Стриги всё

— Ммх, — простонал Эрвин, откидывая голову и прикрывая глаза. Блаженство было слишком сильным, чтобы сидеть молча. Ясное летнее солнце едва поднялось над горизонтом и тепло, ласково скользило лучами по обнажённой груди, позади слышалось сосредоточенное сопение Леви, а его маленькие, прохладные пальцы порхали по основанию шеи, приподнимая пряди влажных после душа волос и аккуратно подравнивая их кончики острыми ножницами. — Сел ровно! — строго приказал он, пнув Эрвина коленом в голую поясницу и вмиг разрушив всю негу рассвета. Эрвин неохотно вернул голову в исходное положение, расправил плечи. — Ты так нежно касаешься меня, — произнёс он, когда Леви, проведя по его волосам расчёской, продолжил подравнивать отросшие кончики. — Так интимно. — Бывало и поинтимнее, — буркнул Леви, но, вопреки внешнему недовольству, запустил в волосы жесткие пальцы и с чувственным нажимом медленно проехался ими по черепушке вверх. Надавил несильно, легонько помассировал. Эрвин шумно выдохнул, откровенно наслаждаясь происходящим. Раньше его стриг кто попало. Как-то так пошло, что ещё с кадетки ребята приучались подравнивать друг другу шевелюры, не имея денег на цирюльню. В Разведотряде тоже сложно было найти парня, который не умел бы стричь по-армейски — выбритые волосы у основания шеи, подлиннее наверху. Остальное уже зависело от индивидуальных предпочтений. А у Эрвина и Леви, когда они сблизились, вошло в привычку стричь друг друга. Да Леви больше никому и не доверил бы свою шею, а тем более, шею Эрвина. Он и так в первый раз боялся подставляться, нервничал, то и дело оборачивался, словно опасался, что Эрвин вонзит ему ножницы в горло. Весь напрягся тогда, как струнка — ровная спина, каменные плечи, чуть заметно подрагивающие пальцы. Эрвин старался стричь как можно ровнее и аккуратнее, и в итоге Леви оказался вполне доволен результатом, под конец даже перестал нервничать, хотя и не утратил былой настороженности. Теперь же стрижка давно превратилась для них в игру, и сложно было усидеть спокойно, когда тонкие пальцы мягко массировали загривок, а бархатистый голос нашёптывал на ухо всякие непристойности. Сегодня Леви лишь порхал вокруг и ничего не нашёптывал. И Эрвин слишком поздно спохватился, что что-то не так. Раскрыл глаза, собираясь задать вопрос, но Леви опередил его. Раздался громкий хруст, холод лезвия коснулся лба Эрвина, и густые, светлые пряди чёлки, мазнув по лицу, свалились ему на колени и рассыпались по подстеленному полотенцу. Леви подозрительно хрюкнул и отступил на шаг, внимательно рассматривая дело своих рук. — Э… то что? — Эрвин недовольно потёр глаз, смахивая с ресницы налипший волосок. — Леви! Ты что творишь?! Леви поджал тонкие губы, явно пытаясь сдержать улыбку. Вид у него был крайне издевательский. — Да чтоб тебя! — Эрвин, скинув одно полотенце с колен, а другое — с плеч, метнулся к узкому, ржавому по краям зеркалу у двери. Из отражения на него смотрело обеспокоенное лицо, а порядочный клок волос прямо надо лбом был грубо и неаккуратно отстрижен. Большой клок, и его отсутствие было крайне заметно. — Леви!!! — Прости, командор, — без толики сожаления откликнулся Леви. — Рука дрогнула. Он явно забавлялся ситуацией, а в насмешливом голосе звенела такая издёвка, что Эрвину захотелось и ему тоже оттяпнуть половину челки. — У тебя — и рука дрогнула?! — возмутился он, обернувшись. — Да ты из титана можешь на лету кружевную гирлянду выстричь! Как она у тебя могла дрогнуть?! — А у тебя? — парировал Леви, вздёрнув нос. — Как дрочить мне — так твоя рука тверда и уверенна, а как чашку мою до стола донести — так дрогнула. Тц! Эрвин нахмурился. Чашка. Ну да. Он на днях разбил любимую чашку Леви. И Леви сказал, что ничего страшного, что чашка не имеет значения, и вовсе не выглядел обиженным ни в тот вечер, ни в ту ночь. Эрвин очень надеялся, что загладил вину, купив на следующий день новую чашку и здоровенный ежевичный пирог. Чашку Леви одобрил, пирог умял почти в одно рыло и сутки икал потом ежевикой. И вроде бы не осталось никаких недомолвок или поводов для обид… И вот, здрасьте. Плешь среди лба и злопамятнейший воин человечества, с издевательской ухмылкой вертящий ножницы на пальце. Эрвин был так сердит, что с трудом подбирал слова. Да, чашку он разбил и признал свою вину, несколько раз просил прощения. На коленях. В том числе и задом кверху. Но в конце-то концов, чашку он разбил случайно, по рассеянности, не замышляя ничего дурного. А Леви оттяпнул ему пук волос нарочно и специально, из вредной мстительности. И это уже было недопустимо. — Ты считаешь, это