Услышанные молитвы

Каждый раз, когда Кэйю отправляют на дело, Розария молится Барбатосу и просит о помиловании. Дилюк язвительно фыркает и желает смерти. Остается надеяться, что это просто юмор у Люка такой отвратительный. Два близких для Альбериха человека, но какой контраст между ними. Остается только удивляться способностям Кэйи якшаться подобными. Не то что бы он был против, знаете ли. Розария, к примеру, на тысячи частей порубленная и воспитавшая в себе стержень, что ни один не переломит. Она бывает довольно агрессивной и до омерзения грубой. Только вот потом девушка рыдает на груди Кэйи и просит прощения. Вот такая она. Молится за чужие души и просит отпустить грехи, а свои собственные не может. Наверное, и в могиле будет мучиться. Дилюк же себе подобных слабостей не позволяет. У него нет ножа под исподнем, он никому не угрожает, разве только Альбериху. Он бывает доброжелательным и в него влюблена добрая часть жителей Мондштадта. И когда Донна бормочет себе под нос что-то о троих детишках от господина Рагнвиндра, Кэйе хочется ее придушить. Но внутренний голос вовремя напоминает, что у него руки по локоть в чужой крови. Он тонет в ней, едва не захлебывается. Кто бы вытащил его? Кто бы мог спасти его душу от гниения? Поздно Барбатосу молиться, Кэйа в этом городе на птичьих правах. Шаг вправо, шаг влево, и его камнями закидают все те, кто улыбается в лицо. Он знает что о нем говорят. Знает, что Эмбер почти до дрожи его терпеть не может. Рассказывает всякое. И не то чтобы это не являлось правдой. Кэйа бы может и заплакал от обиды, но он же капитан. А капитаны, как правило, нюни не распускают. Следовательно и Кэйа. Он гордо вскидывает подбородок и пытается поддержать разговор с той же Эмбер. Он делает вид, что не замечает укоризненных взглядов Джинн. И он чертовски устал. Перед каждой вылазкой за стены города, пока Розария молится о его благополучии, Кэйа надеется, что не вернется. Как и хотел того Люк, как хотели бы и все остальные. Смерть вдохновляет его так же, как собака вдохновляет кролика. Или вроде того. Розария на коленях стоит посреди собора. У нее дрожат плечи. Она нашептывает себе под нос что-то. Девушка не недооценивает Кэйю как бойца, она просто желает спасти то последнее, что у нее осталось. Глупо хвататься за того, кто — как поговаривают —может предать. Хорошо, что Розария на это просто уши затыкает. Альберих улыбается, ему предстоит путь до окраин. Там обнаружились пару магов Бездны. Справиться с ними не так сложно, но у мужчины в груди будто что-то копошится. И воздух становится тяжелее, словно последний вздох остался до кончины. Волосы на затылке шевелятся и Кэйа думает, что такое вот оно, дыхание смерти, наверное. В этот раз он даже не заходит к Дилюку. Да его там и не ждут, вроде как. Каждый раз велят убираться. Каждый раз угрожают выпнуть за порог. Желают не возвращаться. Альберих устал с ветряными — огненными, скорее — мельницами бороться. Не в его правилах сдаваться, но из каждого правила следует исключение. Он идет под покровом ночи и вслушивается в каждый шелест. Даже влажная трава под ногами ощущается иначе. Она зовет, тянет, и хочется улечься на нее. Как раньше, в детстве. Тогда Крепус был еще жив, а с Дилюком все ладилось. От нежности болело все тело, казалось, вот-вот и взлетишь. Люк хватал названного брата под руку и толкал на землю (и ладонь на затылок подкладывал, чтобы без ушибов обошлось). Отец смеялся и с гордостью глядел на своих детей. Все казалось намного проще, и даже забывалась собственная семья. Забывался отвратительный Каэнри'ах. Тогда его любили и это явно не то, чего Кэйа заслуживал. Он лжец и лицемер, который должен сдохнуть от проклятия. Розария всегда ругается, когда Альберих говорил об этом, даже угрожала в шуточной форме. Только какой смысл бегать от правды? Какой смысл бегать от самого себя? Мужчина ответа не знает, а потому замирает на месте и позволяет мраку поглотить его. Он бы хотел поболтать с Люком, как пару лет назад. Вот только сейчас между ними темный лес из недосказанностей и обид. И ни один не хочет пробираться через эту чащу. Чтобы в ней заплутать много времени не нужно. Быть может, они оба сожраны теми монстрами, что гуляют меж деревьев. Когда Кэйа обнажает клинок перед магами, он видит в начищенном лезвии собственное отражение и ему мерещится позади Дилюк. Оборачиваться не имеет смысла, потому что больше его спину никто не прикрывает. Огненные языки почти касаются Альбериха, но тот вовремя уворачивается. Жар окутывает, и Кэйа наносит удар. Он бьется, как в последний раз, расходует все силы. Скоро ноги держать не будут. Мужчина ухмыляется. Десятка он не робкого, но итог все равно один. Мир вокруг должен сгореть когда-нибудь, но Кэйа останется холоден до последнего.

