Кхай был пьян

Кхай был пьян. Даже не так — он был пьян в дерьмище! Споткнувшись и едва не снеся лицом прикроватный столик и тлеющий зеленоватым светом ночник, он брякнулся прямо в одежде на кровать, потеснив Терда, который недовольно простонал во сне: вечеринка по случаю успешной сдачи курсового фильма, на которую остался его друг, явно прошла на ура. В общем-то ничего необычного — он часто заваливался в гости в чужую комнату в таком состоянии. Но если обычно Кхай, отдохнув малость, все же находил в себе силы принять душ, почистить зубы, и спустя десять минут уже похрапывал с ним рядом, то сейчас… Терд проснулся от пальцев. Настойчивых, упорно гладящих его бедро. Все выше и выше, сперва у самой линии трусиков, а потом (что уже не лезло ни в какие ворота!) оттянув их и проникая под ткань. От неожиданности он замер, а потом, окончательно проснувшись, схватил Кхая за руку и зашипел: — Ты что, совсем мозги пропил? С кем меня перепутал, придурок — со своей Прей? — Спокойно, Терди, — выдохнул он на ухо, и мурашки выступили у Течапола от того, как уверенно он назвал его по имени. Очень пьяный, но явно соображающий, что делает, и, главное — с кем. — Почему бы нет, ведь мы же лучшие друзья! — жарко зашептал, обдавая запахом виски с колой. И Терд солгал бы, если бы сказал, что его не пробрала дрожь от лёгкого прикосновения губ к чувствительному местечку между ухом и шеей. Но он нашел в себе силы рвануться и возмущенно вскрикнуть: — Вот именно! Мы друзья, я тебе не шлюха! Отпусти немедленно! Он хотел вывернуться, но сильная лапища придавила его к постели. Для Кхая всегда имело значение только одно: его собственное желание, а что там думают и чувствуют другие… Да какая разница? — Ты не шлюха, а мой лучший друг, и я люблю тебя. Ты умопомрачительно пахнешь, знаешь об этом? Почему он раньше не замечал, что у Терда такое миниатюрное тело, с нежной как у ребенка кожей, и такие мягкие губы? Впрочем, он никогда раньше и не смотрел на него с такой точки зрения — ну, парень и парень, довольно милый, но Кхай играет за другую лигу, он ведь по девушкам. Но в свете последних событий в голове у него в какой-то момент как будто щёлкнуло, и он впервые разглядел — чистое нежное лицо, ладную тонкую фигурку и полный преданности взгляд, следящий за каждым его движением. Так, как будто он был центром мира. Он впервые осознал, что нонг был единственным, кто бескорыстно терпел все его выходки и никогда ничего не просил, как те же Бон и Ту. Кхай был «богатеньким ублюдком», и ему не составляло труда время от времени оплачивать общий счёт из кабаков или одалживать «до стипендии», заранее зная, что возврата не будет. И в общем, его всё в таком раскладе устраивало. Один только Терд никогда им не пользовался, но всегда был рядом. — Не смей говорить о любви! Ты не знаешь, что это такое! — зашипел он, снова рванувшись из рук. — Ошибаешься. Знаю. А ещё знаю, что ты любишь меня. И не вздумай отрицать — все равно не поверю! Это прозвучало грубо, но Кхай и так слишком долго думал, как бы к нему подкатить, так что под конец у него уже закипели и мозги, и кое-что пониже — в трусах. Сначала он привычно хотел пофлиртовать, но вспомнил, что они вообще-то дружат три года — Терд знает его игривую манеру наизусть, и ничего кроме негатива ему не светит. Даже на вечеринке он не веселился, а буквально достал всех старших бесконечными расспросами о том, что нравится Течаполу, так что они с облегчением вздохнули, когда он наконец-то свалил. Кхай и напился-то больше для храбрости. Терд вскрикнул, когда он поднял ему руки и рывком стащил майку. Он спал в ней и в трусах, а Кхай предпочитал нагишом. И сейчас его затвердевшее «орудие убийства», упираясь в бедро маленькому парню, пугало размерами. — Что ты, нахрен, делаешь?! — Пожалуйста, не противься, — зашептал он, оглаживая медово-смуглую кожу и целуя шею и плечи — Терд только зажмурился, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. — Дай нам стать ближе! Я чувствую, что эта ночь многое изменит в наших отношениях. — Ты говоришь это каждой своей