справедливо? — возмутился Эрвин, потирая коротко обстриженные волоски на лбу. — Что ещё за членовредительские шуточки?! — Никто твоему члену не вредил, — Леви покривился. — Не бойся, его не отстригу. — Леви!!! Леви озорно дёрнул бровью и отступил к окну, загораживая низкие солнечные лучи. — Я заглажу вину, — пообещал он, оперся ладонями о подоконник и запрыгнул на него. И медленно, соблазнительно развёл колени в стороны. А так как одет он был в одну рубашку Эрвина с подвёрнутыми рукавами — выглядело это крайне возбуждающе. Леви всегда работал парикмахером в рубашке Эрвина, не желая, чтобы улики в виде светлых волосков попали на его собственную одежду. Эрвин поджал губы и свёл брови, сосредоточенно глядя в нагло усмехающееся лицо и стараясь не опускать взгляд к маленьким острым коленкам и стройным оголённым бёдрам, так и манящим прикоснуться. Высказывать что-либо сейчас было бессмысленно. Леви порой впадал в состояние, когда абсолютно не слушал выговоры в свой адрес. Вернее, слушал, но не придавал значения словам. Однажды Эрвин минут десять яростно распинался перед ним, что нехорошо обзывать вельмож нецензурными словами. Леви стоял молча и вроде бы внимал увещеваниям, но когда Эрвин закончил выговор — ответил только одно, с придыханием и облизнувшись: «Ругай ещё, я почти кончил с твоего голоса». Леви был невозможным. Эрвин вздохнул, подошёл к окну. Леви не шелохнулся, наблюдая за ним с искренним интересом и без малейшей доли беспокойства. Доверчивый, безмятежный и крайне соблазнительный со своими бледными раздвинутыми ногами и покатым плечом, торчащим из-под сползшего ворота рубашки. — Эр-рвин, — позвал он игриво. — Чего своих мохнатых гусениц хмуришь? Эрвин с сердитым видом оперся рукой о край оконного откоса. — Не боишься из этого окошка без штанов полететь? — грозно вопросил он, смотря в искрящиеся непривычным весельем глаза. — А ты не боишься, что у тебя под окном найдут меня без штанов? — парировал Леви, совершенно не восприняв угрозу всерьёз. — А я могу и не умереть от падения. Сломаю ногу, скажем. Думаешь, не настучу, кто меня с третьего этажа сбросил? Ещё как настучу. — Это с каких пор ты крысятничаешь? — возмутился Эрвин. — А с каких пор ты подчинённых ебёшь — и в окошко кидаешь, как будто до мусорки влом донести? Эрвин зарычал от бессилия, зная, что его невозможно переспорить, выхватил из пальцев Леви расчёску и мрачно направился к зеркалу. Леви покосился на задвижку оконной рамы, убеждаясь, что она заперта, и с наслаждением откинулся назад, прислоняясь к деревянным перекладинам. — Попробуй чёлку на другой бок зачесать, — предложил он. — Ты сам меня состриг, как овцу, — возмутился Эрвин, так и эдак пытаясь орудовать расчёской. Отражение в зеркале недовольно кривило губы. — А теперь советы даёшь? — А если сзади волосы надвинуть? — предложил Леви. Судя по весёлому тону, он явно развлекался бесплатным цирком. Эрвин, и без его совета пытавшийся зачесать волосы сзади наперёд и как-то спрятать под ними выстриженный прогал, сердито выдохнул и резко опустил расчёску. — Без толку! — досадливо произнёс он. — Как ни зачёсывай — я только буду выглядеть идиотом! — Почему? — Леви, смягчившись, соскользнул с подоконника. — Дай попробую, бездарь. — Не дам! — не задумываясь о том, как по-детски звучит его обида, Эрвин сунул расчёску в карман. — Сам посуди. Ну зачешу я это аккуратно и ровно, чтобы закрыть проплешину. А как только на экспедицию выедем, первый порыв ветра перед всеми откроет мой позор. Замечательно. Леви хохотнул. — До экспедиции еще месяц, — напомнил он. — Обрастешь. Давай, зачёсывайся. Смени имидж, командор. — До экспедиции месяц, — ещё раздражённее повторил Эрвин. — А на пробежку я хожу каждое утро. И пресс качаю. И наклоны делаю. И если ты думаешь, что при этом волосы будут послушно лежать у меня на лбу и прятать это безобразие… Леви! Да хватит уже гоготать! Это будет ударом по моей репутации. По твоей, между прочем, вине. Леви редко смеялся по-настоящему. Очень редко. Так редко, что большинство разведчиков были уверены: скорее стены рухнут, чем капитан заржёт. Но сейчас его аж пробило, и он зашёлся искренним мальчишеским хохотом, опершись одной рукой о подоконник. — Леви! — смех был заразительным, но Эрвин не собирался так просто прощать вредителя. — Ха-ха-ха, — не унимался Леви. — Ты ещё скажи, что с плешью потеряешь уважение соратников, утратишь авторитет, и Разведотряд будет распущен за отсутствие дисциплины, а значит, никто не спасёт человечество от титанов и полного уничтожения. Ха-ха-ха! — Леви. Не смешно. — Ха-ха-ха-ха! — Леви! Унять