— Отец Терам! Учитель! Отец Терам! — молодой клирик с тревожным криком вбежал в келью понтифика Терама.
Старый понтифик стоял на коленях и молился, казалось, не замечая юношу.
— Отец Терам… — неуверенно окликнул старика клирик. — Простите, но это срочно.
Терам медленно поднялся и, обернувшись, произнёс тихим, спокойным и хриплым голосом:
— Не тревожься, Сын мой. Успокойся и расскажи, что случилось?
Вместо ответа юноша поклонился и протянул понтифику
чёрный конверт… на котором серебристыми буквами было написано: «Террамаю от Аргенты».
Чёрный конверт с серебристыми буквами. Терам сразу понял:
беда — кого-то из дорогих друзей их команды не стало.
Затаив дыхание, старик дрожащими руками открыл конверт. На вежливое предложение молодого клирика прочитать письмо понтифику, чтобы Отец не напрягал глаза, Террамай тактично отказался.
Он должен узнать об этом сам.
Несколько минут Терам не отрывал взгляд от
чёрной бумаги с серебристыми буквами — письмо было оформлено так же, как и конверт. Глазам старика было трудно, но понтифик вчитывался в каждое слово. Внезапно он тяжело вздохнул, печально опустился на скамейку, служившую Террамаю кроватью, и мрачно произнёс:
— Его больше нет… Герант, как же так?! Бедная Аргента: как она это переживёт.
Молодой клирик с сочувствием смотрел на своего учителя. Юноша, зная о великом подвиге старого священнослужителя, понял всё.
Знаменитый лидер команды героев — победителей Чёрного Дракона погиб. Большая трагедия для всего мира, но особенно для близких Геранта.
Больно осознавать, что живых героев того похода осталось не так уж много.
Тем временем Терам продолжал читать письмо Серебряного Дракона, и внезапно его и без того опечаленное лицо исказилось ещё большей тоской и болью. Из глаз потекли слёзы.
— Нет! Касарана… Моя Кассия… —
едва слышно траурно произнёс Террамай.
Он знал, что когда-нибудь это случится. Касарана была отравлена ядом Чёрного Дракона ещё тогда, в день битвы.
Она боролась с болезнью целых пятьдесят лет… но в конце концов проиграла. Это было неизбежно, а сильная и смелая волшебница и так сражалась за свою жизнь долго…
возможно, даже невероятно долго.
Но Терам всё равно безутешен. Он потерял её, а ведь ему, герою великой битвы, так и не хватило смелости сказать женщине
три главных слова.
— Пятьдесят лет… — с горечью произнёс старый клирик. — У меня было пятьдесят лет, но я всё равно опоздал…
Молодой ученик с удивлением и недопониманием смотрел на своего учителя.
— Простите, Отец Терам, но о чём Вы говорите? — робко поинтересовался юноша.
Старик с тяжёлым вздохом вдруг произнёс, не глядя на клирика:
— Сын мой, послушай меня очень внимательно и отнесись к моим словам очень серьёзно.
Если ты когда-нибудь полюбишь девушку или женщину, даже если между вами будут какие-то препятствия, скажи ей об этом. Никогда не знаешь, когда может стать слишком поздно!
Мальчик не понимал, но очень хотел понять своего учителя.
— Отец Терам, простите, а если она не сможет ответить взаимностью на мои чувства? — выразил сомнения молодой клирик.
Террамай обернулся, и юноша, кажется, впервые увидел дорожку слёз на испещрённом морщинами лице своего учителя. Понтифик положил руки на плечи своего ученика и, глядя ему в глаза, сказал:
— Я понимаю твои сомнения, Сын мой. Но прошу:
не повторяй моих ошибок. Будет больно, я знаю, но это лучше, чем мучиться вот так, не зная, были ли твои чувства взаимны… А теперь, пожалуйста, оставь меня: я хочу побыть один.
Молодой клирик поклонился и поспешно вышел из кельи.
Терам же, держа письмо Аргенты и чёрный конверт в руках, встал рядом с огромным полотном, занимающим почти полностью одну из стен небольшой кельи. Это было единственное изображение не святых образов в покоях понтифика.
Он смотрел на портрет, написанный после их победы над Чёрным драконом. Тогда они были все вместе.
В центре полотна стоит Герант — их лидер, Золотой Дракон, который гордо держит сияющий меч и радостно улыбается. Длинные светлые волосы слегка прикрывают один глаз — тот, что мужчина потерял в бою. Официально — во время сражения с Чёрным Драконом. На самом деле — из-за предателя Вельскуда.
Терам не отрывал взгляд от изображения Геранта. Осознавать, что больше никогда не увидишь светлой улыбки верного друга, пусть он даже и был драконом, больно.
