просто ему с ней… сложно. Её слишком много. И наверняка ей есть о чём поговорить со своей подружкой наедине, как и им. «Порешал все», — отчитывается Марк через пару минут, — «Втроем будем. Тебе и выбираться в Питер не надо, Саша как раз в Екатерининский хочет, а Лиза больше в Петергоф, ну это мы в другой день». Женя слегка разочарованно благодарит, но настраивается на хорошее. Конечно, хотелось бы без девчонок совсем, но видимо пришло время учиться общаться с Марком в новом формате. Он в конце концов со своими чувствами свыкся, чувствует себя нормально, и искренне хочет подружиться с Сашей, раз теперь она часть жизни лучшего друга. Возвращается Женя домой в полном недоумении. Он не понимает, почему Марк выбрал её. Саша как будто не ловит волну Марка. Не видит, как он вечно посреди разговора затевает игры вкрадчивым взглядом, она не подхватывает их, а просто смеётся, не до конца разобравшись над чем. Не превращается в зрителя, поверившего в сценический образ, не позволяет тому развернуть свой перфоманс на полную. Женя точно знает, как ответить, чтобы Марку сразу стало свободно и весело, но стесняется — потому что Саше это будто и не нужно? Жене не нравится, какой Марк с ней приглушённый, напряжённый, сдержанный. Но возможно, он чего-то не понимает. Возможно, Марку и нужно было что-то другое, непохожее на то, что давал ему Женя. Да и неправильно это, вот так по одной встрече судить. Так что ревность усиленно запихивается в дальний угол сознания. Всё равно он ещё по юности понял, что влезать в отношения друзей — дело бессмысленное. Но имя Саши звучит в историях о московских буднях всё реже, и когда Женя, подозревающий за замалчиванием проблемы, спрашивает невинное «Как у вас с Сашей там?», Марк отхихикивается мутным «Специфически», что Женя переводит как «всё сложно, но рассказывать не хочу» — и переживания за Марка уходят на новый круг. Возможно, именно из-за этой вечной тревоги даже фигурные успехи, которыми Женя пытается отвлечься, радуют меньше, чем могли бы — а кататься и вправду становится всё легче. То ли лечение действует, то ли сама собой — но спина начинает отпускать. Врачи рекомендуют не гнуться излишне на хореографии, но дают добро на осторожное собирание сложных прыжков. Женя понимает — он медленно, но верно выбирается из ямы прошлого сезона. Правда надеяться на светлое будущее не выходит. Каждые пару недель на федерацию валится новая пачка санкций, и от этого Жене уже некуда сбежать. Наоборот, это фигурное катание всегда было увлечением, которое позволяло забыть о беспокойствах и стать кем-то другим, более уверенным и обнажённым. Он сбегал на каток от своей чужести и неловкости, там быть иным нестрашно — он на льду один, это его программа, не под кого подстраиваться. Да и проблемы в фигурном решаются куда более понятным способом — старайся на тренировках, слушайся наставников, следи за здоровьем, не дури за пределами катка, и будет нормально всё. И теперь, когда в следующем сезоне светит разве что участие в паре этапов Кубка и даже о попадании в сборную речи быть не может, Жене ужасно страшно лишиться того, чему он отдал большую часть жизни. А снова услышать над катком раскатистое эхо своего имени, объявленного на чужом языке с ошибками в произношении, хочется, причём сильно. Поэтому и внезапное предложение выступать под флагом другой страны, о котором ему сообщает Алексей Николаевич, не отвергается в тот же миг, как было бы ещё полгода назад. — Прислушайся к себе, прошу тебя, — говорит ему Татьяна Николаевна. — Ты уже взрослый парень. Если ты согласишься, это должно быть только твоё желание и только твоё