его, казалось, невозможно. Эрвин раздосадованно подошёл и уселся обратно на стул. — Стриги, — властно приказал он. — Хахпфч… Чего тебе стричь? — смеясь, вопросил Леви и задорно щёлкнул ножницами. — Всё стриги. Смех как отрезало. — Всё? — обеспокоенно переспросил Леви, и в его взгляде вспыхнула тревога. — Как всё, Эрвин? Брось. Поржут и заткнутся. А не заткнутся — я заткну. Тебя все уважают, кому какое дело до твоей причёски? — Никому до неё дела нет, — спокойно согласился Эрвин, довольный столь быстрой сменой ролей. — Поэтому остриги меня, пожалуйста, полностью, по длине тех волос, которые ты обкорнал. — Нет, погоди, — Леви категорично мотнул головой. — Это же твои волосы. — Именно, — подтвердил Эрвин. — А ты начал их отстригать. Ну так продолжай. — Иди в жопу, не буду я тебя стричь! — рассердился Леви и жахнул ножницами об тумбочку. — Я люблю твои патлы. Он и правда любил волосы Эрвина до безумия — каждый день ерошил их, гладил, зарывался пальцами, перебирал прядки. Каждое утро причёсывал, хотя Эрвин и сам мог провести эту несложную процедуру. А ещё — зачарованно любовался каждое утро, как по золотистым прядям на подушке скользят первые лучи рассветного солнца. Просыпаясь, Эрвин часто заставал его за этим незамысловатым занятием, и каждый раз Леви смущался, отводя взгляд. Но волосы Эрвина явно безмерно любил. И теперь наверняка корил себя за беспечность и непродуманность собственных действий. Решив оттяпнуть клок волос, вряд ли он думал, что Эрвин решит обкорнать их все, и такая перспектива его совершенно не устраивала, судя по тому, как нахмурились тонкие брови и недовольно поджались губы. — Если ты не будешь стричь — попрошу Майка, — беспечно произнёс Эрвин. — Моблита, Несса — кого угодно. К Шадису поеду, он точно умеет. — Никто тебя не будет стричь! — объявил Леви, дуясь, как ребёнок. — Ошибаешься, — Эрвин был невозмутим, как стена Сина: сколько ни стучи, толку не будет. Леви недовольно сощурился, продумывая пути манипуляции, не нашёл, понял, что на сей раз его переиграли, и недовольно цыкнул. — Ладно, — с досадой проворчал он, подбирая ножницы. — Сядь как следует. Сейчас сделаю тебя уродом. Теперь настал черёд Эрвина улыбаться, усаживаясь ровнее. Вскинув безмятежный взгляд, он слегка развёл колени и хлопнул ладонью по бедру. — Присаживайся, — пригласил он. — Расскажи, какой я урод. Леви наморщил нос, но подчинился и легко опустился на его колени верхом. Уставился хмуро, глаза в глаза, чуть свысока, вероятно, калькулируя в мозгу самые избранные колкости. Но в этом предположении Эрвин ошибся. — Самый красивый урод, — тихо заключил Леви, как-то нерешительно погладив его по шее. И Эрвин почувствовал, что тает от неожиданной мягкости любимого голоса, а закалённая выдержка рушится в считанные секунды. Леви, запустил пальцы в его волосы с некоторой тоской, словно уже скучал по ним. — Может, всё же передумаешь стричься? — переспросил он. — Я правда их люблю. И не хочу лишать тебя их. — Они вырастут, — мягко заверил Эрвин, по-хозяйски опустив ладони на бёдра Леви и неспешно ведя по ним растопыренными пятернями. — Стриги. Только поровнее. Если пострижёшь криво — придётся бриться налысо. — Эрвин, — Леви выгнулся, прильнул ближе, рука с ножницами легла Эрвину на голое плечо, обжигая холодом металла. — Мм? — Ладони Эрвина, не встречая протестов, скользнули под рубашку и сжали маленькие, крепкие ягодицы. Леви в ответ стиснул пальцы в его волосах и настойчиво потянул на себя. — Только не налысо, — пробормотал он, прежде чем приник к губам Эрвина в нарочито нежном поцелуе, пытаясь притереться плотнее. — Прости, что… мм… стриганул твои патлы. Простишь? — Простил, — шепнул в ответ Эрвин. — Квиты? — Квиты, — деловито согласился Леви, быстро оторвался от него и отодвинулся. — Жопу отпусти. До завтрака сорок минут, а у тебя пиздец на башке. * * * За завтраком подстриженный почти под корень командор произвёл неизгладимое впечатление. Столовка замерла и три сотни глоток разом смолкли, когда в дверях появился незнакомый силуэт, а когда первое удивление чуть спало, и люди приметили знакомые брови и галстук-боло, над столами пронёсся тревожный шёпоток. Эрвин сделал вид, что не заметил внимания, прикованного к своей персоне — как ни в чём не бывало проследовал через помещение, взял еду и, пройдя на своё место, спокойно уселся между Ханджи и Майком. Как делал каждый день по три раза. — Ёу, Майк, — громко зашептала Ханджи, склоняясь над своей тарелкой. — Чё это за мужик к нам подсел? — Хрен его знает, — откликнулся Майк, подыгрывая ей, и недовольно встопорщил усы на Эрвина. — Эй, ты. Свали, это