девчонке, а их у тебя были сотни! Отпусти! Он собрал силы, чтобы оттолкнуть, но Кхай моментально перехватил крепче, обняв и обернув его руки вокруг своего тела. — Обними меня! Не видишь разве, что мне это нужно? Только один ты и понимал меня всё это время… Я не ценил тебя и поэтому потерял. А сейчас страдаю. Он пьяно склонил голову на плечо Терда, вдыхая запах мыла и шампуня, смешанный с естественным ароматом тела. И при этом выглядел таким разбитым и потерянным, что у маленького парня руки не поднялись оттолкнуть или ударить его. Матеря самого себя за мягкотелость, он невесомо гладил по волосам Кхая, стараясь игнорировать, что лучший друг сжимает его в объятиях голый и возбуждённый, и на нем самом ничего нет, кроме тонких боксеров. — Отпусти. Я уложу тебя, помассирую виски и помогу уснуть. Ты пьян, Кхай. Но тот, вдруг резво выпрямившись как пружина и подняв его голову за подбородок, прошептал: — И не мечтай. Ни за что не отпущу тебя! Губы Терда. Они всегда манили его упругой сочностью, просто он запрещал себе думать о них, загоняя эти мысли глубоко внутрь сознания, где они томились без выхода, но никуда не исчезали. Он целовал разных девчонок — некоторые думали в основном о том, чтобы не размазалась их помада, другие принимали позу покрасивее, хвастаясь поцелуем с ним перед всем светом, а третьи старались произвести на него впечатление своими умениями. Но такой податливой мягкости, полного отречения от себя с единственной целью — доставить удовольствие ему — ему ещё не дарил ничей поцелуй. Уступая его напору, Терд приоткрыл свои изумительные губы, чтобы ему было удобнее толкаться языком внутрь. Вообще-то это считалось грязно и немного унизительно, девушки редко позволяли делать это с ними и всегда торговались, требуя что-то за свою уступку. Терд, как обычно, не требовал ничего. Только молча клял себя за то, что сделал ошибку — ответил на поцелуй. И тут же ощутил, как нетерпеливое колено настойчиво протискивается между его дрожащих бедер, а руки властно гладят шею и хрупкие обнажённые плечи, зарываются в волосы. Он снова дернулся, пытаясь вырваться, но проворные пальцы Кхая уже стягивали с него трусики, подцепив за резинку. Сгорая со стыда, ощущая, как снова текут по щекам непрошенные слёзы, Терд подумал вдруг: со сколькими девушками он это проделывал, что так наловчился? И беспомощно всхлипнул, вспомнив, как сидел на кухне конченным мазохистом, делая вид, что читает конспект, выкрутив на полную громкость музыку в наушниках, пока Кхунпол развлекался со своими пассиями в спальне. Но даже это не способно было унять возбуждение от грубоватых поцелуев и откровенных касаний сильных рук к его дрожащему, тающему телу. Ведь он всегда мечтал оказаться на месте тех девчонок — с самого первого дня. Сердце замирало у него каждый раз, когда Кхай по-дружески предлагал остаться на ночь и спать в одной постели. Он всегда отказывался, опасаясь, что вынести такой соблазн будет выше его сил. Но теперь Кхай сам пришел к нему. Лежит рядом, ласкает, целует и даже шепчет на ухо его имя, чудом ни с кем не перепутав — а у него почему-то слёзы ручьем и сердце сжимается, как перед бедой. — Кхай, давай не будем… Пожалуйста! — Но мне это нужно! Я так сильно нуждаюсь в тебе, — ответил он хрипло, поглаживая нежную внутреннюю сторону бёдер, чтобы заставить его развести ноги. Его глаза горели незнакомым огнем и были сейчас не карими с золотом, а совсем черными. Таким Терд его ещё никогда не видел — обычно он всегда выпендривался, давая понять девчонкам, что не он один тут хочет и заинтересован. В этот раз было иначе. Его движения напоминали наркомана, дорвавшегося наконец до дозы — трясущиеся руки, мрачная сосредоточенность и ярость, мелькающая в зрачках при одном только упоминании любой помехи. — Ты что, собрался взять меня прямо так, без подготовки? — ужаснулся Терд, изо всех сил упираясь обеими руками ему в грудь, заставляя смотреть себе в глаза, а не между ног. — В курсе хоть, что делают перед этим? Отпусти меня, я хоть в душ схожу! Он даже похвалил себя: отличный план. К тому