Счастье бабочки

Переворачивает часы. Песок падает вниз. *** — Вот Мэри, дочь соседки нашей, замуж выходит… А ты всё в девках… — Под острым ножом шинковался кольцами лук. Жилистые руки уже не молодой женщины умело перекладывали его в бурлящую водой кастрюлю. — Ох, матушка, не начинайте. Знаете ведь, не люблю я это, — Пока мать не видела, девушка томно закатила глаза, еле слышно цокнула. Уж который раз просила не заводить разговора на эту тему. Смотря в чуть запылившееся зеркало, она всё поправляла длинную косу, то на левое плечо положит, то на правое. И всё то хороши белоснежные локоны, и выступает розовый румянец на молодых щеках, и чу́дно блестят из-под ресниц ясные глаза. — Да когда же ты замуж выйдешь, Кру-Кру? Уж мне бы внуков нянчить в пору… — А я не выйду замуж. Я в монастырь уйду. Служить Барбатосу, — Наконец, завязывая верёвочный бант на корсете, Розалина подхватывает плетённую корзину. Резво шныряет на крыльцо дома, закрывая за собой дверь. Сдерживая смех, слышит как на кухне падает на пол, кажется, деревянный ковш. — Ну-ка оставь! Что вздумала! Сейчас же, Розалина! Только подумай ещё о таком! — Женщина резко распахивает окно, перегибаясь через него, тут же встречается взглядом с дочерью. Ошеломлённый, взъерошенный вид её смешит. — Да ладно вам, матушка! Шучу я! — Шутит она, а! Кто ж над Богом смеётся? Иди, иди! И в церковь сходи, помолись! — Ладно! Взметая льняной, белой юбкой платья, Розалина, стуча каблучками ботинок, спешит на рынок. *** Днём Мондштадт — суетливый город, но весёлый до жути! На площади располагается ярмарка, украшенная всевозможными цветами, флажками, вывесками. Тут и снимают мерки для сапог, и выбирают куриц, и барды поют каждый о своём, но обязательно красиво, весело, торжественно, в надежде, что кто-то кинет монетку или сладость, и люди смеются, ругаются, спорят, и пьют. Бесконечно пьют. Розалина пришла сюда за яблоками для пирога. Красные, круглые, блестящие они переливались на солнце и пахли свежим лесом — так и просили взять их. Не торопясь она оглядывала каждое со всех сторон, тщательно выбирая. Через городские ворота въехала конница, напуская пыли. Зеваки особо не обратили внимания, но все торговцы уже подбегали к рыцарям, вернувшимся с похода, и предлагали свои товары, пытаясь впихнуть тем квас и сидр, вино и сырок, чтоб закусить. — Спасибо, — Зевая девушка расплатилась за яблоки, намериваясь уйти. — Ох, вам не тяжело тащить столь огромную корзину, леди.? — Не знакомлюсь. Недовольно ухмыляясь, Розалина посмотрела на очередного «желающего любви и ласки». — Простите, но я просто подумал, что быть может вам будет сподручнее без корзины. Давайте помогу. В конце концов, как рыцарь я… — Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Весь Мондштадт знал какой у Розалины тяжелый характер, но никто не знал какое чувственное сердце. И оно уж точно не подпустит к себе разочарований. — Ну что ж… Похвально, что вы можете сами о себе позаботься. Не прощаюсь! — Светлые кудри мужчины резво подпрыгнули, когда он отвернулся от неё, тут же подходя к своим товарищам. — «Должность высокая…» — подумала Розалина, но только на секунду, ведь потом внимания её привлёк иной прилавок. Толстый, весёлый мужчина, в чистеньком фартуке за ним продавал разливное пиво. С этим мужчиной была знакома и мать Розалины, когда настойчиво попросила не продавать дочери никакого алкоголь, а уж тем более такого «быдланского». Мокрые, холодные стаканы с золотой наливкой и белой, мягкой пеной сверху слишком были желанны, особенно в столь жаркий день. Хорошо если бы с яблок не осталось моры, и она не могла бы позволить себе кружку, но в кожаном кошельке монеты звонко побрякивали, как-бы намекая: — Купи, Роза! Что тебе стоит? Но если подойдёт — матушка этим же вечером узнает, и ужас что устроит… Ну разве это юность? Сам Бог завещал ей пить! Несправедливо жить в Мондштадте и не пить алкоголя! От обиды и досады она хмыкнула, окидывая собравшуюся у прилавка толпу людей завистливым, недовольным взглядом. Топчась и цокая подковами о каменные полы площади, рыцарский конь негромко