место Смитяры. — Ха-ха, как смешно, — сухо прокомментировал Эрвин, перемешивая кашу в тарелке. — Ёу, Майк! — не унималась Ханджи. — Небось, это шпион-засланец. Можно я его на обследование заберу в лаборатории? — Неа, — возразил Майк. — Шпиона надо сразу на допрос. Пытать будем. — Тогда хватаем его на счёт три! — Ханджи взмахнула ложкой. — Надеюсь, он не слишком хорош в бою. Иначе Эрвин его в Разведку затащит и не почешется, что шпион опасен. — Затащит, как пить дать, — согласился Майк и понизил голос до чуть слышного шёпота. — И не только в Разведку, но и в свою койку. — Тогда этот шпион враз помрёт от руки ревнивейшего воина человечества, — Ханджи закудахтала со смеху и толкнула Эрвина в плечо. — Левас третьего в койке не потерпит. — Ещё бы, — кивнул Майк. — Койка узкая, они его просто раздавят. — Да хватит уже! — Эрвин негромко, но твёрдо пристукнул кулаком по столу. — Хорош похабничать. Закругляйте дискуссию. — Так же, как ты закруглил свою голову? — хрюкнул Майк, поперхнулся и поспешил запить. Леви, сидящий в дальнем конце соседнего стола, перевёл на них вялый, незаинтересованный взгляд, и спокойно продолжил приём пищи. Эрвин всегда удивлялся этой непробиваемой, скучающей маске, которую Леви снимал лишь перед ним и иногда, изредка, приспускал перед другими старшими офицерами. Например, споря с Майком, словно сварливая соседка. — Я уже и постричься не могу? — спокойно осведомился Эрвин. — Может, мне надоело с детства ходить с одной и той же причёской. — Тебе? Надоело? — Майк фыркнул в кружку с чаем. — Тебе, Эрвин, ещё ни разу в жизни ничего не надоело. Тебе не надоедает по трое суток продумывать маршрут экспедиции и распределять солдат по отрядам. Тебе даже мелкая заноза в жопе ещё не надоела, которая не пускает нормально прибухнуть с парнями, а вместо этого вливает в горло чай целыми чайниками! Эрвин недовольно покосился на него, но комментировать не стал. Прибухнуть с друзьями в городе было, конечно, весело, но абсолютно не солидно для командора. К тому же, были те, кому он перешёл дорогу, а в пьяном состоянии получить нож в спину — проще простого. Ну и Леви терпеть не мог, когда Эрвин был пьян. Воротил нос, помогал раздеться, валил в постель — и уходил в свою комнату с презрением на лице. Эрвин вовсе не хотел быть причиной его презрения, поэтому старался пить так мало, как только возможно. Даже если его приглашал выпить сам Пиксис. Пиксиса, впрочем, невозможно было перепить: он весь был какой-то проспиртованный. Хотя Леви один раз перепил даже его. На спор. Пиксис сполз под стол, издавая нечленораздельное причмокивание, Эрвин тоже едва держался на ногах, хотя был всего лишь зрителем, а Леви спокойно отряхнулся, взвалил Смита себе на спину — кажется, на ногах тот всё-таки не держался — и ровно пошагал на выход. С тех пор Пиксис безмерно уважал маленького капитана и приглашал его выпить даже чаще, чем Эрвина, только Леви отказывался, лаконично оттопыривая средний палец. И заявлял, что найдёт более приятное времяпровождение, чем хлебать сок, прокисший несколько лет назад. И Эрвин старался ему это приятное времяпровождение обеспечить. Например, звал покататься верхом под звёздами. — Э-эрв! — Ханджи снова толкнула его локтем, вырывая из воспоминаний. — Так чего постригся-то? Ты такой чудной теперь. — Привыкнете, — прокомментировал Эрвин, отпил чай из кружки и подумал, что это будет непростой день. * * * День и правда выдался непростой. Все глазели на него, как будто в штаб заявился титан, уменьшился и ходил среди людей, выбирая, кого сожрать первым. Солдаты перешёптывались, новички показывали пальцем, ветераны озадаченно морщили лбы. Эрвин и не подозревал, что настолько неузнаваем без своего классического косого пробора. Впрочем, постричься следовало хотя бы для того, чтобы это выяснить. Раздав все распоряжения, он поспешил укрыться в своём кабинете, чтобы не мозолить разведчикам глаза и дать возможность посплетничать и успокоиться. Но спустя пять минут в дверь влетела Ханджи с большим отрезом бумаги и верёвочкой на ней. — Эй, там, парниша! — позвала она. Эрвин, сидящий за столом с документами, поднял вопросительный взгляд. — Тут командор не пробегал? Мне ему кой-чего передать надо. Эрвин качнул головой, вздохнул и вернулся к работе. — А! Это ж ты! — Ханджи в притворном удивлении хлопнула себя по лбу. — Эрв, не будь таким букой. Глянь, что я тебе сделала! На шею повесь! Та-дам! Эрвин поднял взгляд, и начальница исследовательского отдела гордо продемонстрировала большую табличку с жирной надписью «Эрвин Смит». И маленькой припиской в уголке «Да-да, это