беспокойная красная луна

Миловать преступника всё равно что на подспорье дать ему возможность провернуть задуманные злодеяния. По крайней мере, так думает он сам. Коноха имеет на этот счёт своё мнение и спорить с ним он попросту не в силах. Себя бы собрать по крупицам, куда уж. И всё-таки, на добродушных и простодушных дураков получается только злиться. Он им жизнь сломал, отобрал почти всех тех, кто сердцу дорог, а они все носятся вокруг и воркуют, сочувствующими взглядами встречают и провожают, наблюдают и подобно матери-наседке, нет-нет да и подложат чего-то такого этакого, от чего сердце снова делает кульбиты. Иногда, когда он спит в своей палате под распахнутое настежь окно, такова уж природа его тела — высокая температура, кто-нибудь из ирьёнинов обязательно заглянет проверить, потому что никак не могут привыкнуть, что холода он почти не чувствует. По утрам, пусть они и не обязаны, медсёстра приходят к нему и усаживают в коляску, чтобы вместе погулять по саду при больнице, который, по их словам, был идеей Шизуне. Сад действительно был хорош, яркий и пестрящий всевозможными цветами и запахами, гармонично сочетающимися между собой. От их звонких голосов наперебой иногда трещала голова, но он был искренне рад, если говорить откровенно. С их слов он узнавал о прошлом своей деревни куда больше, чем от кого-либо ещё мог бы знать. Они рассказывали о том, что его действительно волновало — о жизнях шиноби, о товарищах и всех, кого он когда-либо знавал. С их слов он узнал о том, как опечалена была не только деревня, но и вся страна Огня, когда умер Сарутоби Асума — Великий Ниндзя-Защитник, по совместительству, близкий друг Какаши. Он так же узнал и печальную историю Утакаты, джинчурики шестихвостого, чья смерть оставила совсем одинокой его возлюбленную ученицу. Смерть Итачи, Джирайи-сама, все происшествия к которым он, так или иначе, был причастен, теперь он слышал все эти истории находясь по другую сторону и это казалось абсолютно неправильным. Он задавался вопросом, имеет ли право вот так беспечно слушать обо всем случившемся так, будто то было не его рук дело? Теперь, осознавая то, как тяжело пришлось его некогда товарищам, его деревне, теперь, когда месть разбилась вдребезги в разломе реальности и ему пришлось столкнуться с последствиями своих поступков, имел ли он право на жизнь? «Смерть — слишком лёгкое наказание» — тут же вторил он сам себе и был таков. Куда сложнее встретиться лицом к лицу со своими деяниями, узреть последствия и ощутить неподъёмный груз как ответственности, так и вины. Умереть — слишком легко для того, кто загубил не одну жизнь. Под гнётом этих удушающих мыслей едва заметная радость от того, что он жив растворяется едкой дымкой, ядовитым мороком отравляя нутро. Эгоистичное желание жить присущее всему живому существу всё же продолжает втравливать в грудь пьянящее счастье. Слишком желанно, слишком болезненно и до неверия, до ряби в глазах, иллюзорно оно, ощущение живости. Вдыхать полной грудью запах родной земли и тут же травится им, вспоминая бездыханные трупы под ногами Джуби. Обито периклинивает от сточных ассоциаций, которые диссонансом взрывают и без того пошатнувшееся сознание. Ему всё чаще кажется, будто это всё проделки Зецу, который вновь змеиными устами нашёптывает очередную створку язвы ему на ухо. По телу бегут мурашки, он словно чувствует, как чёрная смоляная тварь вновь липнет к телу и коже, проникает сквозь сосуды до самого мозга и контролирует каждый его вдох и выдох. Он снова становится нервным и дёрганым, загнанным в угол и угрюмым, хмурым. Страх липкими щупальцами опутывает всё тело и он не просит, почти молит Какаши и Наруто поочерёдно убить. — Я не способен сопротивляться. Если кто-то захочет продолжить то, что начала Кагуя, я не смогу сопротивляться. Через меня легко проникнуть внутрь деревни, я лёгкая мишень, убей! Ну же, Какаши! — знает, что просить повторно Какаши убить члена его команды, друга, равносильно тому, чтобы убить его самого, но даже так, страх снова разрушить и стать причиной разрушений, хаоса и смертей — куда страшнее. Какаши же лишь устало выдыхает, позволяя себе ненадолго приобнять его в братском жесте и понимающе смотрит. — Скоро тебя выписывают. Ты будешь жить в соседнем доме, рядом со мной, — он улыбается, а Обито душит страх. Паника волной