фыркал, ворошил пыль гривой. Рыцари стояли небольшой кучкой, оживленно и весело разговаривали, с смеялись, обсуждали что-то. Конечно им весело! Они то могут пиво пить!.. Он не стоял с ними. Высматривал что-то на потрёпанной карте, оперевшись о повозку. Медные, позолоченные наплечники блистали на солнце, так же как кудряшки, озаряя на лице рябь бледных веснушек и голубых глаз, серьёзно смотрящих из-под густых бровей. Мельком оглядывая его недовольным взглядом, Розалина находилась на грани срыва. Гордость не позволила бы ей подойти и попросить помощи, но ведь пиво светлое, холодное, даже здесь пахло пряностями и хмелью, так и дурманило голову сладким желанием. Ещё пару секунд Розалина спорила сама с собой, отнекивалась, взвешивала все «за» и «против», пытаясь усмирить своё самолюбие, но всё же сорвалась — подзатянула корсет, поправила рюши платья на груди и уверено зашагала к повозке, в рыцарский галдёж и конский топот. — Кхе, — Негромко кашлянув, Розалина надеялась так обозначить себя, но он и бровью не повёл, всё так же изучая холмы Тейвата по помятой карте. — Кхе-кхе, — Опять никакой реакции не последовало. Она, как бы случайно, расстегнула верхнюю пуговицу на груди. Умник. Её холмы изучи! — Кхе! — И это было очень громко. — Леди, да вы похоже больны. Я знаю отличного лекаря из Ли Юэ. В его методиках он использует травы с вершин гор, — Парень сложил карту, всё ещё особо не смотря на девушку и даже не отвлекаясь от своих мыслей. — Да пошёл ты, хам! Кручка возмутилась, гневно застёгивая пуговицу. Резко развернулась, нарочно, наверное, ударяя его по лицу белой косой и обдавая жаром. Гордо задрав голову, она поспешила удалиться в сторону церкви. То же ей! Нашёлся рыцарь! — Эй! Ну что вы? — Парень встрепенулся, отталкиваясь от повозки. Конь громко зафырчал. Еле как он ухватил обиженную за запястье, нарушая все свои рамки дозволенного, но постарался сделать это нежно, ненастойчиво, — Что же сразу «хам»? — Хамло, самое натуральное! Да оставь меня! — Розалина звонко ударила его по щеке, вырывая свою руку. Весь жар собрался в этой ладони. Люди на секунду обратили внимание, но потом каждый обратился по своим делам. Ну поссорились молодые… С кем не бывает? — Сс! Тяжёлый удар… — Болезненно зашипев, он схватился за щёку. Ожог остался? Розалина испуганно вздохнула, прижав руку к груди. Совсем недавно получив Глаз Бога и начав более углублёно изучать магию, она не всегда могла контролировать свои возможности. Сама знала, как плохо не сдерживать себя. — Ох… Прости… Это… — Девушка заметно успокоилась, на почве волнения, что не могло его не радовать. — Всё в порядке, что вы! Это я должен извиниться, что посмел прикоснуться к леди без позволения! — Он упал на колено, прижав кулак к груди и смотря на неё, как можно серьёзнее, со скорбью. — Поступок не достойный рыцаря! — Да ладно… Что уж там… Встань. Довольно, — Это смутило девушку. Не каждый ведь будет просить прощения за столь незначительную малость, вставая на колени. — Я… Кхе. Розалина-Кручка Лоефальтер. — Что ж, приятно познакомиться. Просто Рустан. Я рыцарь Ордо Фавониус, — Он встал на ноги, кланяясь и неназойливо поднося её кисть к губам. Всё по правилам этикета. — Раз уж рыцарь, то сможешь помочь? — Разумеется. Для такой милой Леди — что угодно. — Ты должен купить пиво, — не ведясь на его комплименты, Кручка внезапно вспомнила своб единственную цель на сегодня. — Прошу прощения? — Я хочу выпить пива, — Розалина отвела взгляд в сторону, как бы разглядывая в людях лица знакомых матери и понизила тон голоса, перейдя почти на полушёпот. — Но так, чтобы никто не узнал об этом. Справишься? — Ха! Не ожидал такого от юной Леди. — Эта «юная Леди» переживёт и тебя и всех твоих знакомых… Я буду очень благодарна, если вы сделаете это. — Что ж… Если я этим спасу даму от жажды… Со стороны Розалина внимательно наблюдала, как Ростам подошёл к прилавку, поговорил с торговцем, и купил две большие кружки светлого пива. Так и не терпелось вырвать одну из рук. — Благодарю… — Пренебрегая своей обидой и гордостью, смущённо сказала девушка, вытирая белую пену с верхне