Красное на чёрном

«будь внимателен, путник, выбирая дверь: серая приведёт к понёсшим утрату; за бело-костяной таится лютый зверь: «тик-так, я жажду расплаты». солнце алой любовно согреет да всяко, ас оренсе, пойдёт на лад. но не переступай порог последней: ведь из чёрного града нет пути назад».

— Я не хочу убивать тебя. Слова звучат мягко, почти нежно и — одновременно с долей сожаления, как если бы где-то между букв притаилось предательское «но». Оно всегда там, конечно, таится. Меж слов, меж дверей, позволяющих перемещаться в разные миры, как если бы те были попросту соседствующими комнатами в одном большом доме. По крайней мере, так легче представить их удивительное мироустройство. Особенно для той, кто когда-то была простой сироткой в том самом мире, где о магии говорить уж точно не стоило. Она была серой. Ведь её прежний мир, Серый Альтарес, о самом существовании магии совершенно забыл. Алина сплёвывает кровь напополам с желчью на пыльную брусчатку. Нити тянутся с губ, тяжёлые, толстые и вязкие: последний удар, кажется, выбил из неё не только воздух. Бурое забивается в маленькие трещинки на камнях — драгоценность для обитателей Белого Альтареса, беспощадно-жадного до каждой капли насыщенной магией крови. Алина уверена, что попадись она жителям Белого в подобном состоянии — от неё даже зубов не останется. Всё растащат в слепой жажде. Возможно, кто-то бы, обзаведясь толикой силы Антари, рискнул бы посягнуть на царский порядок Белого града. В ладонь врезаются острые грани камня. Проклятого, проклятого камня! Но Алина только и может, что сжимать его крепче, силясь выпрямиться. Магия же, заточённая в агатовой породе, нашёптывает ей отвратительно-жестокие идеи. «Воспользуйся мной и сможешь выжить». «Воспользуйся мной, впусти меня, ты станешь сильнее его». «Впусти, впусти, впусти». Несмотря на разрывающиеся от боли смятые рёбра, горящее огнём горло и общее состояние полной раздробленности, ей пока хватает воли не поддаваться коварному соблазну. У тёмной магии слишком высокие расценки. — Я тоже не горю желанием с тобой драться, Дарклинг, — Алина фыркает, снова сплёвывает, поднимая взгляд. Белая чёлка падает на глаза, но даже это не мешает как следует рассмотреть Чёрного Антари. Безупречного в своей бесстрастной смертоносности. — Тогда отдай камень. — Ему здесь не место, и ты об этом знаешь. «Как и тебе, если уж на то пошло». Дарклинг стоит в десяти шагах, и магия вибрирует вокруг него, расходится морозными волнами, что, кажется, камни вот-вот вздыбятся да покроются наледью — таково ощущение от его присутствия. Алина всегда могла учуять его, стоило им оказаться в одном городе, но на сей раз была слишком рассеяна — и Дарклинг застал её врасплох, когда воздух вовсю звенел морозом и сталью. Их бойня внесла достаточно корректив в ландшафт Второй торговой площади, на счастье или нет, заброшенной на время праздничных гуляний в честь дня рождения младшего из царевичей. И лучше бы никаким стражам правопорядка не вздумалось отправиться на поиски Красной царевны. Впрочем, владельцы разгромленного ломбарда так или иначе напишут кучу жалоб и вот тогда придётся отвечать даже ей. Если удастся до такого дожить, конечно. (Титул, даже спустя долгие годы жизни в блеске и золоте самого процветающего из четырёх Альтаресов, именуемого местными жителями Ос-Альтой, царапает; напоминает о собственной былой ущербности, окрашенной в серый цвет, пускай никто и не посмел бы ей напомнить о корнях из лишённого магии мира; полого и застывшего, совсем не блистательного, как алый сосед, или жадного, как его костяно-белый собрат.) Думать о Чёрном городе не стоит, но всякий раз, глядя на Дарклинга, облачённого в тёмные одежды, мысли накидываются оголодавшими гончими, напоминая о том, к чему приводит слепая жадность; о магии, которая этот самый город сожрала, выплюнув одни лишь осколки костей. Одним таким осколком является камень, сжимаемый в руке Алины. И Дарклинг. Утративший собственный дом и, святые, даже свободу. На какую-то секунду в голове мелькает предательское осознание, что Дарклинг имеет больше прав на камень, чьей-то катастрофической волей попавший в их миры. Алина отмахивается от этой мысли: осколку жадности Чёрного Альтареса место в самом Чёрном Альтаресе. — Я знаю, что ты повязан приказом Гримьеров, — начинает Алина, выдыхая со свистом, и кривится: кажется, задело лёгкое. Стоило бы наложить исцеляющее заклинание, но стоит поберечь силы. Между ними всего лишь короткий перерыв, но никак