Увлекающийся

Такое однажды уже было. И именно поэтому Кёнсу боялся. - То есть ты не доверяешь мне? Сехун сидел, забившись в угол дивана, скрестив руки на груди и поджав губы – первый, и самый явный, признак того, что он оскорблён, расстроен и возмущён. Он смотрел в одну точку и демонстративно разговаривал будто не с Кёнсу, а с пустым местом. – Я этого не говорил, – голос Кёнсу был тихим и спокойным. Он не хотел вызывать шторм, ведь Сехун и так уже начинал метать невидимые молнии, заставляя волноваться, до этого спокойное, море между ними. – Просто… – Кёнсу отвёл взгляд в сторону, но осторожно коснулся руки Сехуна самыми кончиками пальцев (это тоже должно было сгладить надвигающуюся бурю), и резко выдохнул, – такое уже было. И не смей отнекиваться. Кёнсу наблюдал это дважды. В самый первый раз это был Лухань. Красивый, классный и на четыре года старше. Сехун ходил за Луханем хвостом, первое время называя его любимым хёном, а потом и вовсе сократив до просто любимый, потому что иначе никак. Потому что они стали ближе, чем просто друзья. Сехун был в восторге от того, какой Лухань взрослый: он знает, что и как надо делать, он принимает решения за обоих, он водит Сехуна на романтичные прогулки, отлично шутит и покупает ему баблти. На протяжении целого года от Сехуна только и слышно «Лухань то, Лухань это, Лухань самый лучший, а трахается вообще крышесносно». Кёнсу сжимает кулаки, внимательно слушает и отгоняет от себя разного рода мысли, которые то и дело пытаются внести в его душевное равновесие самый настоящий дестрой. А ещё Кёнсу завидует, что для Сехуна он всего лишь «милый хён». Ни больше, ни меньше. – Ты себе накручиваешь. У тебя есть эта дурная привычка, – Сехун недовольно кривит губы и цокает языком. Он чувствует прикосновение ладони Кёнсу и немного смягчается, хотя всё равно считает, что тот категорически не прав. – Конечно накручиваю, как ты ему накручивал лайки в инстаграме, – чуть жёстче, чем следовало, отвечает Кёнсу и отстраняется. Сехун по инерции тянется следом, потому что ладонь Кёнсу тёплая, да и сам он весь – сплошное тепло, к которому быстро привыкаешь. – Окей, один-ноль в твою пользу. – Это я тебе ещё десяток ваших совместных фото не припомнил. – Ну, хён… Они меняются ролями и теперь уже Сехун тянет руки к Кёнсу, чтобы обнять, прижаться и успокоить волнующееся моря в его глазах любым способом. А способов он знает множество… Когда с Луханем было покончено, потому что они, по словам Сехуна, «стали слишком разным», в его жизни появился Тао. Тао притащил за собой следом дорогие тачки, брендовые шмотки и подарки класса люкс. Сехуну это нравилось. Ночи на пролёт проводить в клубах Каннама, выпивая шот за шотом и целуясь под какой-нибудь взрывной транс, на самом деле никогда не было в его стиле, но стало. А по утрам, когда Сехун наконец-то возвращался домой, на Кёнсу обрушивался поток восторгов о том, как «хён, ты представляешь, к нам подсел тот самый крутой продюсер из хип-хоп шоу, которое я смотрю по выходным». С Тао у них тоже было множество совместных фото на фоне огней радужного моста или белой «мазерати». И то, и другое вызывало у Кёнсу кривую ироничную улыбку, за которой он прятал ревность. Эти отношения тоже тянулись до тех пор, пока однажды дороги этих двоих не разошлись. Удалять совместные фотки с телефона Сехун тоже не стал, как и не стал возвращать дорогие подарки («я же не дурак!»). Сехун был очень увлекающимся. И Кёнсу наблюдал это дважды. Отпускал он так же быстро, потому что «мне просто надоело». – Признай, у нас с тобой фотографий не меньше и вообще, ты чаще, чем кто-либо, мелькаешь в моём инстаграме. Разве это не… – Довольно специфичное понятие любви у тебя, – натянуто улыбается Кёнсу и добавляет, – милый. Да, третий раз выпал на Кёнсу. И, казалось бы, грех жаловаться, ведь «я так долго ждал тебя, дурака», сорвалось после их первой ночи с губ Кёнсу. Но в какой-то момент он поймал себя на мысли, что Сехуна в его жизни, как говорится, too much. Все эти регулярные походы в кино, кафе, магазины. Дурацкие записочки на холодильнике по утрам, смски в обед и крепкие объятия вечером после работы (с не менее крепкими и пылкими поцелуями, что губы до красна). Ласковое, требовательное, капризное и щемящее «Дё~ ты самый лучший и любимый хён», а потом щелчок – новое фото в совместной копилке воспоминаний готово. В общем, всё это слишком для Кёнсу. Он боится. Он не верит. Он ждёт, когда они станут разными и когда Сехуну надоест. – Я знаю, что ты чувствуешь, – наконец после долгого молчания отзывается Сехун. – Я знаю, чего ты боишься. Я помню, как поступал с другими. – Воу, ты признаёшь тот факт, что ты муд… не очень хорошим человеком? – Да, – его серьёзный тон поражает Кёнсу, что он даже не находится, что ответить. – Пожалуй мне тогда стоит заранее собрать вещи, чтобы наше расставание не было для меня внезапностью. – Хён, ты дурак. Знаешь, ты не первый, кто выставляет мне претензии о том, что я «поматрошу и брошу», но ты первый, кому глядя в глаза, я признаю, что вёл себя так. И ты первый, а ещё единственный, с кем я так не поступлю. Звучит наивно, да. – Звучит, как фразочка из мелодрамы. – Согласен, поэтому приготовься, сейчас будет ещё сопливее. Кёнсу недоверчиво косится на Сехуна, но ждёт. Он терпеть не может высокопарные слова и телячьи нежности, но всё равно замирает в ожидании. – Давай, удиви меня. Расскажи, почему это со мной у тебя всё иначе? Сехун пожимает плечами: – Наверное, просто, потому что я люблю тебя. Наивно. Заезжено. Приторно. Ожидаемо. Но Кёнсу ведётся. Сехун очень увлекающийся. И Кёнсу наблюдает это в третий раз. Но оставляет все страхи позади.