Панкейки

— Ауч! Хината прижимает пальцы к губам, по-детски обиженно посмотрев на вошедшего. «Ты не говорил, что она горячая» — произнесло его лицо. — Кто же лезит на горячую сковородку голыми руками? — Мурасакибара даже не злится: нет, в правду, это даже забавно. Забавно, как он каждый раз видит в этом какое-то открытие: словно каждый следующий раз, сковородка с панкейками не будет обжигать. — Ну, прости, — стоит прямо под рукой, но не мешает, хотя обычно Ацуши терпеть не может кого-то на кухне, — Но так вкусно пахнет, разве я мог удержаться? Баскетболист выдыхает и ничего не отвечает, вытаскивая панкейк на тарелку. Залив новый, он ударил по руке Хинату, потянувшегося к тарелке: рыжий отнял руку и с грустью выдохнул. — Не порть аппетит. Достань лучше, шоколадную пасту для Нацу. Хината проворчал что-то вроде «Ты вообще мой парень?» и достал из холодильника банку с пастой. Рыжий хитро улыбнулся и, открыв банку, уже собирался запустить палец, но был остановлен голосом, перекрикнувшим шипенье на сковородке: — Нет. Шоё нахмурился и закрыл банку. — И что прикажешь мне делать? Я сейчас от голода умру… И виноват в этом будешь ты! — Хината упёрся подбородком на стол, нахмурившись. Мурасакибара промолчал, продолжая наливать тесто. К счастью, Хината сам всегда находил, что сказать. — Я скучаю по тем временам, когда мы только начали встречаться, — наигранная грусть поскользнула в голосе, — Помнишь, как ты приходил за мной и делился всем-всем, что я хотел? Даже самыми любимыми сладостями. «Старая уловка, Хината-чин, — улыбнулся Мурасакибара, — Придумай что-нибудь другое». — Помню. — бесцветно ответил Ацуши. — А помнишь, — кажется, Хината уже был готов к такому повороту, — Как я впервые пришёл на твой матч и ты был так рад, что всю четверть играл практически сам? Мурасакибара помнит, как поцелуй, их первый поцелуй, который последовал за этой игрой. Когда Ацуши зашёл в туалет умыться, Хината запрыгнул на него и впился губы, попутно восхищаясь его талантом. Мурасакибара помнит, как довольно впивался в его шею, пока волейболист смущённо хихикал. «Ты очень вкусный, Хи-чин» — сказал он тогда, смутив его сильнее. — Помню. — А помнишь, как ты ревновал меня к Кагеяме? «Наверняка улыбается, чертёнок, — нахмурился баскетболист, — Знает ведь, что всегда бешусь, когда думаю об этом придурке». Конечно, он это помнит. Он возненавидел сеттера Карасуно как только понял, что хочет сделать Хи-чина своим. Но эти двое всегда были вместе, и почти в каждом рассказе Хинаты, Кагеяма играл главную роль. Мало того, Мурасакибара и сам замечал, как сеттер тянется к нему. И это, Ацуши, не нравилось ещё больше. Как только они начали встречаться, Мурасакибара как-то обмолвился, что Кагеяма ему очень не нравится, а на часовую лекцию Хинаты о таланте и неоднозначном характере сеттера, лишь обиженно фыркнул. Когда же Хината всё-таки понял, в чём дело, то поцеловал его и рассмеялся. — Помню. — раздражённо ответил он. — А помнишь, что ты сказал, когда я думал, что безразличен тебе? — Шоё уткнулся носом у его спину, крепко обнимая торс парня. «Беспроигрышный вариант, — выдыхает Мурасакибара, — Но я тебе этого так не оставлю». Из-за игр и их расписания, они могут встречаться лишь в перерывах, окнах, или с площадки и зрительских мест. Иногда, оба выдыхались настолько, что не оставалось сил даже позвонить. Ситуацию обостряло и то, что в какой-то момент, они просто не понимали, что делать дальше. Поцелуи и засос это здорово, но ведь, не только из-за этого они вместе, верно? После этого, Хината отважился позвать его съесть по мороженому и во всём разобраться. Он говорил много и всё подряд, видимо, думал об этом слишком много, что удивительно, потому что Мурасакибара был уверен, что в голове Хинаты лишь волейбол. Он не заметил, как улыбнулся. Шоё же удивлённо хлопал глазами, ожидая ответа. — Не помню. — Ну, как же, — хитро потянул Хината, забравшись ладонями под его футболку, — Ты сказал три заветных… — Готово, — Ацуши развернулся и протянул тарелку, — Приятного аппетита. Он победно улыбнулся и быстро засунул первый панкейк в рот. Мурасакибара, резко наклонившись, ухватился зубами за торчащий конец, чем удивил Хинату. — Первый всегда мой, — промычал Ацуши, — Это неизменная традиция. — Сволочь. — покраснел Хината, но, не уступая, начал быстро съедать со своего конца. Мурасакибара подхватил его и посадил на стол, впиваясь в губы. Шоё тоже стало всё равно на завтрак: кое-как проглотив панкейк, он схватился за шею своего парня и запустил несколько пальцев в мягкие волосы. — Ой, а что вы делаете? — Нацу, которую они заметили только сейчас, потирала сонные глаза. Покрасневший Мурасакибара резко отвернулся к плите, а не ожидавший этого Хината, едва удержался на столе. Такой же алый, как свой парень, Шоё быстро полез к холодильнику, дрожащим голосом спросив у сестры: — Н-Нацу… Т-ты проснулась?! А т-ты у-умылась? — Нет. — спокойно ответила девочка, продолжая разглядывать затылок брата. — Так иди же! — холод морозильной камеры так и не остудил пылающие щёки Хинаты. Девочка пожала плечами и скрылась в ванной. — Чёрт, — Хината хлопнул дверцей и включил чайник, — Я думал, что сейчас сгорю!.. Ты куда, Ацуши? — Я тоже забыл умыться. — Мурасакибара зашагал в сторону гостевой ванны. Хината выдохнул и взял в рот ещё один панкейк: типичный выходной, пока мама в командировке. Садятся они за стол одновременно: при этом Нацу просится на колени к Мурасакибаре. Тот молча сажает её, и она радостно стаскивает на их тарелку добрую половину панкейков. Хината улыбается. Выходной типичный, но самый лучший.