решение. Не наше, не родителей, не ещё кого-то. Женя любит Татьяну Николаевну и доверяет ей всем сердцем, так что слушается и честно ломает голову в одиночку, не спрашивая ничьих советов. Он всё ещё хочет быть врачом, как мама. Но фигуристом он хочет быть больше, и это желание уж точно лишь его собственное, мама бы вообще была рада, если бы он бросил убиваться об лёд и занялся вместо этого обучением на понятную востребованную профессию, которая может кормить до старости. Он не может, не желает бросать родной город, родной каток, родных людей… но когда задумывается, понимает, что справится. Он сильный. Можно в принципе и не уезжать никуда из Питера — но неизвестно, насколько сильно сожмутся тиски вокруг всех, связанных с проблемной страной. Многие иностранные ребята, предчувствуя давление, отказались работать с российскими специалистами. Если уж идти — то до конца. Женя неоднократно слышал фразу «наш вид спорта молодой», он знает, каждый год — на вес золота. Он, конечно, не юниорка-квадистка, но и, что сможет выступать в возрасте Ханю, сомневается. Лучше потерять год ради каких-то перспектив, а не катаясь по соревнованиям, которые даже в рейтинге учитываться не будут, без малейшего понимания, чего ему ждать в будущем и закончится ли это когда-нибудь. Никто не гарантирует ему успех за границей — но он может хотя бы попытаться. Он хочет однажды подняться выше восьмого места чемпионата мира. Хочет показать катанием всего себя — на льду у него это всегда получалось лучше, чем словами. И он хочет, чтобы на него смотрел весь мир — пусть это тщеславно, но честно. Женя делает выбор. А выборы у него обычно фундаментальны. Лишь одно могло бы заставить его изменить своё решение. Возможно. Но это «одно» уже больше года живёт в другом городе, встречается со своей девушкой — даже если их «счастливо» порой трансформируется в «сложно», но это же нормально? С катанием-то по сути так же, идеально не всегда, иногда лучше, иногда хуже, но Женя всё равно любит его. Марк ведь не выбирал бы эти отношения, если в конечном итоге позитивное не перевешивало бы? Если бы не было хороших перспектив на будущее? Марк однажды уже выбрал Москву, выбрал Сашу, потому что это для него лучше. Вот и Жене стоит выбрать себя. Свои перспективы. Женя принимает решение сам — и подаёт заявку на смену спортивного гражданства тоже сам, не рассказывая об этом никому. Федерация мгновенного ответа не даёт, тянет, но Алексей Николаевич говорит, что это больше формальность, и у них нет причин отказывать тому, кто даже не в составе сборной. Алексей Николаевич как всегда оказывается прав. Всё происходящее - словно сон. Он ищет в себе боль из-за предстоящего расставания с семьёй, тренерами, друзьями, расставания с Марком… и не находит. Внутри только лёгкое волнение из-за предстоящей неизвестности — да и в том Женя не уверен. Эмоции притуплены, заблюрены, едва уловимы. Женя не верит до конца, что вот-вот уедет в другую страну. В голове то и дело скребутся «последние разы»: смотри, это в последний раз, когда ты едешь к бабушке, когда видишь универ, когда гуляешь по этой улице, когда заходишь в этот магазин. Конечно, он вернётся домой, приедет в гости при первой же возможности — но не знает точно когда. Жене кажется, что он теряет всю свою прежнюю жизнь, и не представляет, получит ли что-то в новой. Он зависает в этом состоянии межжизненности и не может разобраться, что чувствует. Женя потихоньку начинает собирать вещи и всё ещё держит в тайне новость о предстоящем от всех, кроме семьи (хотя ребята в «Юбилейном» наверняка в курсе, но с обсуждениями и прощаниями пока не лезут). Просто