точно он!» — Ханджи. Тебе совсем заняться нечем? — Эрвин снова вздохнул. — Я всего лишь укоротил волосы. Что вы все так всполошились? — Тебе самому-то нравится? — бросив табличку на диван, Ханджи приблизилась к столу, с любопытством рассматривая «ёжик» на командорской голове. — Как впечатления? — Мм, — Эрвин не удержался и неловко потёр макушку. Ощущать под пальцами не собственные густые пряди, а короткие колючие волоски было диковато и непривычно. — Что ж. Это довольно… свежо. Ветер приятно обдувает голову. Ханджи икнула и разразилась новым приступом хохота. И смеялась, как дурная, пока Эрвин не вытолкал её за дверь чуть ли не силой. Потом вспомнил, что забыл отдать ей табличку, и в лёгком раздражении забросил её за диван. Спустя десять минут Леви явился протирать пыль. — Эй, Эр… — начал он, распахнув дверь с ноги, но увидел командора и внезапно шарахнулся на косяк, едва не расплескав воду в тазике. Но быстро совладал с собой. — Тьфу. Это ты. — Кто же ещё? — кисло произнёс Эрвин. Леви, поджав губы, проследовал к столу, уместил тазик на свободном уголке. — Хоть бы голой жопой кверху сел, — проворчал он, полоская тряпку. — Я бы тебя тогда опознать мог. — И ты туда же, — обиделся Эрвин. — Я что, без волос настолько на себя не похож? Леви сомнительно скривил губы. — Да брось, — Эрвин развёл руками. — Что тут такого? Ты же видел меня лохматым. Видел с мокрыми волосами. Видел в капюшоне… — Да, — буркнул Леви, отжал тряпку, отвернулся и направился к стеллажу. — И под капюшоном были волосы. А сейчас — где, Эрвин? — Ты же сам их отстриг! — Потому что ты приказал. У меня не было выбора! — возмутился Леви и вдруг замер. — Хо-о. А когда ты у меня за спиной — можно представлять, что ты с волосами. — Я с волосами. Просто они стали короче, — обиделся Эрвин. — Вы что, сговорились? — У меня за спиной красивый мужик, — вполголоса бормотал Леви в целях самоубеждения. — С длинными золотистыми прядями, в которые можно зарыться пальцами. У него такие роскошные волосы, что я захотел его себе с первой встречи. Такие мягкие, густые. За них так хорошо дёргать, насаживая его на мой толстый сочащийся член… — Не такой уж и толстый, — Эрвин обиделся ещё сильнее. — Перестань говорить так, как будто был со мной только ради волос. — Ах, не толстый?! — теперь настал черёд Леви обижаться. — Ладно, в следующий раз засуну в тебя ногу по колено. — Целиком не провались, — оскорбился Эрвин. — Какая забота, — ядовито процедил Леви, скрипнув зубами. Эрвин открыл было рот, чтобы парировать, но опомнился, вздохнул тысячный раз за утро и прикрыл глаза. Скандалы им уж точно были не нужны. — Леви. Ты пришёл, чтобы поссориться из-за моих волос? — как можно спокойнее уточнил он. — Напоминаю: ты сам оттяпнул мне половину чёлки. Не вини меня за попытку сбалансировать этот недочёт равномерностью. — Не половину, а четверть от силы, — буркнул Леви, всё ещё находящийся на взводе. Немного помолчал, теребя тряпку для пыли, и пристыженно понизил тон. — Знаю я, Эрвин. Виноват. Уже сто раз себя отругал. Места себе не нахожу. Но на тебя теперь так странно смотреть… — Эй, мужики! — в приоткрытую дверь заглянул Майк. — Если Эрвина увидите, передайте, что провизию на склад привезли, разгрузка пошла. Эрвин выразительно кашлянул, привлекая к себе внимание. — А, это ж ты, — развеселился Майк, прошёл в кабинет и прислонился спиной к стене. — В общем, докладываю: хавчик привезли. — Я слышал. Майк потёр бородку, очевидно, никуда не собираясь уходить. — Кстати, Смит, — позвал он. — Открой секрет. Ты постригся, чтобы стать пониже, и чтобы твой карлик не так бесился с твоего роста? Эрвин приподнял одну бровь. — Майк, ты хоть знаешь, что рост измеряют без учёта волос? — осведомился он. — Откуда ему? — встрял Леви. — Он даже не знает, что меня не бесят высокие мужики. Кроме одного, с противными такими усишками. Майк разинул рот, сочиняя достойный ответ, но в это мгновение раздался вежливый стук по дверному косяку, и в кабинет сунулся ещё и Моблит. — Парни, вы командора Эрвина не видели? — осведомился он. — Не видели, — отозвался Эрвин и откинулся на спинку стула, повышая голос. — Вы издеваетесь, что ли?! Моблит с перепуга едва не выронил из рук папку с документами. — Простите, командор! — выпалил он, нервно сглотнув. — Виноват! Не узнал! Эрвин знал, что по сравнению с местными юмористами Моблит наверняка был честен. Но сама ситуация начинала не только удивлять, но и раздражать. — Что-то мне тревожно, — заметил он, проведя рукой по коротким волосам и искренне не понимая, в чём вообще проблема. — Не кипешись, — сказал Майк. — Есть