Самый секретный секрет

— Гош, ты чё, спишь? Какого хрена, а? Мы ж договорились! Я уже через десять минут у тебя буду. Вставай! — Да бля… — Не матерись, предупреждаю. — Встаю я, встаю, ёпт… — Я все слышу! — Бля… — И снова слышу. Я отбросил телефон подальше и потянулся с удовольствием. Длинно, долго, медленно. Кайф! Эх, с матом, конечно, я лажанул. Антон точно этого не забудет. Не знаю с чего, но триггерило его это всегда жёстко. Прохладный душ смыл остатки сна, десяток отжиманий разогнали кровь. Антон приехал через пятнадцать минут. Знал, что за десять я не соберусь. А если даст больше, то расслаблюсь и буду тянуть кота за хвост. — Спускайся, по дороге перекусишь, — выдал домофон. — Я взял термос и бутеры. — Ого, выхожу. Плюхнувшись на переднее сиденье, сразу получил короткий чмок в висок и контейнер в руки. — Привет. Жуй давай. — Привет. О, моя любимая сырокопчёненькая, — сунул я нос под крышку. — Ты чего толстовку не взял? — выруливая со двора, покачал головой Антон. — Жара на улице. — А в холодильнике плюс десять. Моментально простынешь. Я же говорил, что полный рефрижератор будет. Ладно, у меня вроде что-то было в багажнике. — Что приехало? — Розы. Увидишь — афигеешь! — От чего? — От красоты, балда. — Что в них особенного? Цветы да цветы. Все равно через два дня завянут и пойдут на помойку. — Вот ты Буратино деревянное. Цветы — это те же слова. — Для тех, у кого языка нет? — Кому-то проще вот так рассказать о том, что он чувствует. О разном — любви, нежности, печали, надежде, ожидании. Или даже о прощании. — Скажешь тоже. Я вот, например, точно ничегошеньки не пойму. — Потому что ты не пытался, — усмехнулся Тоха и сосредоточился на стрелочке навигатора, скользящей по огромной территории порта. Через двадцать минут мы наконец нашли нужный нам склад. Натянули теплые вещи, перчатки и принялись грузить большие охапки упакованных в бумагу цветов в наш микроавтобус. Уложили друг на друга бережно, пристегнули ремнями, укрыли термоодеялом, чтобы за несколько часов в дороге по городу температура внутри не поменялась. Последним оставался центральный магазин на Московском. — Эти куда, босс? — выглянул я из-за огромного пакета. — Неси все в холодильник, клади на пол. Там уже Марина разложит все по местам. Я никогда не понимал этой Антохиной безумной любви к прекрасному, но магазины работали, доход приносили хороший, хозяин был счастлив. Чего ещё надо? — Вот, блин… — дернулся я, уколов ладонь. — О, это точно Черный Принц. У них колючки крупные, но они совершенно необыкновенные. Смотри! Он перехватил у меня пакет, аккуратно опустил на широкий стол, надорвал упаковку. В прорехе показались еще нераскрывшиеся бутоны темно-фиолетового цвета. — Стрёмные какие-то, — удивился я. — Кому такие понравятся? — Мне, например, — улыбнулся Антон, но заметив на упаковке кровь, подскочил ко мне. — Поранился? Давай обработаем. — На фига? — буркнул я, пытаясь спрятать руку за спиной — Пошли, — дернул он меня в офис. — Мало ли, вдруг грязь попадет. Выдавил несколько капель из раны, полил перекисью, хлоргексидином, заклеил пластырем. Ну что вот развел больничку из-за ерунды? Подумаешь, колючка. — Подуть? — рассмеялся он, глядя на мое скривившееся лицо. — Не надо. — Неужели так больно? — Да не больно мне вообще, — взвился я, — отстань! — Иди пожалею, — он прижал меня к себе, целуя в нос. — У кошки заболи, у собачки заболи, а у Гошеньки перестань. Он принялся щекотать меня, я пытался вырываться. Мы ржали как кони. — Отстань, злыдень! — Что?! Да я нежен как никогда! — Ага, заметно, — извивался я в его лапищах. — Я хочу компенсировать полученную тобой травму. — Все, хорош! Компенсировал. Точно говорю! — Хочешь, я тебе цветочек подарю? — Да иди ты в задницу со своими розами! — А это мысль, — он ослабил хватку, я вывернулся