сообщать кому-то раньше, чем Марку — неправильно, но к этому разговору Женя не готов. Как сказать о переезде, если он сам еще до конца не понимает, что чувствует: то ли рад, а то ли пиздец? Он точно знает, что Марк расстроится, и не представляет, как можно причинить ему эту боль. Тот обещал приехать через пару недель, и будет невыносимо провести день вдвоём с самым близким человеком на свете, когда «последние разы» на повторе в голове у обоих отчаянием перевесят комфорт от того, что они вместе… но и умалчивать об этом — очередная ложь, а этот путь к нормальным отношениям не ведёт, он уже разобрался. Он пересиливает себя и набирает сообщение, долго раздумывая — смягчать ли его смайлами и шутками, но это кажется издёвкой. Грудь пронзает огнём почти сразу же, и из-за стены, скрывающей Женины эмоции, проявляется болючий стыд — как он мог на это пойти?.. «и что, это навсегда?», — спрашивает спустя четыре минуты Марк. «Я не знаю», — честно отвечает Женя. — «Жизнь всяко повернуться может». «Это пиздец. и я пока не буду делать вид что рад». «И не нужно. Я знаю, что это не так». Жене больно, но если бы Марк притворился обрадованным, было бы больнее. Он пишет в общий чат и организует встречу (старательно избегая в голове слова «последняя»), дата специально подгадывается под приезд Марка. Ребята ожидаемо поздравляют его и говорят, что будут скучать. Марк не пишет в чат ничего. Пишет он ночью, в личку: «ты не можешь уехать. ты же мой бести» От этих слов сжимается горло. Жене должно быть и самому хреново от этих же мыслей, и возможно, где-то в глубине души он действительно всё это испытывает, но если позволит себе это ощутить, кажется, его прорвёт такими рыданиями, что он не справится. А он должен. Никогда нельзя сдаваться. «(это я не серьезно, это просто мой панический крик)», — добавляет Марк. «Ты будешь моим бести в любой точке света», — набирает Женя, пусть его слова и не изменят ничего, ведь Марку плохо не от слов, а от решения, но он так хочет хоть чуточку облегчить чужую боль. «Да. Но это сложно». «Это че тут за сомнения? Наша дружба все выдержит». Полушутливый тон не помогает. «Это не сомнения. Просто тяжело воспринимать. Но я не хочу тебя грузить». «Грузи. Пожалуйста. Не загрузишь», — просит Женя тремя отдельными сообщениями. Тот разрывается потоком фраз: «Мне так ебано» «Я все понимаю» «Но я не представляю, что мы сможем жить далеко друг от друга» «При этом я понимаю, что мы не можем держать друг друга всю жизнь» «Но я думал, что мы всю жизнь будем вместе. Вот такая вот тупая мысль» Сообщение зазубренным лезвием вонзается в сердце. Остальные Женя даже не смотрит. Не видит. Он блокирует телефон и падает головой на подушку. Он пытается понять, что он должен испытывать, но среди мутного хаоса в голове он способен уловить лишь самоиронию. Господи, Женя столько лет думал, что его чувства сильнее того, что Марк испытывает к нему. Он ведь ни разу не давал понять, что Женя ему больше, чем друг. А это было не так. Он дурак. Женя так хотел занять самое особенное место в жизни Марка, так сосредоточился на собственных любовных страданиях, что не заметил, что это место и так принадлежало ему. Пусть и не в романтическом смысле — но это не имеет никакого значения. Он проглатывает ком в горле и дочитывает сообщения Марка. «Может так оно и будет, но пока грядет твой грустный переезд» «Я даже не знаю, захочу ли потом приезжать в Питер при таком условии» «Без тебя будет пусто» Женя помнит свои чувства при отъезде Марка и даже не собирается утешать его фальшивыми «всё будет хорошо». Не будет. Но он всё равно будет рядом. «Ты — мой главный и самый