губы. *** Розалина не ходила в церковь в этот день. После кружки пива они купили ещё по одной, а потом и вовсе бутылку вина и давно уже пересекли мост из города. Пьяные речи были абсолютно понятны, здоровы, но так распутны и бесстыдны, что даже небо потемнело. Хотя скорее просто наступил вечер. — И тогда, Розалина, я и подумал, что повозка то нашу всё! Угнали! — Хиличурлы угнали?! — Представляете?! Она громко смеялась, сидя на травя, что никогда бы себя не позволила раннее. Щиколотки ног её были оголёны, коса совсем выбилась, тонкими прядями падая на лицо и открытые, румяные плечи, вязь корсета уже был расслаблена. Ростам тоже был хорош. Снял благородный рыцарь с себя и свой медный блестящий нагрудник, и чёрные перчатки, и кожаную ножну с мечом. Однако рыцарского поведения с себя не снимал ни в коем случае. Не смел даже посмотреть на оголённые ножки, а уж тем более предложить искупаться или снять лишний фартук. Розалина побаивалась изначально, пока была ещё трезва немного, идти с незнакомым мужчиной куда-то сидеть под деревом, да ещё и в таком состоянии, но потом стала совершенно спокойна к нему и доверчива. К тому же — он не последняя личность в их городе. За весёлыми разговорами не замечала как пустеет корзина с яблоками. — А у вас, как я понимаю, Глаз Бога есть? — Есть. Ща, Руся, что покажу! — И она села поудобней, убрав волосы с глаз. Что-то еле слышно прошептав себе под нос, девушка поднесла ладони друг другу, словно грела в них что-то или бабочку поймала. Рустам удивлённо и заинтересованно подсел поближе. Мало где он видел такое яркое, горячее свечение. И действительно… Озаряя её румяную кожу и отражаясь искрой в глазах, из рук её самым настоящим пламенем вылетела бабочка. — Видел, а? — Видел… Счастье бабочки… — Восхищённо он смотрел за насекомым, а точнее за этой пиро-аномалией, отдаляющейся всё выше и выше, и думал, что вот она не такая, а счастье то у неё самое простое — полетать. — Но оно короткое… — Кручка зевнула, тоже скучно посмотрев за её полётом. Ещё взмах опалённого крыла и бабочка замешкалась в полёте, а потом и вовсе рассыпалась в пепел, который сразу развеял ветер. Короткое счастье бабочки. — Ой! — Внезапно девушка вздрогнула, подорвалась с места. — Ой, Руся! Сколько же время?! О, Барбатос, помилуй! Меня матушка убьёт! Я… Мы! Побежали быстрее! — Спешно Роза схватила его за руку, потащив с места. А тот и не был против. *** — Тихо! — Распахивая ставни окна своей комнаты, Розалина, прикрывая тонкую ткань сорочки волосами, недовольно глянула в глаза благородного рыцаря. — Доброе утро, душа моя. — Ох, прекрати! Маменька спят ещё, а ты тут… В руках его был букет полевых цветов, самых свежих, что аж в росе, и светлых. — А что нам? Свадьба уж через месяц, а ты всё беспокоишься, что мама меня не любят? — Рустам тихо посмеялся, с позволения влезая через окно в небольшую комнату. — Ох, кстати об этом… — Роза тихо отодвинула дверцу комода, достав оттуда письмо с большой, резной печатью и шёлковой свисающей лентой. — Это… — С замиранием сердца мужчина принял его. Ох, неужели… …И с радостью сообщаем о принятии Розалины-Кручки Лоефальтер на обучение в академии… — Ох, Роза! — Радостно обняв, он чуть приподнял её, прижимая к себе как можно ближе. Девушку саму разрывало от счастья. Столько она работала, читала, училась, чтоб попасть в Сумеру — и не зря! Теперь обучение её пойдёт по-другому, поднимется на новый уровень, а потом и она станет классифицируемым магом, и наконец обуздает магию жидкого огня. Мондштадт будет гордиться. Рустам будет гордиться. — Роза, я так рад! Ты моя умница! — Только вот… Я отъезжаю через неделю… Свадьбу придётся отложить, — Девушка печально глянула в его яркие глаза. Как же она их любила. Как ей нравилось наблюдать, когда они на всех других смотрели серьёзно, хмуро, а когда она пела на площади — то сразу такие добрые, родные, милые. И он единственное, родное, что у неё есть. Любовь в сердце грела и тело и душу, а понимание, что с этим человеком она будет так долго… Была просто невероятно счастливой для неё. — И правда… Ну что ж поделать? Придётся