моменту, как он вернётся, Кхай уже будет крепко спать. Ни к чему ему знать, что Течапол сегодня уже был в душе, где в очередной раз поддался слабости и доставил себе удовольствие, представляя… Как всегда, своего лучшего друга. Каждый раз, уже три года — только одного его. Всякий раз после этого ему хотелось убиться об стену и не жить, вспоминая, как двигал пальцами у себя внутри, давясь воздухом и единственным именем. Однако Кхай не повёлся. — Я сам подготовлю тебя, — заявил он и для верности закинул руку ему на шею, чтобы точно не сбежал. — Что нужно для этого? — Подумай сам немного, — взмолился он, не в силах произнести это вслух. Думая, что сильнее покраснеть уже невозможно, но к щекам будто утюг приложили. Но Кхай вместо догадок просто стал целовать его. В губы, в пылающие щеки, лоб, потом спустился ниже и стал покрывать влажными поцелуями шею и чувствительную грудь. Терд услышал чьи-то стоны и не сразу понял, что они его. Его сознание противилось происходящему, а тело, несмотря ни на что, продолжало желать Кхая. Губы лучшего друга на его теле. Никто и никогда не прикасался к нему так — он не позволял. Никогда не думал даже о возможности попробовать с кем-то другим, пока его сердце занято только одним человеком. — Хватит уже целовать меня. Возьми… любой крем, — задыхаясь, прошептал он, только чтобы прекратить эту пытку нежностью. Лучше уж боль, к которой уже успел привыкнуть за годы рядом с Кхаем, чем эта нестерпимая ласка, заново растравляющая в нём глупые надежды. — Если ты не хочешь, чтобы я тебя целовал — значит, от твоих чувств ко мне ничего не осталось? — проявил вдруг неожиданную чуткость тот, кто казался совершенно бесчувственным. — Так ты, значит, все это время знал? Терд зажмурился, желая скрыться от его взгляда и вообще от осознания того, что Кхай — знает. Знает, но вся эта ситуация не сподвигла его хотя бы на разговор — только на то, чтобы затащить его в постель. Так он поступает со всеми влюбленными в него девчонками, и Терд в очередной раз понял, как тупо с его стороны надеяться, что с ним будет как-то по-другому. Только потому, что они друзья? Три раза ха! Хоть не три года, а тридцать три ежедневно распинай себя ради него — всё равно Кхай в упор не видит разницы между ним и Милк, или какой-нибудь Фасай. Но это будет в первый и последний раз, пообещал он себе, кусая губы, чтобы не отвечать на настойчивые влажные поцелуи. Завтра Кхунпол узнает, что у него тоже есть достоинство, и что даже самому преданному и понимающему другу нельзя бесконечно разбивать сердце. Но сегодняшняя ночь — для того, чтобы в последний раз побыть с ним рядом. Прежде чем расстаться навсегда. Кхай наконец нащупал на столике что-то подходящее — это был его крем для лица — и, ничуть не сомневаясь, запустил пальцы в банку. Терд зажмурился снова, приготовившись мужественно терпеть, но к его удивлению, парень не торопился. Поглаживая судорожно сжавшееся отверстие, целуя напряжённое тело, он шептал, что готов ждать сколько нужно, и этот шепот постепенно успокоил Течапола. Он расслабился и даже не понял, как в нём оказался сначала один палец, а потом два, мягко массирующие изнутри. Почти так же ритмично и приятно, как делал он себе сам, повторяя единственное имя. Это трижды неправильно — отдать ему всего себя полностью, зная, что он не влюблен. Но Терд столько мечтал о нём, его руках и губах, что сейчас это казалось уже неважно. Он выгибался, чтобы быть как можно ближе к Кхаю, и тихонько стонал от возбуждения, стыдясь попросить его о большем, чем просто пальцы. Ему уже исполнилось двадцать, но он оставался в полном неведении всего, что касалось «этого». Чувственный от природы, Терд из-за своей безответной любви был лишён возможности попробовать секс с другими. Он не Кхай, чтобы спать с кем-то просто так, без всяких чувств, только ради похоти! Порой это напрягало, потому что тело требовало своего, но он твердо знал, что не может и не будет так делать. Но сейчас, когда рядом был тот, кто три года снился ночами, он наконец-то отпустил себя. — Ты готов? — прерывающимся