важный человек в моей жизни. Я люблю тебя. Я говорил это много раз, и буду повторять еще много лет, и в следующей жизни тоже. Это единственное, во что я верю, и что знаю наверняка». Писать «люблю» зримым текстом страшновато — это не звук, который рассеется и останется лишь воспоминанием, это овеществлённое чувство, но так честно и правильно. «Поэтому я и хз как будет раздельно» «Мне было грустно от того, что ты в Москве и мы подолгу не видимся, но может это к лучшему, так было нужно. Мы не потерялись за то время. И не потеряемся сейчас». «Я не сомневаюсь в нас. Просто это страшно. Понятно что мы привыкнем, что боль пройдет, а толку», — сообщения Марка сочатся неуёмной горечью. — «В любом случае, я говорю тебе это все не для того, чтобы ты остался». «Мне тоже очень сложно. Я не понимаю, что чувствую». «Раз уж разъебываться так вместе», — подводит итог Марк. И скидывает голосовуху: — Легче мне не станет, и тебе не станет, но не в этом суть, — поёт он, сбиваясь, хихикая и не попадая в ноты. Женя в ответ может только завалить его пачкой стикеров-сердечек. У Марка в Питере совсем немного времени, всего несколько дней, которые он смог выкроить между сборами и шоу, так что Женя проводит с ним сразу два дня подряд. Сперва они жарят шашлыки с ребятами у залива, и это настолько стандартный формат, что не до разъёбов — все, конечно, желают удачи и расспрашивают о дальнейших планах, но спустя полчаса уже обсуждают, как у кого прошли сборы, а потом переключаются на обычную шутливую болтовню, и Женю это не может не радовать — ему не хочется, чтобы последняя встреча с друзьями превратилась в похороны его питерской жизни. Когда они разъезжаются по домам, настроение даже приподнятое, что особенно радует по сравнению с захватившей Женю в последнее время апатией. А на следующий день они с Марком встречаются на Невском, бредут к Ваське, и дальше, к Приморской, болтая ни о чём и следуя одним из любимых маршрутов. Он тоже для них объединяющий. Когда-то давно они учили друг друга любить Питер разным — и помпезным, и интеллигентно-историческим, и однотипно-хрущёвочным. Так полюбившийся им вечно пустующий двор, где они заканчивают прогулку, на деле-то ничем особенным не являлся, даже местные дети здесь появлялись редко — нестриженный вольный газон, недостроенная заброшка, облезлые многоподъездные панельки, да старые скрипучие качели, лучшая из которых была прозвана «кастрировалкой» из-за нюансов конструкции и подростковой страсти к шуткам ниже пояса. И они прикипели к этому месту именно к такому, каким оно являлось, не за инстаграмно-красивый пейзаж, а за простой уют и сотни привязанных воспоминаний. На кастрацию залезается неудобно — Женины ноги стали слишком длинными, колени задираются слишком высоко, упираются в ручки, за которые полагается держаться руками, и даже Марк помещается на детской качеле с трудом. Они сидят напротив и сталкиваются коленями. — По-моему, так себе идея, — качает головой Женя. — Я и стоя раскачаться не смогу, башкой буду биться. — Норма-а-а-с. Сиди, ща я сам. Он подтягивается выше, раз, другой, и он каким-то чудом действительно раскачивает качелю — не сильно, но достаточно, чтобы затем залихватски повиснуть на одной руке и завизжать на весь двор: — Юху-у-у! — На нас сейчас опять та бабка с балкона орать выйдет, — смеётся Женя. Марк послушно затихает и садится. — Юху, — шёпотом повторяет он, подпирая лицо ладонями. Глядит глаза в глаза. Ласково и совершенно невыносимо. В этом моменте будто соединяются прошлое и настоящее. Женя одновременно видит мелкого Марка, который с хохотом раскачивал качелю так, что сердце в пятки