За плечи Золотого Дракона с нежностью обнимает Серебряный — Аргента, и её ласковый взор направлен не столько на художника или зрителя, сколько на горячо любимого брата.
Терам понимал, как ей тяжело сейчас.
На переднем плане стоят и радостно улыбаются юный воин Ламберт, его возлюбленная — эльфийка Лия, обнимающая своего героя, и будущая королева эльфов Нервин. Смотреть на них не менее болезненно, чем на погибших друзей.
Терам уже не помнил, что именно произошло между ним и бывшими друзьями, но в памяти отчётливо отпечатался тот факт, что спустя полгода после победы над Чёрным Драконом он вместе с Герантом, Аргентой и Касараной перестал общаться с Ламбертом, Лией и Нервин. Какая-то серьёзная ссора привела к тому, что уже почти пятьдесят лет Терам не получал от них никаких вестей.
Единственное, что он знал наверняка, так это то, что единственный, кто продолжал общаться со всеми членами команды, был Варнак. Он даже присутствовал на свадьбе Нервин. Впрочем, сейчас Варнак, изображённый на портрете чуть позади от Геранта, один из немногих героев той славной битвы, кто до сих пор остался жив.
И Терам знал, что воин, как и клирик, испытывал чувства к Касаране, поэтому ему сейчас тоже должно быть нелегко.
Рядом с Варнаком можно увидеть едва заметный образ Вельскуда. Как бы Терам и многие члены команды не были против видеть среди героев этого предателя, благородный Герант настоял на том, чтобы его бывший лучший друг тоже удостоился чести оказаться среди героев — победителей Чёрного Дракона. Лидер команды не хотел предавать огласке то, что случилось с Вельскудом на самом деле, поэтому для многих он был известен как герой, отдавший свою жизнь в жестокой битве со злом.
Сам же молодой Терам изображён справа от Геранта.
Пожилой клирик со снисходительной улыбкой смотрел на молодого себя в скромной позе и вспоминал, как неловко чувствовал себя при написании портрета. Словно неуверенный в себе мальчишка, которого попросили изображать из себя великого героя древних мифов. До похода Террамай казался остальным тщеславным и заносчивым клириком, который недооценивает и презирает ведьм и эльфов. Но за этой маской молодой священнослужитель скрывал свои собственные страхи и неуверенность в себе. В глубине души Терам был скромным и порой даже робким, что раскрылось перед остальными героями во время военного похода.
Теперь же от этого скромного и неуверенно юноши остался старик, смирившийся с тем, что для него большая часть жизни осталась позади, и в целом довольный пройденным путём. Лишь одного Терам не мог себе простить…
Слева от Геранта на удобном кресле сидит гордая Касарана: её поза, её улыбка — всё говорит о благородстве и величии молодой и могущественной волшебницы. И только глаза её грустные. Как предатели, они выдают ту боль, которую колдунья всеми силами пытается скрыть.
Терам помнил,
как во время написания портрета она несколько раз просила дать ей перерыв, стыдясь неизлечимой болезни - яда Чёрного Дракона.
Терам помнил,
как гордая Касарана отказывалась от помощи клирика: ей было унизительно признавать свою слабость. А он молчал: не говорил о том, как ей сочувствует; не говорил, как хотел бы взять всю её боль на себя; не говорил, как любит упрямую волшебницу. И теперь уже никогда не скажет…
— Пятьдесят лет, — с горечью сказал Терам. — Мне не хватило полвека, чтобы сказать ей такие простые, но самые важные слова! Всего три слова, которые изменили бы нашу жизнь навсегда!
Старик не отрывал взгляд от изображения молодой волшебницы и со слезами на глазах повторял:
—
Пятьдесят лет! Полвека! Я — трус, Касарана, трус! Да, мы — герои Великой битвы с Чёрным Драконом, но в то же время я — самый настоящий трус! Да ещё к тому же и глупец, раз влюбился в ведьму, будучи клириком. Я так и не смог признаться тебе в любви, Кассия… Да, возможно, мои слова сделали бы только хуже,
ведь я — клирик, а ты — ведьма. Мы всегда принадлежали к разным мирам. Поэтому я и молчал все эти годы. Но что если наши чувства могли бы сделать невозможное — объединить волшебниц и священников и прекратить многовековые распри между нами?! Звучит как безумие, правда? Но кто знает: возможно, это безумие действительно изменило бы весь мир…
Если бы только я не был таким трусом и глупцом! Касарана, а ты любила меня?
Вопрос, заданный в пустоту, остался без ответа. Касарана на портрете молчит и с гордой улыбкой смотрит на пожилого Терама.
Понтифик горько усмехнулся, когда старые глаза наконец заметили неоспоримый факт —
даже на портрете они изображены с противоположных сторон.