и отскочил от него подальше. — Нет, нет, нет! Ты чего это удумал? Пошутил я, прости дурака. Прости и забудь, а? Пиздец, поздняк метаться. На лице Антона свет Всеволодовича гуляла блаженная улыбка, а значит, он уже что-то придумал, и скоро мне предстоит это узнать. — Сможешь приехать ко мне сегодня вечером? От раздавшегося в тишине низкого голоса, у меня задрожали коленки. — Не раньше восьми смогу, — выдохнул я. — Хорошо. Останешься? — Да. Он подошел ко мне, долго смотрел в глаза, стараясь разглядеть в них что-то только ему доступное. Он мог, я знаю. Читал меня в такие моменты, как открытую книгу. Потом потерся носом о щеку, нежно дотронулся губами до подбородка. Я, не выдержав, обхватил его руками за шею, прижался. Он водил пальцами по моей спине, бокам, намеренно не спускаясь ниже. Не время сейчас и не место. Но минутка близости у нас все же была. — Надо работать, Гош, — шепнул он мне в прямо ухо, заставив кожу покрыться щекотными пупырышками, — всего-то несколько часов и будем вместе. — Угу, — кивнул я, с сожалением выпуская его. — Иди в зал, я скоро буду. Он отвернулся к столу, потянулся к клавиатуре ноута. Всего каких-то десять часов… Мне очень нравился Антохин дом. Небольшой, одноэтажный, удобный во всех отношениях, лишённый вычурности и современных понтов. Светлый и уютный. Потряхивать меня начало уже часа два назад. Пока парковался во дворе, ладони вспотели, в висках зашумело. Фигура Антона в строгих темных брюках и белой рубашке немного расплывалась. — Как доехал? — он открыл дверцу и подал мне руку. Я смог только кивнуть, неуклюже выбрался из машины и замер, разглядывая свободно падающую на глаза чёлку, гладкость щёк, тёмные волосы, в узкой прорези расстегнутой на две верхние пуговицы рубашки. Втянул носом воздух, погрузился в мирру и горчинку берёзы любимого парфюма. — Пойдём, — он мягко потянул меня за собой, проведя мимо кухни и гостиной прямиком в спальню. Мягкий тёплый свет, кресло, столик, на котором были разложены разнообразные девайсы и огромная ваза, полная роз. Он любил начинать сессию сразу, с порога, не отвлекаясь на разговоры и подготовку. Правила игры давно обговорены и выучены. Остановив меня посреди комнаты, он сел в кресло. Кивнул. Поднял вверх раскрытую ладонь. Я должен раздеться полностью, не спеша, оставляя вещи рядом. Поло, джинсы, слипы. Он улыбнулся. Белые, ему нравятся такие. Он продолжал смотреть, не давая больше никаких знаков, обжигая взглядом кожу. Чуть раздвинул ноги. Мне сразу стало трудно дышать, потяжелело в паху. Поманил к себе. Я остановился рядом, завел руки за спину, чувствуя, как поджимается мошонка. Он взял со стола клетку. Быстро надел, ловко заправив в неё уже начавший подниматься член, оттянул яйца и щёлкнул замком. Качнул ладонью, я опустился на колени между его ног. — Хотел дать тебе возможность сегодня самому выбрать девайсы, но за мат - наказан. Я предупреждал. Согласен? Я кивнул. — И чтобы ты запомнил и впредь запоминал то, что я говорю, будешь сегодня молчать. Он поднёс к моему лицу кляп. О, да! Афигенно! Короткий, но довольно толстый член, с аккуратной головкой. Рот наполнился слюной, я шумно сглотнул и подался вперёд. — Не торопись. Покажи, насколько он тебе нравится. Я лизнул уздечку и, почувствовав жгучий вкус, застонал. Чёрный перец. С ума сойти! Обхватил губами и принялся заглатывать по чуть-чуть. Вперёд, назад, ещё немного глубже и ещё, пока не взял его до конца. Выпустил полностью и опять насадился. Он перехватил мой подбородок и дёрнул челюсть вниз. — Язык! Я открыл рот пошире. Он осмотрел всё, кивнул, резко вставил мне кляп и закрепил сзади. Я всегда быстро заводился, но сегодня явно был особенный день. Меня потряхивало, возбуждение горячими волнами прокатывалось по телу. — Пососи его. Я вижу, ты хочешь, — он откинулся в