Попутчики

      Рассвет. Небо за окном операционной приобрело светло-серый оттенок, когда затянули последний шов.       — Конец операции!       С громким щелчком выключилась лампа, загрохотали о стенки таза инструменты. Заведующий покрутил головой, разминая затекшую шею, критически посмотрел на шов, на стому и, уставившись в пространство, тихонько произнёс:       — Дружище, не в этот раз.       Наверное, Смерть бесконечно терпелива. На секунду, мне показалось, что тёмная фигура рядом, тихо стоит и внимательно смотрит, как мы стаскиваем с себя зелёные операционные халаты с неудобными, наполовину оборванными завязками на спине, чтобы лучше запомнить тех, кто заставил её ждать и обязательно припомнит эту ночь, когда придёт наш черёд.       Этот парень на столе точно числится в её списке на ближайший год. Он поступил незадолго до полуночи с клиникой острой кишечной непроходимости. На операции – опухоль сигмовидной кишки и множественные метастазы. Чудес не бывает. Он ещё не раз помянет нас недобрым словом за то, что продлили ему муки.       Всё когда-нибудь заканчивается. Даже дежурство. Даже если оно длилось пятьдесят два часа. Даже выписки. Рассвет застал меня в операционной, а из больницы я выползла уже в сумерках. Начинал накрапывать холодный, мерзотный дождь. По привычке достала телефон, позвонить мужу, что я еду домой и сразу же убрала обратно в карман. Ему это теперь не интересно, пора бы привыкнуть. Не будет больше звонков, не будет сообщений. Короткие записки, типа: «Выехал с работы», «Задержусь на полчаса», «зайди по дороге в магазин» или просто «Привет», никакой романтики, но как же без них паршиво.       Машина никак не желала прогреваться, а может меня знобило. Несмотря на адский дубак, на МКАДе меня начало невыносимо клонить в сон. Я трясла головой, включила на полную мощность радио и, кажется, защипала себя до синяков. Если это и помогало, то очень незначительно и недолго. Скорее бы уже доехать.       Нужно будет сразу же, как только приоткрою чуть-чуть дверь включить в тёмной квартире свет. Наверное, его вообще не стоит выключать. Пусть горит, и к чёрту тех, кто ноет, что надо беречь электричество. Раньше я никогда не боялась темноты. Связана ли эта новая фобия с разводом или чем-то другим, непонятно.       Вот и мой поворот. Хорошо знакомая красная кладбищенская стена у дороги справа. За оградой на облетевших берёзах с каким-то особенным остервенением каркали вороны.       Их было трое: мужчина, женщина и девочка лет трёх-четырёх. Когда я поворачивала, мужчина поднял руку. Наверное, именно тогда я выключила радио. Не знаю, что заставило меня остановиться, может быть, присутствие малышки. Мне показалось, что он устала и замёрзла. Девочка была одета совершенно не по погоде. Точнее, она была странно одета: светло-розовое пальтишко с большими коричневыми пуговицами, белая шапочка-чепчик грубой вязки с непонятной розочкой на затылке. Помню, у меня в детстве была такая, да и не только у меня. Я её терпеть не могла. И как эта юная спартанка позволила надеть на себя это колючее шерстяное орудие пытки и даже не чесалась? Грязноватые, опять же, белые колготки с толстыми рубцами немного сползли и собрались складками под коленками. Ещё один привет из тусклого Советского детства. И, наконец, красные, тупоносые туфельки на пряжке. У меня смутно возник вопрос: зачем родители так вырядили дочь? Особенно туфли. Почему не одеть её в более удобный и соответствующий погоде комбинезон, или курточку с неубиваемыми джинсами и резиновыми сапогами или ботинками. Одёжка этой девчушки явно не отличалась ни удобством, ни теплом, ни функциональностью. Я не видела столь странно и неподходяще одетого ребёнка. Она, как будто, вышла из фильма годов 60х-70х.       — Я могу подкинуть вас до метро. Мне по пути, — предложила я.       Мужчина кивнул, и все трое залезли на заднее сиденье. Странно, обычно, кто-то один всегда садится спереди.        К метро я не поехала. Развернула машину на первом перекрёстке, и мы выехали из города.        Мои пассажиры молчали. Даже девочка сидела спокойно, молча, почти неподвижно и безразлично смотрела в окно тусклыми серыми глазами. Чёрт, да что же с ней не так? Неужели ребёнок может так себя вести в машине? Дети в машине всегда вертятся, без умолку трещат, требуют мультики на планшете, что-то жуют, разбрасывая крошки по всему салону, пинают спинку переднего сиденья ногами, ну, или на худой конец, спят.        