же разные средства для роста волос. Я слышал, надо в кожу головы сперму втирать. Вроде, помогает. — Себе в бородёнку вотри! — взъярился Леви, в отвращении скривившись. — Нашёлся тут советчик! — Да, Майк, — присоединился к возмущениям Эрвин. — Это как-то слишком… — А вы точно уверены, что имелась в виду… эхэм… именно сперма? — влез в разговор Моблит. — Возможно, человек использовал слово «семя», имея в виду льняное семя, а масло из льняного семени действительно помогает при выпадении волос, но поскольку командор Эрвин не страдает от облысения, а просто постригся, то в применении льняного масла тоже нет особого смысла. — Ты чё такой умный? — насупился Майк, считавший, что его совет вполне дееспособен. — Тебя Ханджи книжками кормит? Моблит с немым укором покосился на Захариуса, но комментировать не стал. Подойдя к столу, положил перед Эрвином пару листочков бумаги. — Это заказы на подпись, — пояснил он. — Вы сейчас подпишете, или мне попозже зайти? — Я? — с сухим сарказмом переспросил Эрвин. — А разве это не командор должен подписывать? Если увижу — я ему непременно передам. Моблит, поняв упрёк, виновато потупился. — Извините, — повторил он. — Да… И ты прости, — отозвался Эрвин, поняв, что перегнул палку. — Присядь, я сейчас ознакомлюсь и всё подпишу. Леви, можешь продолжать уборку, хватит выкручивать тряпку, а то порвёшь. Майк, а тебе заняться больше нечем, как на меня глазеть? — Есть, есть чем, — заверил Майк, спохватившись. Достал из нагрудного кармашка спички и пачку папирос и, сунув одну в зубы, покинул кабинет. * * * Весь день прошёл в том же духе. Рядовые ещё старались — шугались, здоровались пятый раз на дню и били в грудь кулаками, а то и спешили сбежать, едва завидев мрачного командора в конце коридора. А вот офицеры были беспощадны. Кажется, Майк сказал им, что Эрвин смешно реагирует на неузнавание своей персоны с новой стрижкой, и сослуживцы шлялись к нему один за другим, как в зоопарк. Ханджи и вовсе прибегала каждую четверть часа с новыми шуточками и к обеду так достала, что Эрвин запер кабинет и вышел погулять во дворе. Но во дворе к нему прицепился Несс и принялся который раз рассказывать истории про свою чудесную лошадь, жрущую волосы — в кои-то веки увидел предпосылку для своего трёпа. Эрвин терпел его минут десять, потом извинился и ушёл. Эти издевательства казались бесконечными. Хотелось переодеться в штатское и сбежать в город — вдруг и там не узнают? Просто шляться по улицам, и никому до него дела не будет. Но работа, оставшаяся на столе, ждать не могла, а ответственность не дозволила бы уйти на полдня. К тому же, завтра будет новый день, а волосы за одну ночь не вырастут. Вздохнув, Эрвин снова провёл рукой по короткой стрижке, ероша волоски. Ощущение было приятным, да и ветерок овевал голову как-то иначе, по-другому. И не жарко было. Да и расчёсываться теперь не надо… Сплошные плюсы, как ни посмотри; Эрвин совершенно не понимал, отчего все так всполошились. Вернувшись в кабинет, он закрылся и занялся работой. Всех, кто стучался — просил зайти через полчаса. Обычно тот же голос через полчаса не появлялся, из чего Смит сделал неутешительные выводы, что посещают его исключительно ротозеи. Разок, правда, заглянул Леви, но не сказал ни слова: увидел, развернулся и молча вышел. Эрвин пожал плечами и вернулся к работе: бежать и расспрашивать о причинах недовольства ему было некогда. Вероятнее всего, Леви дулся сам на себя за дурацкую шутку, в результате которой Эрвина пришлось постричь. Не мог себя простить, потому и не показывался на глаза. За обедом вся столовая превратилась в шепчущий клубок. Эрвин старательно игнорировал, делая вид, что ничего особенного не происходит, и изображал абсолютную невозмутимость. Но, видимо, изображал не слишком хорошо. Потому что после обеда к нему заглянула Нанаба — без шуточек, по-простому. Они дружили уже много лет, и Эрвин ценил эту женщину как одну из самых уравновешенных в Разведотряде. Она была внимательная, понимающая, и дружеское отношение сочеталось в ней с материнской заботой. В общем, Эрвин понимал, почему Майк был от неё без ума. — Ты сегодня замороченный больше, чем обычно, — мягко произнесла Нанаба, подходя к командорскому столу. — Всё в порядке? — Нет, — не стал скрывать Эрвин. — Нана, объясни мне, дураку. С чего все так оживились? Уже и постричься нельзя? — Да стрижка тут ни при чём, — Нанаба ободряюще улыбнулась, без толики издёвки. — Она тебе очень идёт, правда. Просто ты смешно обижаешься, вот все и забавляются. Эрвин устало вздохнул. — Я вообще не должен реагировать, когда меня в упор не