не переговоры. — Помоги мне избавиться от камня, и я помогу... Она замолкает. Помогу — что? Одолеть правителей Белого Альтареса? Подставить, в случае неудачи, под удар собственный дом, всех его жителей? Николая? Женю? Всех дорогих ей людей? Никогда она не чувствовала себя такой наивной дурой. Идеалисткой, что уж. — Вижу, ты сама осознаёшь, какую глупость сказала. Чужие шаги разносятся эхом по пустой площади. Мимо пролетают сорванные со столбов листовки, раскрашенные, естественно, в красный цвет. Вычурные, вензельные буквы складываются в слова приглашения на царский парад. Наверное, если хорошенько прислушаться, можно уловить где-то вдали эхо наигрываемой музыки, радостных криков, разбавленных воплями торгашей, выкативших свои набитые до отказа тележки, чтобы обогатиться за счёт враз повеселевших и, закономерно, ставших щедрее горожан. Алина думает о сладкой вате на палочке, о карамелизированных яблоках, разнаряженной толпе аристократов, где леди машут веерами и силятся говорить без акцента, по-королевски, что уж; о блеске малахита, рубинов и сапфиров, привезённых издалека, чтобы продать именно в праздничный день втридорога, ведь они, дорогуша, несомненно приносят удачу; о собственной комнате в небольшом гостином дворе на краю города, забитой безделушками, воровато утащенными из других миров. Её драконья сокровищница, позволяющая отправиться куда вздумается, — главное найти подходящую вещицу. О, сила, она могла заниматься сейчас чем угодно, вместо этой дурной истории с камнем, жадностью владык Белого Альтареса и разборок с Дарклингом! «Ты можешь сокрушить его», — нашёптывает камень. «Нет, — горько думает Алина. — Не могу». Ведь он вызывает в ней слишком много противоречивых чувств даже теперь. И ведь когда-то ей показалось, что это взаимно. На далёком приёме во дворце, где они, повязанные одиночеством, столкнулись на одном балконе. Дарклинг тогда говорил: таких, как они, больше не будет. И выглядел совсем юным и открытым. Алина, наверное, до сих пор может вспомнить пронизывающее дрожью ощущение от тепла его руки, на короткие секунды накрывшей её собственные пальцы. Становится совсем скверно. Ноги ноют, стоит на них подняться, покачиваясь, как пьяный матрос на радостях прибытия в порт. На ткани королевского плаща расплываются пятна от грязи и крови. Кажется, где-то даже застряли осколки стекла, брошенные Дарклингом стеной на неё. Возможно, он действительно не хочет её убивать. Антари, в конце концов, не так легко уничтожить — сила крови отделяет практически истреблённый вид от простых людей, даже тех, кто имеет предрасположенность к магии. — Лучше бы ты не вставала, — его голос звучит почти устало. Дарклинг наблюдает за ней с равнодушием палача; левый глаз, обычно серый, ныне тёмен, как предгрозовое небо. Но всё же не так, как правый, затопленный тьмой и идентичный правому глазу самой Алины. Их отличительная, Антари, черта. Кажется, прямиком из того самого Чёрного города. — Что, лежачих не бьют? — огрызается Алина. В голове пульсирует кровь, из-за чего перед глазами расползаются цветные круги. — Я не отдам тебе камень, ради твоей же безопасности, так что можешь продолжать размазывать меня по тротуарам. Помедлив, она добавляет: — Только я буду сопротивляться. Всё происходит быстро: она призывает землю щитом, закрываясь им, чтобы успеть скрыться, но Дарклинг настигает её стремительно, и комья, как снаряды, летят во все стороны. Выученный битвами, жестокостью войны и проигравший лишь единожды, он прямо-таки создан для того, чтобы стирать чужие кости в порошок, в то время как Алина... сражалась слишком редко, изнеженная покоем своего мира. — Зря стараешься, — Дарклинг, ухватив её за руку, дёргает на себя. И в последний миг уворачивается от волны призванного огня стеной воды. Разлившийся пар заставляет обоих отпрянуть. Алина, тяжело дыша и прижимая руку к больным рёбрам, силится разжать пальцы и засунуть камень в карман. Что оказывается непростой задачей: тот словно прилипает к ладони. — Как ты мне надоел, — она рычит на проклятый кусок породы и едва успевает увернуться: вырванный из земли железный столб вьётся как верёвка, стремясь её, Алину, связать. — Грязно играешь, — Алина уходит влево, врезаясь в так некстати вылезший почтовый ящик. Окровавленные пальцы оставляют на его облезлом боку следы. Пожалуй, во всех мирах один только Дарклинг и смог бы её по ним найти. — На войне все средства хороши, — он пожимает плечами, следуя за ней всё тем же прогулочным шагом. Но