после вашего обучения, — Он улыбнулся ей, понимая, как важна для неё эта академия. Но в глубине души конечно ему было больно прощаться. Сколько она там будет? Пять? Шесть лет? Для неё это не цифра, разумеется. Она не стареет. А для него… Это годы одинокого ожидания и тоски по любимому голосу, тёплым рукам, взгляду ласковому и трепетному — невыносимо. Однако, всё встанет на свои места. Как он уезжал в долгие походы. Вернётся, будет свадьба на весь город, а потом и дети, непременно с голубыми глазами, вьющимися кудряшками и светлыми веснушками. И проживут так свой век. — Я закончу как можно быстрее… Ты только мне пиши, обязательно. Ростам? — Да? — Пальцами цепляя тонкие кружева лямок сорочки, он придерживает её за талию. — Я был на лугу и там было очень много бабочек. Знаешь, если бы ты была одной из них — ты была бы самой красивой. Раннее утро. Сил стоять нет и они громко падают на скрипучую кровать. — Руся, ну куда? — Девушка тихо посмеивается от его щекотных прикосновений к своей шее, смущается от близости. — Бесстыдно… — Дай мне полностью насладиться тобой эту неделю. У них осталась только неделя?.. — Я… Люблю вас, — Рустам целует Розалину, чувствуя как нежны её губы утром. Оголяет плечи. — Люблю. И глаз отвести не может. *** Всматриваясь в толпу, она всё растерянно искала его глазами. Он точно придёт. — Розалина! — Голос его громкий, чёткий, командирский убил её волнение. — Роза! Успел! Протискиваясь через толпу, он прыгнул в её повозку. — Руся… — Смотри! Быстрее смотри! Возьми их! — Протянул ей хрупкие песочные часы в красивом абажуре. — Я оставил здесь наши имена, видишь? Твоё на верхней крышке и моё снизу. А часы всё равно тебе пригодятся там. — Ты… Спасибо… — Она не смогла сдержать слёз. Перед долгим расставанием всегда сложно прощаться. — Пожалуйста… — Роза, милая, не плачь. Не плачь, любовь моя, ну. — А у самого глаза тоже наполнялись слезами. — Приедешь скоро! Я подожду! Роза, я люблю тебя! Как бы я хотел слушать твои песни каждый день! — Обещай, что будешь ждать! И купишь нам выпить, как я приеду, обещай! — Я… Ох, милая моя Розалина… — И он спешно, но чувственно целовал её руки, пальцы, лицо и губы. — Я обещаю тебе! Я обещаю! — Пиши мне! Пожалуйста, всегда пиши! Я всё-всё буду читать! Не забывай! Руся, я люблю! Люблю тебя! Он уже не поспевал за повозкой. — Прощай! — Прощай! Прощай, любовь моя… И рыцарь смотрел, как любовь его отдалялась всё дальше и дальше. Улетала, подобно той бабочке. И слёзы впервые градом капали из глаз. *** — Извините, Госпожа… Но вы не могли бы отдать приказ? Перед глазами женщины возникли сначала часы, песок которых уже давно пересыпался вниз, а потом и мрачные, грязные стены помещения. Даже те были пропитаны жестокостью, запахом крови и гнили. Из воспоминаний её вывел голос подчинённого, а вид измученного, с дулом мушкета у лба по её же наказам, еле держащегося на ногах человека, окончательно привёл в чувства. — Ничего не говорит? — Голос её строгий, грубый — не тот, что весело пел на площади. И щеки уж совсем не румянились юным счастьем, а были бледны как снег в этой стране и как её блеклые, серые глаза. — Нет, госпожа. Синьора посмотрела на часы. Песок высыпался. Минута прошла. Она перевернула их. «Ростам» Так теперь выглядел её дом, таким теперь было счастье. Грубо окунули в давние воспоминания имена на крышке. Но воспоминания есть воспоминания. Боль забылась, возможно, но будет ещё долго гнить в затвердевшем сердце это имя. И никогда уже ничего не поменяется. Те обещания… Какая наивная глупость… А любовь не вернуть. Осталась только пьяная, животная похоть, которую она умело утоляла со сослуживцами. Чего жалеть? Если уж им не встретиться боле… Даже если она когда-нибудь умрёт в этой агонии, в этой беспорядочной, погибшей сказке отдаст жизнь… — Стреляйте тогда. Что ждать, раз уж молчит?.. …всё равно на небесах ей уже не место. А он бы, и не захотел видеть её такой — умытой в крови безвинных, грязной и гнилой, как эта пыточная. Она теперь пуста. В мире жестоком и правильном счастье бабочки слишком коротко, чтобы обращать на него внимание.