кресле, расслабившись. — Ноги расставь. Ещё! Смотри на меня. Я двигал языком, глотал обжигающую слюну. Горел и плавился. От унизительной позы, боли в коленях, ломоты упирающегося в металлическую решётку члена. От подчинения ЕМУ, осознания того, что могу доставить ему удовольствие. Хотелось ещё. Мне было мало! Я заскулил, и посмотрел на него умоляюще. Пожалуйста! Прикажи ещё. Я выполню все, что захочешь. Лишь бы тебе нравилось, лишь бы ты и дальше смотрел на меня так. Он вопросительно поднял бровь. Я повернулся к столу. Он проследил за моим взглядом, хмыкнул, кивнул. Я шустро развернулся, упёрся головой в пол и развёл руками ягодицы. — Раздвинь шире. Стой так. Я перехватил пальцами кожу посильнее и натянул до боли. Ожидание было мучительным и сладким. — Какой же ты красивый. Такой раскрытый для меня, такой жадный. Готовился, я вижу. Молодец. Покажи, как сильно ты хочешь её в себя. Из меня снова вырвался скулеж, я то расслаблялся, то натуживался, прогнувшись ещё сильнее и выпятив задницу. Ну же, пожалуйста! С ума сейчас сойду! — Убедил. Встань ровно. Убери руки. Как бы я не готовился, все равно взвыл, когда пробка, медленно раздвигая мышцы, ворвалась внутрь. Да, похоже, и правда взял самую здоровенную. Ну я сам просил. Чего уж. — Иди ко мне. Он усадил меня на пятки, уложив голову к себе на колени. — Такой послушный мальчик. Тебе хорошо? Я поелозил лицом по его брюкам. — Нравится игрушка, что я вставил? Я знаю, тебе нравятся такие большие. Они так распирают тебя, раскрывают, растягивают. Сожми её внутри. Чувствуешь, какая она тяжёлая? Его слова безумно заводили, вновь разжигая притихший после вспышки боли пожар. Он потянул меня за волосы, я проехался по влажной ткани и упёрся лбом в его твёрдую, одуряюще пахнущую ширинку. И меня унесло. Я стал тереться о неё лицом, задыхаясь, задница сама взвилась в воздух. Он схватил жёстко за волосы и поднял голову вверх. Смотрел опять долго и пытливо. Я сфокусировался на его лице. Постепенно моё дыхание стало ровнее и глубже, вернулись звуки и ощущения, ставшие ярче и острее. Он прищурился и поднялся, вздергивая меня на ноги. Показал головой. Я протянул вперёд руки. Длинные кожаные наручи плотно обхватили кисти и запястья. Несколько шагов, и вот я уже вновь стою по центру комнаты, пристегнутый к свисающим с анкеров в потолке цепям. Он ещё раз всмотрелся в моё лицо, вдруг коротко и жёстко поцеловал, больно куснув за губу, запуская очередной виток моего кайфа. Я не знал, чем он будет пороть меня. Да и неважно. Лишь бы это делали его руки. От него я мог принять все. Он не дал мне и пары секунд. Скользнул по ребрам сбоку, по груди, животу, бёдрам коротко. Кошка. Ух, хорошо! Я встряхнулся всем телом, давая понять, что принимаю условия. Он знал, где мои самые чувствительные места. По груди начал мягко и кусаче, самыми кончиками. Соски у меня очень отзывчивые, только тронь — и я уже поплыл. По ребрам пошёл хлестко узелками, всем телом гибких хвостов. Кружил рядом, обдавая порывами прохладного воздуха, заходя то с одного бока, то с другого. По животу тоже плотно прикладывал. Помягче, но прилепуче, с оттягом. Я выгибался, выкручивался, подставляясь под удары. Здесь, пожалуйста, ещё! А вот пониже было жёстко. Досталось лобку, упрямо торчащим тазобедренным костяшкам, бёдрам. Остро, сзади, сразу двумя многохвостками. Да! Пожалуйста, сильнее! Я уже рычал от переполнявшего меня восторга. Он не останавливался ни на минуту, а только ускорял темп и силу, поднимая градус удовольствия на запредельную высоту. Последний удар пришёлся ровно по ягодицам. Он откинул плётки. Отцепил наручи и бросил меня животом на спинку кресла. Подтянул клетку вперёд, свёл ноги вместе, выдернул кляп. Дал несколько секунд восстановить дыхание и продолжил. Да! Да! Да! Я поёрзал, пытаясь приподнять