После торжества

Каждый её шаг робкий и осторожный, чтобы не нарушить гробовую тишину огромного зала, чтобы не заглушить едва различимое и нежное начало их первого в новой жизни танца. Каждый её шаг – на носочках, чтобы не цокать каблучками по отполированному камню пола. Она соблюдает расстояние около полуметра и целомудренно держит обе руки раскрытыми ладонями на жёстком корсете своего платья. Каждый его шаг уверенный и смелый, словно он не боится ничего в целом мире. Каждый его шаг плавный и неразличимый даже в этой мёртвой тишине, ведь ни один нарушитель не должен знать, что ищейка рядом. Чтобы не спугнуть. Каждый его шаг спокойный и взвешенный – ему не нужна музыка, чтобы двигаться в такт. Он слышит вибрацию песни внутри себя и знает наперёд, что будет дальше. Она стремится к нему сейчас всей своей темной душой. Она хочет наплевать на все правила и этикет, нарушить установленные порядки и просто упасть в его руки, чтобы чувствовать себя защищённой и нужной. Но он не спешит навстречу, отмеряет ровно каждое движение и остаётся отстранённо-невозмутимым. Он не чувствует желания, не чувствует порыва, для него существует только долг. Они успевают сделать три круга, прежде чем над замершей толпой проносятся первые слова, толкая двоих ещё ближе, руша эту незримую тонкую грань между невинностью и ещё не вспыхнувшей страстью. Она кладёт ладонь на его грудь слева, чтобы почувствовать… но слышит в ответ лишь равнодушное «Тук-тук. Тук-тук.», такое не похожее на взволнованный трепет её собственного сердца. Его ладонь горячая даже сквозь ткань перчатки и каркас корсета. Тепло его тела обжигает её даже сквозь жалкие сантиметры воздуха и слои одежды. Она не может сосредоточиться на такте и слышит тихий шелест, шёпот. Его шёпот: «Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.». Он мягко сжимает её тонкую ладонь в своих пальцах. Он чуть улыбается ей уголками губ и ведёт за собой, кружа практически на месте. Они замирают на краткое мгновение друг напротив друга, глаза в глаза. Они делают короткий синхронный вздох за секунду до того, как за окном сверкает молния, а по листве начинает громко шуршать летний тёплый ливень. Дождь стекает по листьям старого сада. Вальс медленно несёт их на первый ещё совсем крошечный круг. Они только начали, а её уже мелко трясёт, но она не может понять из-за чего. Она хочет быть ближе, она хочет, чтобы их тела были прижаты друг к другу, но она помнит правила, помнит свой статус. Она знает про долг. Долг, который не позволит ему пересечь ещё один барьер, который она хотела бы разнести на осколки прямо сейчас. Он кружит её на два такта чуть быстрее, чем надо, словно проверяет, насколько шумны юбки сверкающего платья, и её дыхание перехватывает от восторга. Он смотрит на неё и не узнает. Её рыжие волосы сверкают в огнях зала ярче самого чистого золота и самых ярких камней, затмевая даже блеск роскошной короны. Её ореховые глаза широко распахнуты и полны тех чувств, которым он не может подобрать определения. Он с удивлением видит чуть приоткрытые алые губы и впервые за многие годы понимает, что может пропасть навсегда в эту самую минуту. Их время обвилось вокруг колоннад. Он ненавидит это всё. Он ненавидит её и себя за то, что в его маске, которую он выстраивал целый год, появилась крошечная трещина, названная в её честь. Он ненавидит этих пёстрых людей, её статус и собственную роль, которую ему придётся играть до самого конца. Он ненавидит то, как внутри сворачивается жаркий клубок запретного желания от одного лишь взгляда на её белоснежную кожу, оттенённую алым корсетом. Он ненавидит, но внешне остается таким же равнодушным и холодным ко всему. Он продолжает неспешно кружить её по залу, выжидая, когда музыка сделает новый рывок, вместе с которым он увлечёт её сильнее и быстрее за собой. Он хочет, чтобы она ушла за ним в те мрачные глубины самого чёрного ада, в