от волнения шепотом выдохнул Кхай ему на ухо. Его руки так крепко обнимали миниатюрное тело, что Терду было трудно дышать, но совсем не хотелось просить его отпустить. Впервые они были так близко. Подчиняясь желанию Кхая, он развел ноги, обхватив ими его поясницу и зажмурившись от стыда — настолько откровенной была эта поза. Он стыдился и того, что весь дрожит от желания и предвкушения, а простыни под ними пачкает его тягучая прозрачная смазка. Назавтра Кхай, может, и не вспомнит об этой ночи, но Терд знал, что она останется в его памяти, пока он жив. Пусть он будет всего лишь очередным пунктом в длинном списке побед своего лучшего друга — все равно то, что произойдет сейчас, для него желанно. Потому что он любит этого человека больше всего на свете. Он боялся кончить раньше, чем Кхай его коснется. Но опасения не сбылись, потому что… Боль. Нет, даже не так — БОЛЬ! Она пронзила всё его тело, кажется, от макушки и до пят, когда Кхунпол медленно вошёл только наполовину. Терд не учел его размеров! Всё тело стало одним концентрированным сгустком боли, ни о каком возбуждении уже не было и речи, — он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть и не оттолкнуть парня, прекратив эту адскую пытку! Ослеплённый ею, он даже не заметил, что Кхай не двигается, а терпеливо ждёт, шепча что-то успокоительное и целуя мокрые щеки и крепко зажмуренные глаза, из которых неконтролируемо скатывались по вискам теплые слёзы. — Как же ты любишь меня, — донёсся до его сознания тихий шёпот, и нежная ладонь невесомо провела по волосам. — Только стою ли я этого? Течапол хотел что-то ответить, но вместо этого только снова беспомощно всхлипнул. — Ты в порядке? — обеспокоенно шепнул Кхай. — А если нет, то что? Откажешь себе в удовольствии? — Конечно, — на красивом лице, склонившемся над ним, отчетливо выразилось непонимание и лёгкая обида. Кхай тут же подался назад и вышел бы из него, но парень вдруг… остановил его. Притянул с неожиданной силой и поцеловал долго, отчаянно, словно хотел в поцелуе передать ему свою душу. — Мне больно, но не больнее, чем в тот день, когда я принес вещи Милк и остался как дурак у твоей двери. Я ведь всё слышал тогда, Кхай. Огромные глаза Терда смотрели на него, и в них не было ни упрека, ни гнева — только усталая, какая-то обречённая грусть. Такая же, как в тот день, когда он смазывал ему раны после драки, аккуратно касаясь прохладными подушечками пальцев. На щеке самого маленького парня красовался яркий сине-фиолетовый отпечаток, но он не обращал на него внимания. («Больно? Не дергайся, Кхай, а то в глаз попаду… Не ной, не больно тебе, я ведь осторожно!») Он не спросил тогда, больно ли самому Терду, и сейчас это запоздало жгло его. Как он мог быть таким эгоистом? Как мог столько времени не замечать, какой его друг заботливый, добрый, нежный? Никто, ни одна девчонка не ухаживала за ним так, как это делал Терд в больнице. Здоровый и беспроблемный, он был нужен всем, но когда заболел, рядом остался только один человек. Даже Бон и Ту отдалились, заскучав от бесконечных костылей, перевязок и бинтов. Они столько вместе прошли как друзья, но теперь всё по-другому! Он наконец-то разглядел тихое, не бросающееся в глаза очарование своего друга и впервые испытал радость от мысли, что тот его любит. А вдруг уже не любит? На секунду внутри у Кхунпола что-то оборвалось, но он тут же встрепенулся, гоня эту мысль. Терд же не он, который мог мгновенно влюбиться, сраженный круглыми девичьими коленками из-под юбочки или упавшим на лицо локоном — и так же легко остывал после того, как добивался желаемого. Его чувства всегда были глубже и сильнее, и именно потому, что он не выставлял их напоказ. «Прости», — шепнуло сердце, и губы сами повторили. — Прости, Терд. Как в детстве, когда всего одна волшебная фраза — «Я больше так не буду» — могла всё исправить и всё вернуть назад. — Если ты дашь мне всего один шанс, обещаю, я больше никогда… Но тонкие пальцы осторожно легли на его губы, заставляя умолкнуть. — Не говори «никогда». Ничего не говори! Будь со мной