зад, подставить под удары самые сладкие местечки — там, где ягодица переходит в бедро. Широкий кожаный ремень ложился точно куда нужно. Чётко и ровно, как метроном, с каждым ударом всё сильнее обжигая кожу, впитываясь в мышцы, проводя импульсы кайфа через все тело. Пробка внутри тоже двигалась, ударяя широкой частью по простате. Сначала я заплакал, потом завыл, мотая головой, потому что казалось, что член сейчас сломает клетку, а яйца лопнут, а потом захрипел дёргано и сипло. Ремень звякнул пряжкой об пол, клетка слетела. Он подхватил меня под грудь, поднял, пробка быстро и резко задвигалась внутри. Он трахал меня пробкой, черт подери и это было сумашедше охуенно! Дыхания не хватало, перед глазами плавали огненные пузыри, задница горела снаружи и изнутри, одуряюще пахло его кожей, и грёбаной берёзой. Я, совершенно потерявшись в пространстве и времени, вцепился зубами в его руку, чтобы не улететь к чертям из этого мира. Оргазм прошил током до самой макушки, я забился в его руках, снова и снова выплескивая сперму, слезы и еле слышные стоны. Он подхватил меня на руки, донёс до кровати, уложил на бок спиной к себе, прижался и всё шептал, шептал что-то в затылок. Придя в себя, я ужом развернулся к нему лицом. — Как ты? — он пригладил мои чуть подсохшие, стоящие торчком волосы. — Афигенно! — прижался я поплотнее. — Пить хочешь? — Неа. — Устал? — Немного. Он улыбнулся, вновь запуская пальцы в мои волосы. — А ты почему до сих пор одет? — я сделал большие глаза. — Непорядок. Я помог снять расстегнутую рубашку, стал стягивать брюки и белье, попутно целуя поджавшийся живот, член, мошонку, бедра, покрытые редкими мягкими волосками, худые лодыжки. Вернулся и провел языком по ямке возле бедра, задев носом твердеющий член. Поднялся ещё выше, пощекотал пупок, задержался на левом соске, пососав его немного и улегся сверху, потираясь всем телом. Он оплел меня ногами и руками, спрятал в свой тёплый кокон, целовал, постанывая, глубоко и влажно, покусывая язык. А потом опрокинул на спину, зависнув сверху. — Можно? Я кивнул, развёл ноги, подхватив себя под коленями. — О, боже! Какой же ты... Сейчас, минутку подожди, я быстро. Я закрыл глаза и приготовился. Ну хочет Верхний, такой уж он у меня чудак. Садист, конечно, но не маньяк же, не порвёт. Пахнут эти чёртовы розы, конечно, просто очешуенно. Его ладони легли на мои бедра, и он вошёл в меня сразу весь своим немаленьким размером. Толкнулся раз, другой. — Гош, как? Не больно? — Эээ… Я думал это будет кое-что другое? — Не понял? — удивился он, продолжая двигаться во мне. — Ты тогда в магазине так задумался, и ваза на полу. — Ну ты и извращенец! Я бы до такого не додумался, — хохотнул Тоха. — Тогда зачем там цветы? — Сказать тебе кое-что важное. Открой глаза, пожалуйста. Кровать была усыпана розами самых разных расцветок, а в руках он держал одну, того самого Чёрного Принца. К стеблю была привязана тонкая белая лента, а на ней — кольцо. Я взял протянутый мне цветок, долго смотрел на широкий золотой ободок с тонкой вязью гравировки. Антон и не думал останавливаться всё это время. И с надеждой смотрел на меня. Нежно так, взволнованно и с надеждой. — Да или нет? Гош, ты решай уже, а то я скоро кончу. — Это самое романтичное предложение руки и сердца, о котором я когда-либо слышал. — Не нравится? — Это самый раскайфовый кайф в моей жизни. — И? Что ты решил? — Что, прям вот сразу отвечать? — Гошик, родной, давай уже. Я больше не могу, — задыхался Тоха, вбивая меня в розовое облако вокруг. — Скажи! Ну! — Да! Да! Конечно, да! Как я мог отказать самому красивому, умному, сильному и безумно любимому мужчине? Теперь я знаю, что белая роза — это нежность, жёлтая — ожидание, кремовая — надежда, алая — любовь, бордовая — секс. А чёрная… Чёрная — это наш самый секретный секрет.