обрушивалось, даже когда Женя просил остановиться, и Марка, который прижимался к нему во сне… и как же он сильно его любит, любого, всегда. Это чувство сметает стену холодного спокойствия, отчаянно требует выхода наружу, ведь Марк такой, такой… Женя рывком перегибается через неудобный поручень, опасно перевешивая качелю вниз, нависает над Марком, обнимает одной рукой и быстролётно целует его, на мгновение, едва заметно касаясь кончиком языка чужого рта. Он нарушает все границы адекватного, от своей наглости перехватывает дыхание, но он просто больше не может держать это в себе. Марк под его рукой и губами замирает. Женя откидывается обратно на своё сиденье, качеля дёргается, и Марку приходится схватить Женю за руку, чтобы тот не упал на спину. — Я тебя обожаю, — со сбитым дыханием говорит Женя. Это не те слова, которые рвутся наружу, но если он произнесёт «люблю» после этого поцелуя, отшутиться будет невозможно. Женя смотрит на оторопевшего Марка, который всё так же не отрывает от него взгляда и не отпускает руку, и понимает, что это было слишком. Что почему-то этот поцелуй для Марка значит куда больше чем тот, что случился полгода назад. — Ты меня сейчас в губы поцеловал? — медленно уточняет Марк. — Да, — притворно улыбается Женя. И заставляет себя засмеяться, показаться непринуждённым. — А что такого? Нам не впервой. Едва он произносит последнюю фразу, он тут же понимает — это ошибка. Он сам себя сдаёт с потрохами. В глазах Марка загорается что-то мощное и жуткое, и притом хрупкое. Жене страшно. Он ждёт, что Марк пошлёт его куда подальше. Скажет, что Женя мудак и херовый друг. И это даже будет за дело. Но Марк тихо-тихо говорит: — Я тебя чувствую, Жень, понимаешь? Женя упирается макушкой в поручень перед собой и опускает взгляд на их соединённые руки. Обводит взглядом ладошку Марка, утопающую в рукаве толстовки. Задумывается, что странно это — носить её в летнюю жару. Ещё и натягивать её по самые кончики пальцев. И пальцы у Марка странные, вроде маленькие, меньше Жениных, а держат крепко так. И вообще странно всё это. Им почти по девятнадцать, а они на качеле сидят. Погружённый в свои мысли, Женя понимает, что всё это время он не дышал, лишь когда в глазах темнеет, и по руке Марка начинают плясать чёрные пятна. Женя выдыхает, долго, сжато. И вдыхает вновь. Пытается сосредоточиться на том, как воздух наполняет лёгкие, как расширяется грудная клетка, как с выдохом опускаются плечи. Только не думать. Не думать. Не думать об упущенных годах и возможностях. О страданиях, которых можно было избежать. Не думать. Дышать. — Прости, — говорит Марк, и сжимает Женино запястье ещё сильнее. «За что?», — удивляется Женя про себя — опять друг взваливает на себя вину за все грехи мира. Но вслух он не говорит ничего — иначе запутается во вдохах и выдохах. — Я должен был раньше сказать… — продолжает голос Марка, а его большой палец нервно гладит Женину кожу, туда-сюда. — Я хотел, после России. Но я тогда поцеловал тебя, и тебе так плохо стало, я думал, у меня нога отвалится. И я понял, что тебе это не нужно, если настолько неприятно было, то можно даже и не пытаться. А потом ещё Сашка влюбилась, и я очень боялся ей сердце разбить, она же хорошая такая, искренняя, и я решил попробовать, раз уж с тобой я могу только дружить… — Приятно было, — перебивает Женя. Всё-таки сбивается с дыхания. А палец Марка сбивается с ритма и останавливается. — Но я же… я же чувствовал. Чувствовал, — растерянно говорит Марк. — Я тоже. — Что? — Тоже, — Жене не хватает воздуха собрать полное предложение, и он проворачивает руку, обвивает своими пальцами запястье