Я потихоньку начала изучать своих спутников, украдкой поглядывая время от времени в зеркало заднего вида. Они были чудные, все трое. Мода меня мало интересует, но это эта семейка, кажется, отстала от неё не меньше, чем на полвека. Мужчина был довольно высок и ещё молод. На нем был светло-бежевый плащ с поясом, клетчатый шарф и шляпа. Она мешала мне рассмотреть его лицо, я видела лишь гладко выбритый подбородок и аккуратную полоску усов. Он был похож на шпиона или журналиста из старого дешёвого детектива. Женщине на вид было лет двадцать пять — двадцать семь, густые каштановые волосы чуть вьющиеся на концах, подстриженная чёлка. Она тоже была одета в стиле середины прошлого века. Так же как и дочь, моя загадочная попутчица сидела неподвижно и отрешенно смотрела в окно.       В какой момент они сказали мне куда ехать? И говорили ли вообще? Дорога была непривычно пустынна, лишь одинокий форд с негорящей левой фарой ехал за нами некоторое время. Дождь усилился, почти совсем стемнело, когда я свернула направо. Узкая дорога, всего две полосы, петляла через лес: поворачивала то вправо, то влево, то крутой спуск, то подъём. Мне это нравилось. Терпеть не могу огромные, загруженные трассы.       Когда мы въехали в роскошный коттеджный посёлок, было совсем темно. Из окон всех лился яркий свет. Все дома были украшены разноцветными гирляндами и рождественскими венками. В животе зашевелилось, какое-то радостное волнение: скоро Новый год. Хотя не скоро, сейчас только середина октября. Жители этого посёлка, видимо, начали готовиться к праздникам сильно заранее. У самого большого дома стояло несколько шикарных, дорогих автомобилей. Из открытых дверей доносилась громкая музыка, нарядно одетые люди стояли на крыльце, курили, болтали, смеялись. Они явно что-то праздновали. Почему-то стало невыносимо, почти до слёз, грустно: эти дома выглядели такими светлыми, тёплыми и уютными, а я здесь одна, и лишь лобовое стекло отделяет меня от холода дождя и темноты. Пассажиры не в счёт. Всё равно, что мёртвые. За всё время пути они не произнесли ни слова.       Посёлок остался позади. Меня вновь накрыли ночь и усталость. Казалось, мы едем уже несколько часов. Зачем я забралась в такую глушь? Я ведь собиралась подбросить их только до ближайшего метро. Во сколько я теперь буду дома? Ещё и бензина мало, а ни одной заправки за всё время пути мне не попалось на глаза.       — Осталось недолго, где-то ещё полчаса, — как будто прочитав мои мысли, произнёс мужчина тихим, хрипловатым голосом.       У меня появилось то идиотское чувство, когда во что-то по уши ввязался, а отступать уже поздно. Ну не высаживать же людей на ночь глядя с ребёнком на пустынной дороге. Тем более, уже довольно давно не попадалось ни одной машины. Может вернуться обратно в посёлок? Наверняка, они там смогут вызвать такси или найти ещё кого-нибудь, кто бы их подвёз.       Я свернула в лес на грунтовую дорогу. Наверное, мои молчаливые попутчики сказали мне, куда поворачивать, но я опять не могла вспомнить когда.        Несмотря на шедшие всю последнюю неделю дожди, дорога совсем не раскисла. Лесная полоса скоро кончилась, и я выехала на огромное, до самого горизонта поле. Начинало темнеть. Стоп! Опять? Стая ворон с оглушительным карканьем кружила над дорогой. Мои пассажиры заметно оживились. Дорога вывела меня к большому двухэтажному дому. На просторном крыльце стояли качели. В американских фильмах я видела такие дома с качелями не раз, а вот в Российскую действительность всё это вписываться не хотело. Дом был не деревянный, но явно старый. В то время, когда он возник, таких загородных домов в нашей стране точно не строили. Его тёмные окна были частично заколочены досками. Он выглядел и жилым, и заброшенным одновременно. Справа от дома примостился сарай. Вот этот был наш, классический русский: кривенький, серенький.       Я заглушила двигатель.       — Ну, вот и приехали, _- в тишине мой голос прозвучал пугающе резко.        Пассажиры, не поблагодарив, вылезли из машины. Женщина, взяв девочку за руку, направилась к дому, даже не оглянувшись.       Теперь, можно и в обратный путь. Я повернула ключ зажигания. На секунду, фары ярко осветили заколоченные окна, качели, худую фигуру в плаще и шляпе и погасли. Машина намертво заглохла.       — Вы пока можете поставить свой автомобиль к нам в гараж, — вежливо предложил мой недавний попутчик, указывая на развалюху-сарай рядом с домом.       Я судорожно кивнула. Понимание пришло вместе с последней вспышкой фар. Люди, севшие ко мне в машину рядом с кладбищем: как давно они мертвы? Тридцать? Сорок? Пятьдесят лет?       А ещё, мне уже никогда не доехать до дома. Я заснула за рулём.