Я чувствую себя всегда — неважно…
— Прекра-а-асно. Кисаки! — улыбаясь, кричит Баджи. Ему действительно все равно, что его попытаются уничтожить, чуть погодя. Он ведь выживет, несмотря ни на что? Он только разогнался, дальше — больше, не так ли? Чифую знает, чем закончится этот вечер. Знает прекрасно. Он обязан: обязан сохранить жизнь командира. Бывшего командира первого отряда. Пусть, ценой своей жизни. Абсолютно плевать. — А? Чифую? — признаться, Кейске удивлён. Нет. Всё равно, ничто сегодня не остановит его. — Какого хрена ты вытворяешь? — даже присутствие парня, нет, собственного парня, ему не мешает. — Если хочешь идти дальше — я тебя жалеть не стану, — волнительно. Никто не хотел бы, чтобы собственный парень погибал на руках, принадлежащих тебе же. — Что ж, валяй. Даю тебе десять секунд, — неужели, ему вправду все равно? На всё что между ними? Ничего важнее смерти Кисаки для него сейчас нет? Даже если это стоит ему собственной жизни? Глупо. Ужасно глупо. — Десять, девять… В чём дело? Ты же не собирался меня жалеть, — как же, сука, страшно. Не оставляй меня, не оставляй меня, не оставляй меня, не оставляй меня, нет! Прошу, не бросай меня. — Если не убьешь меня — то я не остановлюсь, — нет. Переубедить Баджи невозможно. Матсуно не может ударить своего парня. Не может, и всё. Он будет ненавидеть себя в любом случае: в случае смерти парня, или если поднимет на него руку — неважно. Стоит ли тогда бороться? И Чифую молчит. Молчит, не в состоянии возразить капитану. И тот, как назло, не остаётся рядом: не успокаивает, как делает это всегда; не нежен, как обычно. Лишь поворачивается и поднимается вверх, больше не бросив на свою пассию даже взгляда, хотя бы намекающего на волнение. Сердце разрывается. — Чифую! Мы сможем защитить Баджи! — Мичи кричит в сторону Чифую, и он не простил бы себя за то, что не поднял взгляда хотя бы на друга. Такемичи крепко держит Кейске своими руками. Знает же, как дорог. Знает, насколько Майки дорожит своим другом. Лучшим другом детства. Знает, насколько он важен Матсуно, в конце концов. Тосва дорожит им. Если его смерти не случится — будущее изменится. В лучшую сторону. — Я не могу, Такемичи… — Что? — то есть, все что он, блядь, делает, зря?! Ну уж нет. Когда-нибудь в следующей жизни. — Я… Не могу ударить Баджи, — конечно, он не может. И если не ударит, Кейске ведь не успокоится… Нет, никак. Рука не поднимается… Такемичи пропускает удар по лопаткам. Неожиданный, сильный, резкий — Баджи в своём репертуаре. «Черт, я отрубаюсь, — нет, нет и нет. Он не может сделать этого сейчас. Воспоминания волей-неволей пробегают в голове. — Я должен спасти Баджи». — Кисаки тебя убьет! — его не волнует, будут ли впоследствие вопросы, откуда он знает, не предатель ли, не шпион, совершенно не волнует. Волнует лишь то, насколько смерть Кейске влияет на будущее Тосвы. — Баджи! Нож впивается в его спину. Казутора? А ведь он считал его своим другом. — Ты как? — задаёт вопрос Такемичи. Наверное, это глупо, но не спросить он не может. — Просто царапина, — а-а-а-а, как же бесит! Даже сейчас он не может сказать, насколько все ужасно! Кейске поднимается, как ни в чем не бывало. Неужели, Мичи изменит будущее? Неужели, Баджи не умрет? И Чифую хочет побежать навстречу Баджи, хочет кричать, но не может. Стоит, как вкопанный. Что с этим делать, твою ж душу?! Кейске спускается по машинам вниз, и… Вытащив нож, снова пронзает себя им. В живот. — Я умру. Но не от твоих рук, Казутора. Кейске погибает на руках Чифую. Он ведь не сразу осознает, что его парень, его, мать вашу, Баджи, погибает на его руках. С улыбкой… Матсуно слышит крик. Кажется, это его собственный. Никогда он себе этого не простит. Никогда. Матсуно вскакивает на кровати, чувствует, как холодный пот пробирает всё тело. Всё исхудавшее, страдающее от вечных голодовок тело. И Баджи чувствует, как резко прогнулся матрац. Его мальчика снова мучают кошмары. Боже, надоело, честное слово. Он ничем не может ему помочь, может только обнять и сказать лишь: «Я рядом». Но этого достаточно. Более чем. Чифую хватает лишь присутствия любимого рядом, когда ему снится один и тот же кошмар. Пусть, изо дня в день. Главное, что Кейске рядом.Обними меня, мне страшно…
— Эй, Чиф… Чифую, солнышко. Ты слышишь меня? Я здесь, я рядом. Не переживай, все хорошо, я всегда буду рядом, — если бы он мог, он определенно забрал бы все страдания мальчика себе. Ну нет, не может он видеть, как плачет его парень. Его Чифую… — Баджи? Я люблю тебя, боже, я люблю. Я люблю тебя! — безусловно. Любит, очень сильно. Слёзы текут в три ручья. Не каждый справился бы, наблюдая смерть любимого в своих снах. Каждый, мать вашу, день. — Тише, тише. Я здесь. Ложись ко мне, — Баджи укладывает младшего на свою грудь, чтобы и ему, и его мальчику было удобно и, крепко-крепко обняв, ждёт, пока Чиф заснёт. — Баджи, скажи… Ты не бросишь меня? — кажется, вопрос глупый. Но больше сказать нечего. — Что за вопросы, солнышко? Нет, нет и нет. Никогда, клянусь. Кажется, эти слова окончательно успокаивают Матсуно. Как по-детски выглядят его черты лица во сне. Ребенок, Ей-богу. Самый милый, самый красивый, самый хороший, самый лучший ребёнок.***
Лучи надоедливого солнца бродят по худым щекам Чифую. Боже, мог бы он отключить это чёртово солнце! Рука машинально тянется обнять тело рядом, но… Ничего не чувствует. Снова слёзы, он снова возвращается в реальность. Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя… — Прости меня. За то что я не спас тебя в тот день, за то, что я не закрыл тебя собой, за то… За все! — говорит, смотря в отражение в зеркале, что так и вызывает отвращение: тело настолько исхудало, что рёбра торчат, а ноги больше походят на палки, чем на ноги здорового человека. Чифую снова собирается позвонить своему психологу. Снова собирается рассказать о том, что ему снилось. Снова собирается рассказать о том, как Баджи обнимал его, как успокаивал, как укладывал спать… Вот только где-то сзади ему слышится голос, заставляя откинуть телефон в противоположную сторону: — Отпусти меня. Я все равно всегда буду рядом. Я люблю тебя, Чифую. — Ты не сдержал обещание никогда меня не бросать… — он срывается на крик, он кричит, так сильно, что срывает голос. Пожалел бы свои голосовые связки. Хоть разок. — Почему ты не послушал меня, почему? — Я умер, солнышко. Прости меня.