Марка — то ли держится за него, то ли держит его. — Что тоже? — Всё тоже. — Что всё?.. — беспомощно спрашивает Марк. Женя, не поднимая взгляда, одной рукой задирает футболку, а второй тянет из мешковатого рукава чужую ладошку к себе, накрывая ей панические тёмно-бирюзовые линии на собственной груди. — Твоё, — выдыхает он. Пальцы заворожено водят по коже, повторяя контуры метки, которая прямо под прикосновениями постепенно лазуреет, словно термокружка от кипятка. — Пожалуйста… — непонятно молит Марк. — Что? — Скажи, почему ты меня поцеловал? — Хотел. — А сейчас хочешь? — и вписывает пальцем в свой круг сердечко. Женя не понимает, чьё тепло разливается по рёбрам. И всё ещё не может посмотреть на Марка. Он будто у расстрельной стены — настолько он обнажён сейчас. Не осталось последней лжи, оберегавшей самые ранимые его чувства, сохранявшей самые бесценные отношения. — У тебя девушка есть, — выставляет он последний щит. — Бросила меня на прошлой неделе, когда меня разнесло из-за твоего… сюрприза. Увидела, что я на ноге порисовал, я метку в твой портрет превратил. Вышло, конечно, не очень похоже, она не узнала, но пару уточняющих вопросов задала, ну и… решила, что ей не нужен тот, у кого на коже не она. — Мне жаль, — Жене искренне грустно, что отношения, которые начинались так радостно, окончились болью для обоих. — Она заслуживает лучшего, чем я. Женя не выдерживает и вскидывает голову. Марк смотрит понуро, всем видом демонстрируя свою ничтожность, и это бесит неимоверно, опять он готов себя в жертву принести во имя всеобщего блага, и Женя с этим катастрофически не согласен. — Нету лучшего, чем ты, — твёрдо говорит он и прижимает ладонь Марка к своей груди. Тот дёргается: — Жень, какой я лучший? Я нам всё похерил из-за того, что молчал… — А я что, лучше что ли? Я шесть лет не говорил! Шесть! Лицо Марка застывает в поражённой гримасе. — Сколько, — почти пищит он. — Я… тебя люблю. Всегда любил, — произносит Женя, и впервые в жизни у него нет отмазки, за которую можно после таких слов спрятаться. Потому что это важнее всех Марковых вин, страхов, загонов и бичеваний. Он должен знать, что нужен и любим. Безусловно. Пальцы Марка снова ласкают Женину метку, которая становится бордовой. По коже проносится стая мурашек, и это так хорошо, что хочется ещё вечность подставляться под руки Марка. — Я этим цветом тебя рисую, — шепчет он. — Ты меня рисуешь? — Постоянно. Покажу потом. Женя совершенно безумеет от того, что Марк одним и тем же цветом чувствует себя любимым и изображает его, и на несколько секунд не может вообразить ничего говорящего о любви ярче этой мелочи — пока Марк не тянется к нему через поручень всем телом. Он перемещает руку с Жениной груди выше, ведёт по шее — футболка беспорядочно спадает вниз — и останавливается на подбородке, приближая к себе. — Люблю, — шепчет Марк из губ в губы, и Женя тонет с головой. Остаток дня они улыбаются и целуются столько, что тянет уголки губ — словно пытаются всё наверстать. Женя не позволяет сожалениям травить их новообретённое счастье, и Марк ловит то же настроение — они не вспоминают вслух, что одному завтра на сборы, а второму через пару недель за границу, и сегодня — не только начало, но и прощание. Они обнимаются, касаются и любят — потому что наконец-то, наконец-то можно, хорошо, и больше совсем ничего не страшно. «Жень, ну какой же пиздец» «Мы два дебила» «а давай ты не поедешь никуда, я шучу конечно я не заставляю, но давай?» «Как сохранить отношения на расстоянии: читать статью полностью по ссылке» «но мы же не просто встречаемся, мы же все еще лучшие друзья?» «Ну как мы с тобой