****

Когда все заканчивается, а последний маг Бездны рассыпается, Альберих тяжело выдыхает. Он втыкает в землю меч и оседает. Одежда ошметками свисает на теле, совершенно не грея. Ожоги щиплют болезненно, а ссадины все кровоточат. С этим нужно что-то сделать. К Барбаре он в такой час точно не пойдет, невежливо. Хоть многие и говорят, что Кэйа отвратителен, не чтит законы морали, он не собирается никого тревожить. Особенно сестрицу Джинн. Он закрывает глаза и проваливается в такое манящее ничто. Приходить в себя уже сложнее. Спина болит, и тело почти не ощущается. Осознание того, что он лежит на чем-то уж больно мягком, а пахнет до боли знакомо, подбрасывает на месте. Кэйа видит комнату, интерьер и человека напротив. Он знает это место. И Альберих готов поклясться: лучше бы умер на месте, чем вновь оказался здесь. Не ясно кто его сюда притащил, но явно кто-то из чужих. Мужчина в доме Рагнвирдов не живет лет пять, если не больше. Он винокурню стороной обходит, отыскивая новые пути. Больше не хочется с пьяну увалиться среди виноградников. Альберих пытается встать с постели, но его тут же укладывают назад. Дилюк, вынырнувший из полудремы выглядит действительно встревоженным. И Кэйе кажется, что его все-таки добили маги Бездны или проходящие мимо хиличурлы, кто знает. У Рагнвиндра на лице всегда читалось "Я ненавижу все, что с тобой связано". А сейчас у Люка глаза из стороны в сторону бегают и руки дрожат. Он в простой льняной рубахе и брюках. Даже без своих перчаток, и Кэйа словно чувствует на себе фантомные прикосновения горячих ладоней. Он может ощутить эти бугристые шрамы и шершавую кожу. — Ты идиот, — коротко и по сути. Мастер Дилюк в своем репертуаре. — Я знаю. Придумай что-нибудь новое, — Кэйа улыбается, пытаясь игнорировать усталость и боль. — Не знаю как я тут появился, но спасибо, что не выкинул в озеро, — он качает головой, язвительно фыркая. — Хотя, может быть так, я наконец-то смог бы уже умереть. Как ты того и хотел, — на этих словах Люк дергается. У него эмоции все на лице читаются, и Альберих будто обратно в детство возвращается. Лгать Рагнвиндр так и не научился. По крайней мере Кэйе. — Это я тебя нашел, — он поджимает губы, пересаживаясь ближе к Альбериху. — Ты едва дышал. — Тебе показалось, — мужчина скалится и огрызается. Они местами с Люком сейчас поменялись. — Ладно, раз так, то надеюсь, что нас никто не видел. Пусть это останется между нами. Не хочу вредить твоей репутации, — Альберих вскидывает брови и ожидает ответа. — Ты мне не навредишь. Тебя не было очень долго, да и в таверну не зашел. Я тогда сразу в орден, вот и узнал от Джинн, что у тебя дело, — Рагнвиндр дергает плечом. — Но ты обычно работаешь быстро и возвращаешься через пару часов, я знаю. Только к утру тебя все не было. — Так порадовался бы, — Кэйа искренне ничего не понимает. Он подтягивается на локтях и усаживается на перине. — Ты первый хотел, чтобы предатель, в лице меня, исчез из твоей жизни. Я предатель, Люк, — смешок слетает с губ, и Альберих хватает Дилюка за подбородок. — Я должен умереть. — Ты не... — Люк выглядит потерянным, и в любой другой день Кэйа бы порадовался тому, что сумел выбить из колеи господина Рагнвирда. Но не сейчас. — Прости меня, я