Алина чувствует холодную ярость, плещущуюся где-то в его жилах. Взгляд мимолётно задерживается на серебряной фибуле, приколотой к плащу — бельмом среди тёмных одежд. Во рту вновь разливаются медь и железо, но теперь от воспоминания о своём последнем визите в королевский замок Белого Альтареса. Она слишком хорошо помнит, как Дарклинг резал собственную руку, не способный воспротивиться жестокому приказу наполнить кубок кровью; помнит губы Агаты Гримьер, окрасившиеся рубиновым от первого же глотка. И поганую ухмылку Расмуса, наблюдающего за ней, Алиной, побледневшей под стать белым сводам такого же белого дворца от этого зрелища. Святые ей свидетели, в тот миг она хотела схватить Дарклинга и увести прочь, через все двери, в безопасность Красного Альтареса. Кровь Антари в ней требовала этого: вмешаться, спасти; требовала свернуть Агате Гримьер и её поганому сыну шеи. Пускай это стало бы поводом для войны между такими одинаковыми, но такими разными мирами, оттеняющими друг друга в кривых зеркалах. Белый город жаждет силы. Соседствуя с павшим Альтаресом, он сам едва не был сожран магией, и только запертые двери не позволили заразе перекинуться по мирам, вытянутым цепью. И Алине совершенно не хочется думать, что, заполучив камень, способны сделать с ними всеми Гримьеры. Когда-то, ещё не будучи королевой, Агата молилась денно и нощно за слабое здоровье сына. Видимо, до тех пор, пока не пришла к выводу, что магию лучше подчинить, а не просить её о милости. — Мы могли бы попытаться разрушить печать, — Алина вскидывает руки, закручивая вокруг вихрь, чтобы не дать Дарклингу подойти. — Освободить тебя! Он останавливается. Возводит глаза к небу и, на удивление Алины, легко отстёгивает фибулу. — Это пустышка, Алина. Внешний атрибут. Расстегнув ворот плаща и дублета, он оттягивает ткань, чтобы продемонстрировать чёрное клеймо на левой стороне груди. Бугристое, выжженное. Кажется, до сих пор воспалённое. — Чтобы ты понимала, — Дарклинг усмехается, — оно двустороннее. От накатившей тошноты скручивает все внутренности. Святые, они насквозь заклеймили его волю, оставив такой грубый след на теле. Алина помнит: могущественный Антари, родом из павшего Чёрного града, стал подарком принцу Расмусу за победу в войне. Кажется, даже трон оказался не таким заманчивым. — Я не знала. Не знала, что между двумя оставшимися Антари — такая ужасающая пропасть. Пускай война за белый престол была выбором самого Дарклинга, но почему лицемеркой себя чувствует именно Алина? — Ты говорил, что кроме нас больше никого нет. Так хочется остаться единственным в нашем роде? — она взмахивает руками, как ветряная мельница, чтобы не дать себе отчаяться перед лицом такой отвратительной жестокости. Перед глазами то и дело темнеет, и она не уверена, что выстоит долго. А на помощь ей прийти некому, да и не стала бы она подвергать кого-то такой опасности: Дарклинг убивал в той войне, стирал сотни людей в прах. А проиграв, подчинившись, едва ли стал милосерднее. И всё же. Он мог бы не тратить на неё столько времени. — Ты не хочешь биться со мной. И убивать не хочешь, — Алина заставляет себя улыбнуться окровавленными губами, перекрикивая собственноручно сотворённый ветер. — Но попросить о помощи гордость не позволяет, верно? Или ты надеешься использовать камень сам? Но едва ли даже железной воли Чёрного Антари хватит на то, чтобы сопротивляться и зову камня, и Гримьерам. Вихрь постепенно стихает: Алине тяжело управиться с собственной силой, удерживая рвущуюся ей в жилы тёмную магию и тут же готовясь отбиваться. Но отчего-то она знает, что оказалась права. Наверное, поэтому так легко позволяет коленям подкоситься, чтобы упасть прямиком в руки подоспевшего Дарклинга. — Глупая девчонка, — бормочет тот, подхватывая её. И даже не сразу стремясь вырвать из её руки злосчастный камень. Перед глазами совсем темно, но Алина снова улыбается. Чудится, что от лица аккуратно убирают волосы. Чудится, конечно. — А ты гордец и упрямец, — шепчет она и накрывает руку Дарклинга своей, в ту же секунду обращаясь к силе, ждущей в недрах камня: «Свяжи нас». «Свяжи так, чтобы у нас не осталось иного выбора, кроме как избавиться от тебя». Позднее Алина ощутит вину за посягательство на чужую волю, но даже сейчас она знает, что поступает правильно: в конце концов, их правда осталось только двое. Только увидеть, как на их запястьях мгновенно смыкаются чёрные оковы, ей, потерявшей сознание, так и не удаётся, как и услышать рычание Чёрного Антари.