сейчас, Кхай, а завтрашний день оставь будущему. Терд прижимался к нему и тихо, коротко постанывал, следуя за его движениями. Не сопротивляясь ничему. А Кхунполу от этой покорности как будто сорвало крышу: захотел до конца подчинить его себе, заполнить целиком, владеть полностью — не только телом, но и сердцем, и мыслями! Его движения стали жаднее и резче, так что Терд стонал на каждое, а то и вскрикивал. Он всё пытался закрыть покрасневшее лицо, но Кхай безжалостно отводил миниатюрные ладони. — Разве тебе больно? Ты стонешь, — улыбаясь, он хотел повернуть лицо парня к себе, но тот упорно отворачивался, полыхая смуглыми щеками. — Только от тебя зависит… будет мне больно… или нет! — задыхаясь, парировал Течапол. И вдруг простонал совсем незнакомо, высоко и протяжно, когда он сделал особенно глубокое, с оттяжкой движение. — Что? — с наигранной заботливостью поинтересовался Кхай. Прекрасно поняв (почувствовав), отчего так напряглось миниатюрное тело в его руках, но помучить его — это всегда было святое. — Может, мне выйти, Терд? Несмотря на туманящее мозг возбуждение, он едва удержал улыбку, видя, как тот закусил губу, борясь с собой. Но недолго Кхай радовался. Всё его веселье моментально испарилось, когда он увидел на глазах Терда слезы. Вот же черт! Он, само собой, кокетничал, когда спрашивал про боль — потому что знал, ПОЧУВСТВОВАЛ, что эти стоны были от другого. От того, что ему хорошо — это же было видно как день! Но что, если он ошибся? Кхай ощутил, как сжалось у него сердце. Он подался бедрами назад, но… его удержали. Одним прикосновением мягкой ладони к плечу. Огромные глаза Терда смотрели на него. В последнее время он совсем перестал понимать своего (когда-то) лучшего друга: и так тихий и незаметный, Течапол в последнее время совсем замкнулся, ушел в себя, стал избегать друзей. Он как будто ускользал, и Кхаю никак не удавалось понять — что он чувствует, о чем думает? Не очень-то чуткий к чужим проблемам, он после двух-трех попыток узнать, в чем дело, вскоре перестал бы ломать над этим голову. Если бы не обнаружил вдруг, что безумно скучает! По улыбке нонга, по его тихому грудному смеху и даже по слезам в кинотеатре. По объятиям, которые раньше заставляли его морщиться — что они, девчонки, чтобы обниматься по сто раз на дню? Но сейчас, когда этих объятий больше не было, Кхаю они стали вдруг остро необходимы. Он начал преследовать Терда с упрямой мыслью — заставить его выложить свои проблемы, как-нибудь решить их (ведь нет ничего неразрешимого) и тем самым вернуть себе его прежнего. Того, кто всегда был рядом. Он был идиотом, он ничего не понимал, но сейчас они наконец-то были лицом к лицу, ближе некуда. Терд был слишком искренним, чтобы притворяться в такой момент, и слишком измучен, чтобы сопротивляться. — Мне хорошо с тобой, — признался он шепотом, краснея. — Ты делаешь со мной всё, что захочешь — как всегда. Я никогда не мог тебе отказать. — Сейчас не так, как раньше, — шепнул он, выцеловывая дорожки по округлому тёплому плечу, груди и шее. — Сейчас всё по-другому, и я тебе это докажу! Странно, но у него не было торжества победы, как обычно, когда покорял очередную «вершину». Целуя тело Терда, он ощущал, что держит в руках что-то бесконечно хрупкое и ценное, и даже страшно становилось — не сломать бы, не разбить парня, высоко и чисто стонущего его имя. Кхунпол успел подумать только, что это самые милые звуки, которые он когда-либо слышал. — Стой! Стой, Кхай! — вдруг вскрикнул Терд. Разгоряченный, часто дышащий, он ритмично сжимал его внутри и, уже не контролируя себя, тихонько поскуливал при каждом движении. Кхай не сразу, с огромным трудом остановился, ничего не понимая. Кровь шумела у него в ушах, и мысли покинули голову, кроме одной: какой же Терд красивый и как сильно он его хочет. — Давай… Давай по-другому! Я хочу быть к тебе спиной. — Но зачем? — тупо спросил Кхай, залипая на то, как он кусает губы. Его мозг расплавился к чертям, он изнывал от этой вынужденной остановки, из последних сил держа себя в руках, чтобы не сорваться и не взять