видят в собственном кабинете? — спросил он. — Я ведь не гоняюсь за ними с кулаками, не кидаюсь чернильницами и не визжу на повышенных тонах. Что значит «смешно обижаюсь»? — Ворчишь, как ребёнок, — охотно пояснила Нанаба. — Губы дуешь. Ты спокойно сносишь все оскорбления толпы после экспедиции, а когда друзья шутят про твою причёску — обижаешься. Потому всем и весело. — Они считают, внешность заботит меня больше, чем репутация Разведотряда и судьба человечества? — насторожился Эрвин. — Что за глупости? — Никто так не считает, — Нанаба покачала головой. — Просто… Дай им время свыкнуться. Когда я отстригла косу, на меня недели две показывали пальцем. — Я не выдержу две недели, — простонал Эрвин. — Тринадцатилетняя девочка выдержала, а ты — нет? — переспросила Нанаба полушутливо. — Эрвин. Ты на прошлой неделе вспорол глотку титана ИЗНУТРИ. Ты можешь всё. После этой беседы Эрвин долго сидел пристыженный. Хмурился, постукивал грифельной палочкой по столу и на вопросы входящих отвечал лишь лаконичное «да» или «нет». Не потому, что внял совету Нанабы, а потому, что задумался и слишком глубоко погрузился в анализ ситуации, решая, имеет ли он право вести за собой на смерть сотни людей, если выдержка у него слабее, чем у кадетки-первогодки, дерзнувшей отстричь косу. За этими размышлениями он так провалился в самоконтроль, что не заметил, как наступил вечер. Отметил, что после обеда Ханджи ни разу не почтила его своим юмором. И даже Майк, заглянувший со словами «Увидишь Эрвина — позови его на ужин» не вызвал ни капли раздражения. «Позову», — машинально ответил Эрвин и осознал, что утраченная ранним утром невозмутимость вернулась к нему. Майк хмыкнул в усы, поняв, что шуточки уже не проходят, и больше на тему волос не острил. За ужином Эрвин был совершенно спокоен. Шепотки, раздающиеся по просторной столовой, казались обычным делом — в конце концов, если бы тот же Майк постригся под корень — про него бы тоже шептались. Эрвин даже не помнил, видел ли друга хоть раз без вечной чёлки, занавешивающей глаза. Иначе говоря, чужое внимание перестало беспокоить. Единственное, что волновало — Леви за весь день ни разу не зашёл поболтать. Обычно посещал командорской кабинет по поводу и без, если находил свободную минутку, а сегодня даже полы не явился мыть, вопреки обыкновению. Как будто маялся чувством вины и стыдился показаться на глаза. Эрвин имел множество мыслей и сомнений на этот счёт, но решил не допытываться и спросить позднее, в более приватной обстановке. * * * В более приватную обстановку Леви явился ближе к полуночи. Эрвин лежал в постели и гадал, придёт его капитан или нет. Если не придёт — придётся одеваться и идти к нему самому. В конце концов, надо было обсудить причины этой игры в молчанку. Леви зашмыгнул в незапертую дверь, как всегда, бесшумно. Разомлевший от горячего душа, в простых штанах и старой растянутой рубахе, с сырым полотенцем в руке. — Эй, Эр… — начал он, увидел Эрвина и дёрнулся, врезавшись плечом в стену. Зашипел от удара, потирая бицепс. Наверное, за время, которое они не виделись, снова позабыл о новой причёске командора. — Ну хватит уже шарахаться. Не смешно, — произнёс Эрвин и похлопал по одеялу рядом с собой. — Залезай, давай спать. — Какое спать? — Леви поморщил нос. — Я тебе патлы состриг… — И что же? — Эрвин приподнял брови и сел на кровати, решив начать с вопроса в лоб. — Ты меня больше не любишь? Леви опешил, напрягся, пытаясь определиться. Признаваться в любви он не любил до чёртиков, но и отрицать чувства, кажется, не собирался. Поэтому молча цыкнул и запер дверь за своей спиной. Эрвин почувствовал, что губы растягивает улыбка первого триумфа. — Но учти, — сказал Леви, оборачиваясь и стягивая мягкую рубаху через голову. — Спать будем валетиком. Не хочу видеть твою бритую тыкву. — Что, прости? — улыбка мгновенно пропала. Может, Леви и испытывал чувство вины, но видя, что Эрвин вовсе не сердится на него — снова попытался спрятать свои эмоции за маской грубости. — Я не буду спать рядом с твоей башкой, пока из неё не вырастут красивые длинные волосы! — принципиально повторил Леви. — Я и так чувствую себя, словно собираюсь изменить своему Эрвину с тобой, обстриженное чудище. — Изменить? — Эрвину казалось, что он уже исчерпал лимит удивления за этот день, но, видимо, нет. — Я не имел в виду секс, — пояснил Леви, подходя вплотную. — Я не буду с тобой трахаться. — Ты шутишь, что ли?! — Разве что я буду к тебе спиной, — развеселившись, предположил Леви и накинул снятую кофту ему на голову. — И попытаюсь представить, что это мой Эрвин, а не… Эй! Эрвин, не