которые падает он сам день за днём. Он хочет не кружить её сейчас, а поддаться расползающемуся под кожей огню и прижать её к ближайшей ледяной колонне. Среди запотевших зеркал. Кажется, он перебрал с алкоголем. Кажется, в его бокале был не только алкоголь. Кажется, певица знает, что им нужна секунда на новый вздох. Гром музыки перекрывает прокатившийся по толпе громкий шёпот восхищения. Он мягким рывком привлекает её ближе к себе, почти вжимает в себя и ловит её изумлённый и жаждущий взгляд. Она не может отвести от него глаз, она уже не контролирует себя, всецело доверяя ему совершенно всё. Она знает, что так будет отныне и во век, и даже смерть не разлучит их. Пусть эту клятву она давала и не ему. Его глаза невероятно чистые, словно вода в горном озере. Его глаза невероятно синие, словно летнее небо в минувшие дни. Его глаза невероятно холодные, словно кусочки бездушного льда. Его сердце все ещё спокойно. Она не понимает, как он может оставаться таким даже сейчас, когда им обоим всё понятно и без слов. Она просто тонет в его глазах, теряется в этой синеве и мечтает лишь о том, чтобы эти глаза смотрели только на неё. Ей невдомёк, чего ему стоит это внешнее спокойствие, чего ему стоит статус и долг. Они делают ещё несколько порывистых скорых шагов, и если бы не он, то она давно запуталась бы в подоле своего подвенечного платья. Они делают ещё несколько сильных разворотов и если бы не бой кимвала, то он давно бы сбился со счета и сгорел бы в полыхающему внутри него пожаре. Его защитная маска трещит по швам и сердце наконец-то сбивается, ускоряясь в том же бешеном ритме, что и безжалостная музыка. Их магия молниеносная и взрывоопасная. Она уже не скрывает ничего ни от себя, ни от него, ни от толпы. Она уже забыла о том, что сегодня утром поклялась в преданности и верности другому человеку. Она уже отмела от себя все предрассудки и опасения. Она – Королева. Только она решает за себя и за других, что будет дальше. Но только не за него. Потому что он всё ещё выглядит так, словно выполняет что-то обыденное и скучное. Она делает полшага навстречу, вжимаясь так тесно, как только может позволить их быстрый вальс, и он – сдаётся. В его голову ударяет сладкий аромат духов с нотками чего-то до боли знакомого, но непонятного. Его глаза темнеют и наполняются той жаждой, которую он не хочет контролировать. И не может. Их музыка продолжает шуметь в его ушах вместе с громким шелестом платья. И после торжества новые слова в старом переплёте… Их окружают другие пары, которым теперь можно заполнить собой всё огромное пустое пространство. Их окружают весёлые и счастливые люди, не замечающие ничего вокруг себя. Их песня гудит и вибрирует внутри, но шаги уже не кажутся ему прежними. Он думает, что он ещё в зале и ведёт её за собой, но на самом деле это она уводит его тайными коридорами прочь, путая следы. Следы сбились с счета. Он приходит в себя спустя несколько часов и чувствует липкий ужас. Он слышит нежное и сытое мурчание у своего уха и ощущает тёплое ровное дыхание на своей щеке. Он осознает, что его жизнь имеет все шансы закончится в четырнадцать, и только её благосклонность сможет ему помочь, но он не в силах сдержать порыв. Под её звонкий смех, который он никогда не забудет, он покидает королевские покои. И в сквозняках больших дворцов он клянётся, что никогда больше не посмотрит ни на одну женщину всей их огромной Страны. В этих бесконечных коридорах, где всё громче слышен ход часов, он даёт обет, что будет всегда хранить свою голову трезвой от чувств и эмоций. А ему в спину продолжает лететь мелодия их вальса и её ласковый голос, обещающий, что она убьёт любую, кто посмотрит на него и на кого посмотрит он. Эта клятва сохраняется между ними, связывая крепкими узами. Но эти узы рассыпаются в прах, когда в его жизни появляется нелепая шляпа. Его обет рушится, когда он впервые видит самые зелёные глаза.