Терда так, как хотелось ему самому. — Затем! — парень упёрся руками ему в грудь. — Быстрее, Кхай! Я уже на грани! — вырвалось у него сквозь стон. До него дошло как всегда, немного запоздало. Но когда он понял — жаркая волна окатила низ живота, и в глазах потемнело от мучительного, до спазма болезненного удовольствия. — Нет, Терд, — хрипло зашептал он, ловя и крепко сжимая слабо отталкивающие его руки. — Я хочу видеть твоё лицо. Видеть, как тебе хорошо… Давай, кончи для меня! Сделай это. Никакая сила не заставила бы его сейчас отпустить Течапола, и тот, поглядев ему в лицо, это понял. И встрепенулся: неужели… Неужели Кхаю не всё равно, с кем? Но ему уже не хотелось вырываться. Он так устал за эти три года бороться с собой. Если их дорогам и суждено разойтись навсегда после этой ночи — что ж, ему будет больно, но даже так лучше, чем продолжать мучиться. Освободившись, он сможет зализать свои раны и когда-нибудь — может, через много лет, — полюбит вновь. Он знает себя. Он сильный и справится! Но сейчас его любовь всё ещё принадлежит одному Кхаю, и они одни сейчас в этой комнате, на этой кровати, и невозможно быть ближе и одновременно дальше. Терд так долго любил потихоньку, молча, незаметно, что сейчас, напоследок, ему хотелось закричать о своих чувствах так, чтобы не только он, но и весь мир услышал. А там — будь что будет. — Я люблю тебя, Кхай! Слышишь? Я тебя люблю! Он пытался докричаться сквозь невидимую стену, всегда отделявшую его от пи, и чувствовал, что ему удалось — Кхунпол больше не отводил взгляда от его горящего лица, а его руки все крепче сжимали миниатюрное тело. Обоих била дрожь, но он не замечали этого. Глаза в глаза. Терд видел в них незнакомый прежде огонек, но сейчас ему было слишком хорошо, чтобы думать, что он означает. Впервые он доверился, отпустил себя, и тело не замедлило отреагировать на это новыми, ярчайшими приятными ощущениями. Он жадно впитывал их, спеша насладиться прежде, чем это закончится — казалось, они с Кхаем слились в одно целое, и даже сердца их стучат в едином ритме. — С первого взгляда, с первой минуты, кажется, что всю жизнь любил только тебя, Кхай… Мой Кхай! Он продолжал выкрикивать это, как в бреду. Не заботясь о том, что в кондо очень тонкие стены и соседи, конечно, всё слышат. Без стыда разводя ноги ещё шире, выгибаясь под ним и звонко раз за разом выстанывая его имя. Чтобы слышал и знал: только его. Целиком. До конца.

***

Утро встретило Кхая тусклой рассветной полоской в окне, похмельной мутью в голове и пульсирующей болью в висках. И диким чувством жажды впридачу. Он полежал пару минут, с трудом соображая, где вообще находится, но пить хотелось до спазмов в глотке, и только это сподвигло пошевелиться. Он попытался приподняться, но не смог: на груди, как оказалось, лежала какая-то тяжесть. Он осторожно (движение глазами причиняло боль) покосился вниз и обнаружил, что эта тяжесть — Терд, обнявший его и уместивший голову на плече. Под закрытыми глазами у него залегли тени, искусанные губы распухли, и он выглядел измученным. — Терд… — через силу пошевелил он языком, тупо рассматривая спящего парня. И внезапно ему показалось странным, что на друге нет футболки — ведь он всегда ложился спать в ней. Терд прижимался к нему обнаженной грудью, а его теплые руки обнимали за шею — так естественно и вместе с этим интимно. Кхаю было тепло от его тела и комфортно, как всегда, когда они ночевали вместе. Он даже хотел продлить подольше это ощущение, поваляться в обнимку, как делал это в другие утра. Если бы какой-то чёрт не дернул его приподнять одеяло. — Твою же мать… — тихо и обреченно протянул он. На Терде не было не только футболки — трусов не было тоже! Как, впрочем, и на нём самом. Не без усилий, отзывающихся тупой болью в похмельной голове, он сложил два и два. И похолодел: они что, переспали?! С Тердом?! Не надо было быть семи пядей, чтобы догадаться, но первый шок был всё-таки слишком велик. Закусив кулак, он еле удержался от того, чтобы не сматериться в голос. Не сдёрнуть с парня одеяло и не обсудить с ним