прокатывается по телу и дрожь берет верх. Наруто на подобное лишь хмурится и мрачнеет, но ничего не говорит. Смотрит в глаза со всей присущей ему строгостью и тихо произносит: — Пока я жив, тебе ничего не грозит, даттебайо. Он так похож на сенсея, что всякий раз при виде него, в Обито смешиваются разные чувства. Вина и стыд, потому что он убийца. Он запятнал жизнь невинного малыша, разрубил некогда крепкую семью и лишил одних из самых главных людей в своей жизни радости любить своего ребёнка, а его, этого ребёнка, радости быть любимым своими родителями. Любовь, потому что он всегда, даже будучи под покровом кроваво-красной луны, любил этого ребёнка. Как часть своей семьи, как часть тех, что некогда подарили ему свои сердца. Обито любил Наруто безусловно, как сына, как брата, как друга. И потому, стыд и вина давили куда больше, чем он сам себе бы смог признаться. Страх никуда не исчезает, но жизнь вокруг не ждёт, когда он с ним справится. Его выписывают. — Ты абсолютно здоров, — Цунаде ухмыляется, рядом стоит Сакура, улыбается, но не так криво и жутко. Скорее радостно. — Я бы и выписала тебя пораньше, но чисто научный интерес и всё в таком духе. Ну, — Пятая небрежно проводит рукой в воздухе. — Ты понимаешь. — юное девичье лицо с лихвой выдают карие глаза, в которых опыт и горечь прожитых лет отпечатываются слишком отчётливо. Он, конечно же, всё понимает. Они исследовали его тело и, по его мнению, подчерпнули немало интересного и полезного. — Обито-сан, — из-за правого плеча Хокаге выглядывает Сакура. — Мы вас выписываем, но ежедневно будем навещать и проверять ваше состояние. К тому же, я собираюсь заняться и другой стороной вопроса, — она улыбается и напоминает ему о разговоре, который случился минувшим днём. Сакура ему нравилась, по его меркам, она была будто смесью Кушины и Рин. Такая же властная и жуткая, но при этом умеющая быть мягкой и понимающей. Обито подумалось, что он изначально воспринимал учеников Какаши как своих собственных. Не заглядывая в глубь этих домыслов и причин, на поверхности он осознавал, что это потому, что он был привязан к самому Какаши, к семье сенсея и Учиха в целом. Сакура беспокоилась о его психической стабильности, потому, не раз затрагивала эту тему, однако не решалась заговорить откровенно. Перед выпиской всё же осмелилась. — Обито-сан, — позвала она. — Мне вас никогда не понять, и никто не сможет. Вы повидали слишком много всего, но прямо сейчас, вы ведь живы. Ценой всех тех, кто отдал свои жизни на этой войне и всём вашем пути. Вы не сможете прятаться вечно, — он действительно прятался. Не смел выползти по собственной инициативе из палаты, стараясь избегать людей. — Вы должны адаптировать себя к новым условиям, к новой жизни. В конце концов, вы — легендарный шиноби, который смог обуздать Джуби и бился на равных против Кагуи и Мадары. Да, случилась война, но мы все, и вы тоже — жертвы. Жертвы системы, неправильного устоя и пустых воин. Ваши заслуги всё ещё остаются неопровержимым доказательством вашей силы, ведь именно она смогла в решающий момент сломить исход этой войны, — Сакура говорила долго и с каждым её словом он чувствовал, будто готов был разрыдаться совсем как в детстве. — … поэтому, вместе мы обязаны вернуть вас к нормальной, насколько это возможно, жизни. Обито молчаливо кивнул, признавая своё поражение. Так и началась его странная новая жизнь. Он бы был счастлив, о Ками! Это было то, о чём он годами тайно мечтал и холил эту мечту в себе, взращивая невольно глупую надежду. Сколько же раз он мечтал и представлял, как возвращается в деревню, становится героем и тем, кого все любят и уважают? Глупые, мальчишеские мечты которые со временем переросли в болезненное и отчаянное, несбыточное желание. Но вот оно случилось, а вместо радости, мерзкий страх продолжает травить сознание, в ночи рисуя картины хуже тех, что он уже повидал. Обито помнит себя другим, весёлым и доверчивым, наивным помнит. Помнит и таким, злым, озлобленным и запутавшимся подростком. Помнит себя разбитым от горя и почти неживым тоже, помнит себя всяким, но не помнит, чтобы страх настолько вскружил голову. Неконтролируемая паника и животный страх застилают нутро, неподвластное, оно будто гниет, хотя это невозможно. Каждый день к нему исправно приходят ирьёнины, в том числе и Сакура, Шизуне, а иногда