Возможно, им никогда не было суждено быть вместе, но что было бы, если бы Террамай всё же набрался смелости пойти наперекор судьбе и предрассудкам и раскрыл бы Кассии свои чувства? Что бы она сказала или сделала? Посмеялась бы над влюблённым в ведьму клириком? В шоке отпрянула бы от него и от страха, удивления или гнева наговорила бы ему всякого? Или же ответила бы на чувства Терама взаимностью и, наплевав на всевозможные запреты, была бы с ним все эти годы?
Теперь уже Террамай никогда этого не узнает… Её больше нет.
Слёзы капали на чёрную бумагу, и старик в страхе поспешно вытирал их. Чернила серебристого цвета немного потекли, но каждое слово Аргенты по-прежнему было читаемо:
«Дорогой Терам,
Я никогда прежде не писала людям писем. До сих пор этим занимался Герант. Во многом это связано с тем, что я не привыкла доверять людям. Нет, речь сейчас не о тебе — ты и другие боевые товарищи нашего похода на Чёрного Дракона сохранили наш с братом секрет, а это значит, что я могу доверять тебе. Но я не могу передать это сообщение тебе лично, и меня напрягает, что ещё кто-то посторонний прикасается к моему посланию тебе. Этим людям я не доверяю, но выбора у меня нет.
Ты, наверное, спросишь: в чём проблема? Ведь до этого всегда Герант писал письма, а он по доброте душевной всегда был открыт людям. Увы, он больше никогда не напишет письма… И дело даже не в слепоте — он действительно недавно потерял и второй глаз — а в том… что…
ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ!!!
ГЕРАНТ ПОГИБ!!!
Мне нестерпимо больно писать об этом! Но я знаю, что ты должен об этом знать. Герант был твоим другом, и было бы неправильно держать тебя в неведении.
Но это не единственная печальная новость, которую я должна была тебе сообщить… Касарана умерла. Я знаю, что у вас были сложные отношения, но я не могла не сообщить тебе об этом. Она была моей подругой, и я обещала передать её просьбу. Терам, если ты ещё жив и это письмо найдёт тебя в добром здравии, пожалуйста, засунь свою гордость и заносчивость куда подальше, отбрось предрассудки клирика и приезжай к ней на могилу. Я не знаю, что было между вами — дракону трудно понять чувства людей — но она очень хотела этого. И хотя я не всё понимаю, мне кажется, что тебе это тоже нужно. Что-то мне подсказывает, что её смерть ты сейчас оплакиваешь куда сильнее, чем смерть Геранта. Мне противно и больно писать это, но я чувствую, что это так.
Приезжай на Лотосовые Болота попрощаться с ней. Не волнуйся: я просила ведьм Астрального Ковена позволить тебе прийти — они недовольны, но согласны, поскольку это последняя воля их предводительницы. А потом, если у тебя хватит сил, приходи ко мне оплакивать Геранта. Касарану я уже оплакивала, а с потерей брата до сих пор не могу смириться…
Я жду тебя, Терам.
Твоя боевая подруга Аргента»
Серебристые буквы неровного, словно нервного, почерка скакали и расплывались, давая понять, что Аргента плакала, пока писала это письмо. Терам понимал её и не осуждал.
Слух старика уловил звук колокола, зовущий на трапезу. Но Террамай начал медленно собирать вещи в сумку для путешествия. Вскоре в келью кто-то постучал, и из-за двери послышался робкий голос ученика понтифика, который около часа назад принёс Тераму письмо:
— Отец Терам, все ждут Вас и волнуются.
Открыв дверь своих покоев и пустив молодого клирика внутрь, пожилой мужчина тихо сказал юноше:
— Сын мой, мне предстоит далёкий путь и мне нужно, чтобы кто-то молодой сопровождал меня. Это будет непростое путешествие, но я прошу тебя: сделай милость — сопроводи меня на
Лотосовые Болота…
— Лотосовые Болота?! — мальчик аж побледнел, услышав просьбу учителя, и воскликнул от негодования. —
Местообитание ведьм Астрального Ковена!
Ошарашенными глазами юный клирик смотрел на Терама, который загадочно и мягко улыбался.
— Я понимаю твой шок, Сын мой, — ласково сказал понтифик. — Мне самому не хватало смелости приехать туда целых пятьдесят лет. Теперь мне уже никогда не исправить ту ошибку, которую совершил, но я могу избежать новой. Я должен поехать туда, чтобы хотя бы проститься с
ней.
Молодой человек всё ещё выглядел сбитым с толку и напуганным, но, сглотнув, кивнул и произнёс, подавляя дрожь в голосе:
— Как Вам будет угодно, Отец Терам.