эту ситуацию, как привык обсуждать всё — он уже давно разучился думать и чувствовать в одиночку, вдруг пронеслось в его голове. Они с Тердом делили на двоих всё, что подкидывала им жизнь. И сейчас его буквально пришибло неожиданным пониманием, что с этой ситуацией он должен будет справляться самостоятельно. А ведь он совсем не понимал, как. Что делать-то, черт возьми! Он переспал со своим другом! А самое главное — совершенно не помнил, как вообще до такого могло дойти. Он передернулся всем телом, как в ознобе, впиваясь взглядом в лицо Терда: похоже, тот плакал — веки были покрасневшие и чуть припухшие. Почему? Не заставил ли он его? То, что случилось между ними, ведь было добровольно? Тревога, вдруг сжавшая грудь, вышибла из лёгких воздух. Он почувствовал, что никогда не простит себе, если смог причинить Терду боль. И то, что он был пьян, не оправдание. Парень, так доверчиво прижимавшийся сейчас к нему во сне, все ещё оставался его лучшим другом и самым близким человеком, что был у него все эти три года. Кхай прекрасно помнил, как клялся всегда его защищать, а сам вместо этого… Поколебавшись, он освободил из-под одеяла руку и невесомо провел подушечками пальцев по теплой смуглой щеке. И всё-таки, почему он никогда раньше не обращал внимания, что спящий Течапол — хрупкий, по-детски трогательный и очень милый? Но он так и не успел ответить себе на этот вопрос, потому что парень вдруг открыл глаза. Момент истины, которого он страшился, настал слишком быстро, и Кхай дрогнул, нервно глотнув под его пристальным, совсем не сонным взглядом. — Терд… — Ничего не говори. Секунду (не больше) его глаза испытующе смотрели прямо в душу Кхаю. Словно рентгеновский луч, взгляд Терда скользнул по испуганно бегающим зрачкам и плохо скрытой за улыбкой растерянности. И он решительно отвёл неуверенно тянущуюся к нему ладонь. — Всё в порядке. Между друзьями и не такое бывает, правда? Молча и тупо Кхунпол смотрел, как он выскальзывает из-под простыней и одевается. Неторопливо и аккуратно, как всегда, застёгивает на все пуговицы белую рубашку — она скрыла от глаз гладкую карамельную кожу, будто непробиваемой бронёй ее защитила. И Терд сразу собрался, отдалился, еле заметная тень неуверенности пропала в нём, словно вместе с наготой рубашка скрыла и чувства. Плавным движением он взял с тумбочки свой телефон. Надел часы. Провел расчёской по волосам. — Тебе налить соку, Кхай? Наверно, во рту сухо, как в пустыне… Это же надо было так напиться. Его голос тоже прозвучал совсем как обычно. Как в одно из бесчисленных утр вместе, когда оба собирались в универ, болтая о повседневном, объединяющем их обоих. — Не тревожься за меня, я в полном порядке. Встретимся в группе! Кхай лишь молча мотнул головой. Не ему — скорее собственным мыслям. — Не пойдешь? Ну, как знаешь. Может, и правда, отлежись сегодня, отдохни. Парень бросил через плечо ещё один долгий заботливый взгляд, словно на больного. Но убедился, что все в порядке, и повернулся, чтобы уйти. — Терд… — дернулся он вслед нерешительно. — Что? — Ничего, — стушевался Кхай. — А… Ладно. Тогда до вечера. Прошуршала в прихожей куртка. Звякнул ключ. Хлопнула дверь. Он и сам не понял, почему рванулся вслед и вскочил с постели, отшвырнув одеяло прочь. Почему ему захотелось броситься на улицу — прямо так, босиком! — и во что бы ни стало привести (или даже притащить) Терда обратно. Но он подавил этот порыв. В конце концов, что бы он сказал, даже если бы вернул его сейчас? У него не было ответа, не было готового решения, а перекладывать на плечи Терда ещё и это было бы жестоко и непорядочно. Ему и так досталось в последнее время. В полной тишине просидел он несколько часов. Это было вовсе для него нехарактерно: обычно Кхай и десяти минут не выдерживал в одиночестве. В который раз прогнал по кругу толпу хаотично мечущихся, вспуганных мыслей. И примерно сотню раз набрал знакомый номер — раз за разом откликающийся металлическим «абонент недоступен». Только тогда до Кхунпола с опозданием дошло, что в этот раз, похоже, он потерял Терда окончательно.