и сама Пятая. Все они делают свою работу, контролируют его состояние, пытаются вернуть мёртвой стороне тела былую чувствительность, Сакура постепенно начинает процесс своей работы, и кажется у неё получается, но беда в том, что стоит двери закрыться, как он погружается в непроглядный морок где вместо лампочки светит красная луна. Тени будто оживают, тянутся к нему, тени всех павших и тех, кто ещё падет из-за него. Какаши и все остальные пытаются его вытянуть из дома, но ему попросту стыдно показываться на людях. Он лишь скромно просит друга приносить переодически бытовые предметы и на том всё. Жизнь снова мчится и не ждёт, когда он оправится и оправится ли.       Ранним утром тридцать третьего дня с момента его выписки, едва бледные лучи солнца коснулись белёсого неба, в дверь осторожно постучались. Обито не сдвинулся с места, подавляя собственную чакру, которой не терпелось просканировать — кто там. Стук повторился, но он закрыл глаза, стараясь провалиться хотя бы в дрейфующие полусны. — Обито-сан, — сквозь глухую тишину донеслось до чуткого слуха. И он невольно сразу узнал чей это голос. Хьюга он видел мельком, сначала на войне, затем в госпитале. Она пару раз здоровалась с ним, выглядя при этом вымотанной и уставшей, едва не с ног валилась. Обито невольно запомнилась эта девочка. Пришлось подняться с места и накинуть на себя футболку. Распахнув дверь и встретившись с Хьюга взглядами, он всё же на мгновение опешил. Дело было в том, что Обито никогда не имел чести оказаться рядом с такой красоты куноичи, да и гражданскими женщинами в целом. На его пути женщины встречались разные, но Хьюга перед ним, совершенно точно, не была похожа ни на одну. — Чем обязан? — совладав со своим ступором и прочистив горло, он всё же спросил. Уголки её губ дрогнули в приветствии. — У нас с вами миссия, — протянула свиток и Обито взял его, тут же вычитывая. — Хокаге-сама велела мне доставить этот артефакт к Даймё-сама, — пояснила она. — Я вижу, — поджав губы, в недовольстве проговорил Обито. Взглянул задумчиво на лицо Хьюга и не сдержался, окидывая взглядом фигуру и голые ноги в коротких форменных шортах. На бедре — крепления с кобурой сюрикенов и кунаев, на поясе — медицинская сумка. Красивая. Устыдившись своих мыслей, он предпочёл вернуться к свитку. В путь они должны были выйти через полчаса, за это время он должен принять душ и переодеться в заранее приготовленную форму с маской анбу. Форму ему принёс Наруто на восьмой день, сообщив, что он будет участвовать в миссиях и ему присвоен ранг капитана-джонина. — Глупость, я не собираюсь участвовать в этом фарсе, — само понятие капитана-джонина пугало его настолько, что он отрицательно покачал головой будто в панике. — Я — нукенин, преступник. Мне нельзя давать место в совете, да старейшины небось глотки рвут там! Наруто устало выдохнул. — Ты всё ещё самый могущественный шиноби во всём мире. Твоя сила осталась при тебе, у тебя мангекьё шаринган, твои способности остаются за пределами воображения. Ты всё ещё остаёшься тем, кто прожил немало времени рядом с Учихой Мадара, ты перенял от него многое, и нравится тебе или нет, но этот старик самый крутой старик, ну почти. Ты нужен деревне, особенно сейчас, когда слишком много недоброжелателей у Альянса. А самые ярые из них — даймё. Обито не мог этого знать, потому что не смотрел на происходящее с этого ракурса. — Ты — Учиха Обито, сотрясший мир. А теперь ты станешь защитником Конохи, страны Огня и всего альянса. Ты не имеешь права на отказ. И он принял это. Потому что действительно не имел права на отказ. И не хотел. Возвращаясь к реальности, он вновь перевёл взгляд на Хьюга, которая спокойно ожидала указаний. — Входи, — пройдя вглубь дома, Обито оставил дверь открытой и спустя мгновение послышались тихие шаги и звук закрывающейся двери. — Располагайся, я сейчас. Куноичи кивнула, а он скрылся из виду. Стоя под обжигающим напором воды, он вдруг ощутил странное головокружение. В этот дом не вписывалась куноичи, смиренно дожидавшаяся его. В этот дом вообще ни одна женщина не вписывалась. Стоит ли говорить о том, насколько всё это для него дико? К тому же, он волновался из-за своего первого задания. Волновался, потому что понимал, для чего на это задание был выбран именно он. Его присутствие — немое напоминание зажравшимся старикам. Одно