так затупили-то?» «Артур сказал, что мы клоуны» «💗» «Я уже скучаю, я не могу, а как дальше-то?» «Можно мне если что ныть тебе?» «А тебе больше милые котики или собачки нравятся? Не могу картинку с обнимашками выбрать» «Я люблю тебя и ту новую дораму, которую ты скинул люблю» «Светлана Владимировна дала мне люлей за то что я опять с тобой во время тренировки переписывался» «мне так страшно от неизвестности, это пройдет, но вот сейчас пизда» «Смотри, пропаганда: ❤️🧡💛💚💙💜» Марк вкидывает тревожные и нежные сообщения без поводов и предупреждений. Просто делится всплывающими мыслями — и теплу от того, как много он о Жене думает и как они друг другу взаимно важны, нужно уживаться с болью из-за безвыходности ситуации, в которую они сами себя загнали. Но доверие сближает их ещё сильнее, и Женя понимает: если уж они с такой многолетней хернёй справились, то ещё несколько лет на расстоянии — не приговор. Есть телефоны и самолёты. И их желание быть вместе. Эмоции окончательно возвращаются. Все сразу. Поэтому, чем ближе день отъезда, тем чаще Женю прорывает быстрыми приступами задыхающихся рыданий — горько и страшно оставлять всё, что имеешь. Он не может не реветь в последний день в «Юбилейном», он снова и снова повторяет, как сильно он благодарен всем-всем, и его накрывает. Он обнимает Татьяну Николаевну, тихо говорит ей «Я вас очень люблю», а когда отстраняется, видит, как по её щеке скатывается слезинка — и это так много значит, что его прорывает снова. — Хочешь, приеду? — тихо спрашивает Марк во время ночного созвона перед отъездом — Женя не мог уснуть от беспокойства. — Честно? Хочу. Очень. Но не получится, я недолго там буду. Окно между рейсами маленькое. Надо будет сразу на досмотр идти. Тебе нет смысла из Сочи мотаться туда-сюда ради десяти минут. Женя счастлив уже от того, что Марк предложил. Он плачет в такси по дороге до Пулково и раз пять спрашивает маму, не забыл ли он взять что-то важное, но её заверения не помогают рационализировать и успокоить тревогу. В системности аэропорта ему чуть-чуть легче — всё очень понятно и есть чёткая последовательность действий. У него даже получается попрощаться с семьёй в относительно нормальном состоянии — правда от того, как потом мама смотрит ему вслед, слёзы подступают опять, но он отворачивается и прячет их, чтобы не расстраивать близких. До Москвы он добирается спокойно, доезжает из одного аэропорта в другой быстрее, чем ожидал. Следование ясной схеме помогает — он не ревёт, отписывается маме, что доехал, скидывает Марку селфи, регистрируется, проходит контроль, кидает рюкзак на плечо, и идёт в людском потоке за кофе, погрузившись в инстаграмную ленту. И врезается в идущего навстречу прохожего, тыкаясь ему телефоном в плечо и наступая на ногу. — Простите пожалуйста, — отскакивает он испугано. — Эх, а я сегодня без стопки книжек, — ухмыляется ему в ответ Марк. Женя зависает на несколько секунд, ничего не соображая, а потом бросается к нему, вжимая в себя его крепко-крепко. От неожиданности радость бьёт в голову хуже алкоголя, он взрывается счастливым смехом и едва не закруживает Марка, но тот сам упирается Жене руками в грудь и напоминает: — Спину побереги. — Ты как здесь вообще? Марк хитро достаёт из кармана бумажку — билет со смятым уголком — и показушно обмахивается им, словно веером. — Но тут международный терминал, — недоумевает Женя. Не собирается же Марк?.. — Ну, в… — Марк сверяется с билетом, — Бухáру? Бухару́? Не знаю как правильно, но я туда сегодня точно не полечу, я понятия не имею где это, плюс мне на шоу завтра выступать, надо трезвым быть. — Тогда зачем ты сюда