был так зол на тебя, но ты... — Предатель, — кивает Кэйа, будто самого себя старается убедить. — Все это знают. — Мне плевать на всех, Кэйа, — мужчина тяжело вздыхает. — Мне важно, чтобы ты был жив. Розария приходила. — Отлично. Где она? Мне нужно с ней увидеться, — Альберих уже предвкушает какую сильную пощечину ему влепит девушка. А потом потащит к Барбаре. — Она в соборе. Да и тебе лучше отлежаться. — Справлюсь без сопливых. Спасибо, младшенький, за заботу. — Может, чаю? Хочешь? Я попрошу Аделинду, — Дилюк встает с места и трет кисти. Значит нервничает. — Чтобы ты туда яд подсыпал? Не то чтобы я был против, но это весьма глупая смерть, тебе так не кажется? — Альберих скидывает с себя одеяло и моментально вспоминает что стало с его одеждой. — Я дам тебе свою. Потом вернешь. — Не побрезгуешь после меня носить вещи? Что с вами стало, господин Рагнвиндр. — А что с тобой, Кэйа? Где твое дружелюбие? — Ты первый выступил против нашей "дружбы". Ты желал мне сдохнуть, Люк. Погибнуть на задании. У меня терпение велико, конечно, но на тебя я истратил все до последней капли, — Альберих щелкает шеей и разминает спину. — Прости, — Дилюк смеживает веки. Впалые щеки и синяки под глазами, всклоченные волосы. — Ты очень устал. Иди отдыхай, не трать свое время. — Просто помолчи, Кэйа, дай сказать! — Альберих тихо фыркает, но заметив на кончиках пальцев Дилюка искорки, все же обращает на мужчину внимание. — Говори. — Прости меня за все, что я тебе сказал. И тогда, несколько лет назад, и после. И вообще. Я вел себя отвратительно и думал, что после твоей смерти мне станет легче. Я ведь должен был ненавидеть тебя, но не мог. Я просто, — Рагнвиндр глядит на свои руки и спешит спрятать их за спиной. — Знаешь, ты не был виноват. Ни в чем. Твоей вины нет в том, что тебя бросили, когда ты был ребенком. Кэйа Альберих, которого я знаю, до последнего будет защищать свой город. Любыми способами, и быть может, кому-то это кажется неправильным. Да, пусть так. Но когда войны были честными? — Люк. — Когда ты не вернулся, я был очень напуган. Я ждал пока ты придешь в таверну, я каждый раз жду. Так я знаю, что ты в порядке. Но ты постоянно кажешься таким веселым и беззаботным, что у меня злобы не хватает. Почему изменился только я? Для тебя ничего не значил отец? А я? — Люк. — Когда я говорил о твоей смерти, я не думал головой. Я просто хотел, чтобы все закончилось, потому что во всех проблемах винил тебя. Я устал. Я не знаю, что будет завтра и забываю, что было вчера. И... — мужчина переводит дыхание. — Когда ты не вернулся, меня словно водой окатили. Я не понимал, что буду делать, если бы ты ушел навсегда. — Люк, — Кэйа медленно подходит к Рагнвиндру. — Я тоже устал, но лучше буду сам себе на уме, иначе заживо съедят. Мне был дорог Крепус, и я был привязан к тебе. Если бы ты был мне безразличен, я наплевал бы на все и не пытался с тобой даже заговорить. Ты же знаешь. — Альберих тянет на себя Дилюка, обхватывая чужие кисти. — Знаю, — Рагнвиндр чувствует, как ледяные пальцы мужчины обводят его ладони. — Теперь они такие, — хмыкает Люк. — Прекрасные руки, делающие прекрасное вино, — Дилюк на это едва заметно улыбается. Кажется, молитвы Розарии один проворный бард все же услышал.