Мысли ночью

      Ночной коридор Хогвартса. Тьма, разбавляемая редкими факелами и светом полной луны, проникающим из окон. Портреты дремлют в своих рамах, доспехи тихо поскрипывают, поворачивая забрала в сторону проходящей мимо них старосты Гриффиндора.       Она опять в одиночестве. Опять одна… И непрошеные слёзы нет-нет да пробегали по щекам. Похоже это становится системой как в обычной школе, так и в магической. Она понимала, что далеко не подарок, что её вечная манера поучать всех и вся оттолкнула многих. Но одно время ей казалось, что она смогла стать более-менее своей для ребят. Смело бросалась с двумя друзьями в различные авантюры, противостояв одержимому Тёмному Лорду. Успешно помогала одному, нарушив все мыслимые запреты, угнать приговорённого гиппогрифа. А год спустя, этому же мальчишке помогала готовиться к опаснейшим испытаниям, никак не предназначенным для не самого сильного четверокурсника.       А потом безуспешно ждала от него приглашения на бал…       Именно тогда, в этой предрождественской горячке подготовки к балу, она окончательно утвердилась в своих чувствах к нему. Чувствах, которые начали прорастать тогда, когда нескладный, тощий, лохматый, черноволосый подросток, в стоптанных кроссовках и сломанных очках-велосипедах, несмотря на дикую опасность, прыгнул на спину горному троллю. И всё для того, чтобы спасти заучку-зубрилку, с плохо расчесанной копной волос и выступающими передними зубами…       Чувства росли и крепли во время полета на гиппогрифе. Когда было так приятно обнимать черноволосого парня, сидящего впереди неё. Прижимаясь к нему всем телом, от чего у нее в животе все обрывалось, а душе хотелось петь…       Бал… Смятение… С одной стороны ей льстило то, что её пригласил сам Виктор Крам, звезда мирового уровня. Но с другой — было горестно, что тот, чьего приглашения ждала она, с грустью смотрел на экзотическую красавицу, кружащуюся в вальсе не с ним…       А потом она до крови искусала себе губы, во время третьего испытания. Особенно увидев, как два тела вывалились из воронки аппарации…       В прошлом году, когда у Гарри был короткий роман, всё с той же экзотической азиаткой, Гермиона запретила себе переживать по этому поводу. Лишь бы он был счастлив. Другу и так доставалось: Снейп, придирки Амбридж, травля в магической прессе. И полное игнорирование со стороны тех, кто, вроде как, должен был его поддержать.       А потом гибель крёстного на его глазах. И снова ни помощи, ни поддержки со стороны старших. Только скорая «эвакуация» в персональный концлагерь «великолепных» родственничков, где он жил все это время.       Девушка еле слышно вздохнула. Она попробовала заглушить свои чувства к нему тем, что обратила своё внимание на ещё одного друга. Но вот незадача… Тот начал встречаться с яркой блондинкой. Лаванда отличалась простотой в общении и с обожанием смотрела на Рона. А тот, в свою очередь, полностью млел от её внимания. Обязанности старосты он полностью спихнул на свою коллегу. Именно поэтому гриффиндорка и вела это патрулирование одна. Как и многие другие до этого. Ей было горестно и одиноко. А еще дико неприятно идти по тёмным коридорам в одиночестве. Особенно ощущая чье-то присутствие, как и сейчас.       Она обернулась, но в коридоре кроме неё никого не было. Гермиона невербально наложила «Гоменум ревелио», но отклика не последовало.       Одна из причин её нынешнего упаднического настроения была в том, что открыв один из классов, в котором чары обнаружения дали отклик, она увидела Рональда, сверху на Лаванде… Те же были так увлечены, кхм, процессом, что даже не заметили её. Так же незаметно для них, она закрыла класс и ушла, глотая слёзы. И здесь её постигла неудача.       Гарри недоступен, он заметил наконец, что небезразличен Джинни. Рон добился благосклонности Лаванды… а она никому ненужная заучка и «дай списать». Ходячая энциклопедия…       Слёзы душили её, тоска била по нервам. Она упрямо продолжила своё патрулирование.       Снова ей почудилось чьё-то присутствие. Она повернулась — никого. В памяти всплыл разговор с Гарри. Он упрашивал её не ходить в одиночестве в патрули. Ведь от чистокровных придурков всего можно ожидать.       Такой заботливый, преданный друзьям. Всегда готов прийти на помощь не раздумывая. А как посмотрит глаза в глаза… У неё всегда чуть не подкашиваются ноги… Она уверенна в своих чувствах как никогда. Но для него они останутся тайной… Ведь только здесь она может дать волю чувствам, в тёмном ночном коридоре школы. При луне и неверном свете редких факелов. В полном одиночестве…       Слёзы ручьем текут по щекам. Рыдания сдавлено прорываются из груди. И тоска…       Глухая, горькая…       Она одна…       — Гермиона, что случилось? — голос Гарри звучит рядом. А крепкие руки обнимают её за плечи. — Кто-то обидел? Кто?       Она неверяще смотрит на него. Из кармана мантии парня торчит краешек «Карты Мародёров», а на одном плече висит мантия его отца.       — Гарри, что ты тут делаешь? — только и смогла спросить она.       — Как что? Тебя сопровождаю. — парень смотрит своими колдовскими глазами прямо ей в душу. — Не мог же я тебя одну отпустить на патрулирование. Тем более, что этот болван Рон «сильно занят». Гер-рой любовник, Мордред оторви ему… — Гарри сплюнул в сердцах.       — Но ведь, отбой уже был…. Если…       — Да плевал я на них. — он отмахнулся. — Отработкой больше, отработкой меньше. Главное ты не одна. И никогда не будешь одной. Я рядом. Ведь ты — единственная, кто важен для меня.       — Правда? — Гермиона улыбнулась сквозь слёзы. — Я так рада, что ты ценишь мою дружбу…       — Правда. Так почему ты плакала?       — Мне показалось, что я не нужна никому… — она всхлипнула.       — Не думай даже. — Гарри обнял её, запустив пальцы в ее роскошную, пушистую гриву волос. — Ты была и будешь той для меня, ради кого нужно жить…       — Что? — Гермионе показалось, что она ослышалась.       Гарри посмотрел ей пристально в глаза и подался вперёд, коротко коснувшись своими губами губ девушки. Это простое, короткое, невинное прикосновение сказало Гермионе всё.       Слов больше не требовалось. Все невесёлые мысли вымело из её головы. Только объятия любимого парня, нежный долгий поцелуй, который был таким долгожданным, и те старые, как мир, слова, произнесённые шёпотом, от которого по всему телу пошли мурашки, в ушко девушки: «Я очень тебя люблю…»