утерпев, обхватил его за талию и втянул брыкающееся тело на кровать прямо в штанах. Армейские шлёпки слетели с взметнувшихся пяток. Леви зашипел, вырываясь, но Эрвин опрокинул его на постель, нависая сверху, придавливая собой; кофта всё ещё свисала с его головы, как крайне странный головной убор. — Это я, — выразительно сказал Эрвин, вглядываясь в лицо Леви и пытаясь поймать каждую тень эмоций. — Не знаю, что ты себе напридумал, но я — твой Эрвин. Другого нет. Леви покривился с лёгким недовольством, что его так бесцеремонно свалили на кровать, но возмущаться не стал. Смотрел с задором и в то же время со скепсисом, но сквозь стену напускной холодности уже пробивалась всколыхнувшаяся нежность. — Мой, — тихо промурлыкал он, рассматривая Эрвина с явным любованием. — Твой, — подтвердил Эрвин, стягивая рубаху с макушки и отбрасывая в изножье. — И хватит устраивать спектакли. Леви поморщился. — Ты правда не обижаешься? — тихо спросил он; в глубине глаз плескалась вина, которую он отчаянно пытался скрыть, но та всё равно пробивалась — в неровном голосе, в дрогнувших губах, в нерешительно отведённом взоре. — Конечно, нет, — Эрвин покачал головой, пытаясь вложить в эти простые слова всю свою убедительность. Леви вздохнул с явным облегчением. — Ты странный, — задумчиво произнёс он, подняв одну руку и коснувшись щеки Эрвина кончиками пальцев. Словно бы изучал его лицо в первый раз. — Непривычный такой. — Я тот же самый, — заверил Эрвин, склонившись и кратко поцеловав его в уголок рта. — Залезай уже под одеяло и давай спать. — Мхм, — Леви легко оттолкнул его и сел на кровати. — Дай хоть рубашку сложу. Ты закинул её куда-то, а мне завтра в мятом ходить? Тц! Эрвин позволил ему вылезти из-под себя и с привычным умилением наблюдал, как заботливо Леви складывает одежду на стуле, как аккуратно развешивает полотенце на спинке койки. Леви всегда относился к этому так тщательно, словно от размещения ткани по линеечке зависели их жизни. А Эрвин не мог не ценить увлечённость, с которой он следил за опрятностью всего вокруг, за тем, чтобы всё было на своём месте. Видя ужасный бардак, творящийся в мире, Леви любил наводить порядок хотя бы вокруг себя, в аккуратности находил умиротворение. Создавал иллюзию, будто хоть что-то в его жизни происходит равномерно и гармонично. Эрвин запоздало подумал, что состриженные утром волосы выбили Леви из колеи, вышибли из ощущения иллюзорного покоя и равновесия. И ощутил растерянность и чувство вины, хотя вовсе не он был инициатором стрижки. Чувствуя сильную потребность защитить и успокоить, он обнял Леви сразу, как только тот забрался обратно на постель и прополз на своё место у стенки. Леви заворчал, завозился в объятиях, но уступил, сам прижался всем телом, ещё мягкий и тёплый после душа. И всё-таки повернулся спиной, прижимаясь к груди Эрвина лопатками. В обычный день это не имело бы значения, но сегодня выглядело так, словно Леви проворчал: «Глаза б мои на тебя не смотрели!» Но вместо этого выдал лишь смущённое, неловкое «Прости». Эрвин придвинулся плотнее, чмокнул его во влажный затылок и переплёл свои пальцы с тонкими, мозолистыми пальцами Леви. — Ещё утром простил, — шепнул он в аккуратное ушко. — А волосы вырастут. Через полгода будут как прежде. — К… Как полгода?! — Леви напрягся. — Эрвин, не шути. Я и так весь день на себя сержусь за тот клок. Я не смогу полгода. — Не сможешь что? — Эрвин улёгся поудобнее и ткнулся носом ему в шею. — Не смогу смотреть на такого уродца, — съязвил Леви, болезненно щипнув его предплечье. Эрвин хмыкнул, поцеловал его загривок, горячо дохнул на чувствительную затылочную впадинку. — Хочешь, завяжу тебе глаза, чтобы ты не видел меня? — предложил он, понизив голос до самого соблазнительного, самого искушающего шёпота. Леви пренебрежительно фыркнул и притих, некоторое время лежал неподвижно, не издавая ни звука. Потом заворочался, извернулся, обернулся к Эрвину лицом. — Не хочу, — категорично заявил он, внезапно посерьёзнев и выразительно смотря на него. — Наши дни сочтены, и я хочу видеть тебя столько, сколько смогу. Даже если ты превратишься в лысую тыкву. Эрвин рассмеялся и прижал его ближе. — Я тоже тебя люблю, — сообщил он, по-своему истрактовав эту странную тираду. — Я не говорил, что люблю тебя, — недовольно возразил Леви. — Разве? — переспросил Эрвин, рассматривая его хмурое лицо. — Нет. — Нет? — Нет. — Так мне послышалось? — Да, упрямая ты жопа! — буркнул Леви и полез целоваться. Так и не позволив уточнить, имел ли он в виду «да, послышалось» — или «да, люблю». Впрочем, Эрвин и без того знал ответ.