приехал? Марк поднимает брови и смотрит на него снизу вверх прищурено. — Серьёзно, Жень? Ему не верится. Марк что, настолько сумасшедший (настолько влюблён)? — Ты же не хочешь сказать, что свалил из Сочи на день и купил билет в другую страну, только чтобы часок посидеть со мной в аэропорту? — Я брал по скидке и с возвратом! — оправдывается Марк; видимо лицо у Жени сильно поражённое. — Ты не сердишься? — осторожно спрашивает он уже серьёзно. Женя мотает головой. — Надо было, наверное, сказать, но я просто соскучился по тебе и хотел сюрприз сделать… кстати. — Марк запускает в рюкзак руку, долго копается там, и достаёт небольшую белую коробочку. — Переезд от подарка не освобождает. С днём рождения. Чур заранее не открывать! — Спасибо, — Женя кладёт подарок в карман и снова обнимает Марка, а тот уютно пристраивается головой у него на плече. — Вообще, это так грустно, что в Москве тебя некому проводить. Я хотел быть рядом. Ты рад? — Очень, — отвечает Женя, поглаживая его по спине. Они стоят, обтекаемые толпой, и наслаждаются близостью друг друга какое-то время — пока Женя не берёт Марка за руку и не ведёт его к кофейне, где они берут по стакану латте и в тишине сидят на диванчике. Хочется не болтать или шутить, это они успеют ещё — а просто быть. Запоминать, как каждой клеточкой тела ощущается его тепло. Как лежит в ладони его рука. Как трогательно кривится его рот в улыбке. Как щекочут шею отросшие кудри. С Марком у Жени всегда было чувство, что какая-то часть души, работающая при других людях с перебоями, встаёт на своё место, так, что дышится легче, потому что вокруг всё правильно. Время утекает ужасающе быстро. Рейс Жени перемещается в самую верхнюю строчку табло. В кафешке играет весёлая песенка, просящая банальное stay with me, my love — и на него снова находят слёзы. С Марком так хорошо — а без него будет плохо, он это точно знает. И ему без Жени тоже будет плохо, и с этим ничего нельзя сделать. Марк не бросается его утешать, знает, что Женя не любит, когда на его слёзы обращают внимание, когда видят его слабость. Он просто держит за руку и даёт понять — он рядом. Когда объявляют посадку, Женя одновременно счастлив — наконец-то это всё уже закончится, невыносимо находиться в этом нежном последнем моменте — и в панике, потому что это не должно кончаться никогда, а вдруг всё изменится? Это немыслимо — но Женя не знает, чего ждать впереди. Они оба неудержимо ревут друг в друга, вставляя между сбитыми вдохами «люблю тебя», пока очередь на посадку движется мимо них. В самолёт Женя идёт последним, и каждый шаг кажется полным абсурдом, как он может сам, своими ногами, идти прочь от самого родного человека? Может. «Позвони как только прилетишь. Даже если поздно будет», — пишет Марк, когда Женя застёгивает ремень безопасности. «У меня такое чувство, будто из груди убрали часть органов» «Извини, что пишу тебе это» «Но реально странно и пусто» «Пиши», — отвечает Женя. — «Мне тоже очень непонятно. И плохо. Но как именно, я не смогу объяснить». «Да и без слов можно. Я чувствую», — пишет Марк. А дальше он в голосовухе бомбится о том, как его отказывались выпускать из зала и возмущается строгостью аэропортовых порядков. И в этом сообщении весь Марк. Женя слабо смеётся, чувствуя, как тянет кожу на щеках под засохшими дорожками соли. «Я верю в нас», — набирает Женя перед тем, как включить режим «в самолёте». И верит в это всем сердцем. Если уж они пережили пубертат, соперничество, переезды и отношения — справятся и с этим. И не потому, что совпали по рисункам на коже и предназначены друг другу с рождения, а потому что они выбирают друг друга.