неверное решение и всё перемолется в прах. Его участие означает, что сейчас позиция Хокаге как никогда прочна, а значит даймё не может и не должен вмешиваться в политику правления и ставить палки в колеса Альянсу. Он лишь сейчас осознал, каким весом обладает теперь, в мирное время. И эта мысль вызвала горечь во рту. Не таким способом он мечтал стать кем-то, кого бы признал весь мир. Когда он вышел к Хьюга, весь собранный и полностью в обмундировании, она вдруг широко улыбнулась. Обито в недоумении приподнял одну бровь, немо требуя пояснений столь внезапной радости. — Вам очень идёт форма, Обито-сан, — мягко улыбаясь, она поднялась с места, жесткого дивана на котором он предпочитал спать вместо кровати. Он вдруг оглядел небольшую гостиную и подумал, что Хьюга выглядит здесь не к месту, несуразно будто. Тонкая и изящная, с мерцающей полупрозрачной кожей сквозь которую можно разглядеть россыпь голубых вен, она выглядела сказочной. И черты лица, острые, будто высеченные, и цвет волос, вся она — будто богиня, пусть он и не переносил этого слова. Иного сравнения у него не было. В этой затхлой, пронизанной страхом и горечью гостиной, ей было не место. Её место там, среди солнечных бликов и лугов, цветочных полян и пропитанных счастьем, надеждой людей. Странно наверное, думать о человеке таким образом едва встретившись, но он впервые идёт на миссию, так какие только мысли не посещают взволнованную голову?       Миссия прошла быстро и спокойно, идеально. Обито остался довольным, на самом деле, было комично наблюдать за вытянувшимися в изумлении и страхе лицами, когда за хрупкими плечами Хьюга выросла его могучая фигура. Он из шутки ради актировал мангекьё, пока рядом летали шары истины — прощальный подарок от перевоплощения в джинчурики — и криво улыбнулся. Даймё и его лорды вдруг запаниковали, начали кивать и обещать, в довесок раздаривая ценные свитки и активы. Его расшевелила и небольшая стычка на обратном пути. Один из шаров для своего спокойствия он всё же прицепил к протестующей куноичи, которая первая обнаружила засаду. Обито расплылся в улыбке и вместо того, чтобы напасть на нукенинов, любовно их обошел, рассматривая лица. Из праздного настроения затянул всех в камуи, предвкушая своё участие в допросе. — Я не успела что-либо предпринять, — куноичи ошеломленно осмотрела местность, на что Обито звучно хмыкнул. Лишь поздней ночью, когда он снова очутился в своём доме, он осознал, что тени безропотно следовавшие за ним, отступили, как только Хьюга оказалась на пороге его жилища.       Судьба — такое развращенное в своем понимании слово, на которое он теперь никогда не смел списывать всё, что творилось. Ещё бы, в его частых встречах и совместных миссиях с Хинатой была исключительно его заслуга и его старания. Ничего не ожидая взамен, и даже зная, кто живёт в её сердце, он продолжал слепо за ней следовать и выискивать. Ему достаточно было присутствия, знания, что она рядом, чтобы успокоить истерзанное сердце. Достаточно было чувствовать холод её тонких пальцев, на которые откликалось даже мертвая часть тела в те редкие моменты, когда она сканировала его в экстренных ситуациях. — Обито-сан, — звала она робко, с некой сдержанностью, и он тут же откликался, будто преданный пёс, оборачиваясь всем телом и едва ли не впечатываясь в неё. Хината к его странностям, казалось, привыкла, и даже не возражала, когда на совместных миссиях, засыпая одна, просыпалась в его объятиях. Он стискивал маленькое девичье тело в своих руках и почти вдавливал в себя с тихим отчаянием, которым свербело от него всегда. Ему казалось, что Хината сжаливалась над ним в такие минуты и потому позволяла небольшие вольности. Он не спрашивал, не был готов услышать ответ. Отчаянно прижимал к себе и вдыхал запах, боясь потревожить или испугать. Прежде чем они поженились, он успел урвать лишь один жалкий поцелуй с её губ. Волнующий и тягуче сладкий, жаром опаливший заиндевелые конечности и нервы. Мертвая его часть лишь тогда почувствовала живость, мягкое касание рук подобно крыльям бабочек и задушенный полу вздох, который он жадно слизал. Сладкое воспоминание хранилось там, между измерениями в которых не измерить до конца глубину его прорвавшихся наружу чувств. Теперь он мог сказать, что был счастлив. Наруто и Хината были прекрасны, а он был лишь рад.