Реминисценция

— И всё-таки… — произнёс Неа, покручивая в пальцах седую прядь, — как же всё изменилось. — Он в очередной раз рассматривал лицо, которое теперь почти полностью принадлежало ему одному, стараясь отыскать в новых чертах хоть что-то знакомое. Иной раз это удавалось и отголоски прошлого проступали сквозь незрелую юность, но в большинстве своём из зеркала на него смотрел незнакомец. Ни белёсые волосы, ни странный шрам, ни глаза — казалось бы, те самые! — не выдавали в нём того Аллена, которого Неа когда-то знал. Даже характер стал совсем другой. — Ты представляешь? — спросил вдруг Неа. Аллен, что расположился напротив него с книгой в руках, поправил очки, как обычно лёгким, почти невесомым движением, и посмотрел на него. — Думаешь, такое возможно? — Если всё пойдёт не по плану, — улыбнулся Неа. — А уж это возможно точно. Никогда не знаешь, что выкинет эта Чистая сила, — последние слова прозвучали презрительно и улыбку тотчас сменило мрачное выражение лица — одновременно холодное и гневное, — которое всегда проявлялось, когда речь заходила о Чёрном ордене и Чистой силе. Аллен вздохнул, пристально вглядываясь в его лицо, стараясь понять, какой ответ от него ожидают, а после сказал: — Ты же и сам знаешь, что это неважно. В конце концов, если придётся пойти на это, я исчезну в любом случае. Неа заглянул ему в глаза: такие уставшие и серьёзные. Сколько бессонных ночей им довелось лицезреть, пока их хозяин искал для него необходимую информацию, просчитывал вероятные исходы и поддерживал размышления, которые посещали его в поздний час. Нет, теперь они совсем не те. Слишком ясные, слишком верующие, слишком юные. Лишь чудный серебристый цвет, так маняще мерцающий в свете ламп, отдавал чем-то знакомым, родным. Парень отошёл от зеркала и принялся собираться. Нужно было торопиться, чтобы добраться до Мариана Кросса раньше, чем «Аллен» вновь вернёт контроль над телом и сознанием, а потому он на ходу накинул бежевый макинтош и покинул комнату. Над городом стоял удушающе знойный день и солнце, смотрящее на всех свысока, светило так ярко, что было трудно разглядеть путь вперёд. Украв у проходящего мимо человека шляпу, Неа посильнее надвинул её на глаза и продолжил идти. Вымощенные камнем улицы сменяли друг друга, превращаясь в бесконечную, серую дорогу, дома — все, как один — обступали с двух сторон и под завязку кишели людьми, что прятались в укрытых тенью квартирах, а день, казалось, становился всё жарче и жарче. Режущая сухость поселилась во рту и, остановившись, парень огляделся. «Хочется пить». Кто-то осторожно, едва ощутимо коснулся его плеча и он обернулся. Перед ним стоял Аллен в высоком чёрном цилиндре и длинном чёрном фраке. — И не жарко тебе? — спросил Неа, расслабляя галстук и расстёгивая ворот рубашки. — Для кого ты вообще так вырядился? — Бери уже, — проговорил парень, нахмурив брови, и вновь слегка коснулся плеча Неа бутылкой с водой, чтобы тот, наконец, обратил на неё своё внимание. Неа тут же выхватил её и полностью осушил, не проронив ни капли, а после взглянул на пакет, который Аллен сжимал в другой руке, и, кивнув на него, спросил: — Очередные гостинцы для Роад? Ты её так разбалуешь, а она и так к тебе привязалась. Даже слишком. — Не так уж это и страшно, она же ещё ребёнок, — сказал Аллен, пройдя вперёд, и вдруг обернулся, с улыбкой добавив: — Впрочем, как и ты. — Его длинные каштаново-рыжие волосы качнулись из стороны в сторону, когда он повернулся обратно, и в свете полуденного солнца напомнили колоски золотистой пшеницы. Подул лёгкий, освежающий ветер приближающегося вечера и Неа, немного послушав его, побрёл дальше по каменистым дорогам. Его путешествие продолжалось уже долго и с каждым новым городом желание воспользоваться ковчегом разгоралось в нём всё сильнее. Не помогало делу и то, что Апокриф — этот напыщенный сгусток Чистой силы — сотворил с Тимом, не только старым добрым другом, но и отличным навигатором. От одного лишь вида той стеклянной банки, почти полностью заполненной серым прахом, перманентные гнев и ненависть разбушевались с новой силой. «Ничего, подожди немного, я ещё уничтожу тебя и твоё дорогое Сердце», — подумал Неа и на его лице заиграла улыбка больше напоминающая оскал дикого зверя. Однако она быстро угасла, когда парень переступил очередные городские ворота и рядом с ним на мостовую шлёпнулась мёртвая птица, которая, впрочем, почти сразу исчезла в руках какого-то мальчика. Новый город являл собой захватывающе отвратительное зрелище и тем удивительнее было то, что Граф не превратил его в рассадник Акума. Смерть, казалось, въелась в стены каждого дома, в кожу каждого человека и растворилась в воздухе настолько, что с неба стали падать птицы. Даже мелодия ветра изменила своё звучание, лаская слух стуком молотка по сырому мясу и неустанным кашлем. Неа прошёлся по всей центральной улице, старательно избегая вёдра с кровью и грязной водой, которые выплёскивали прямо на мостовую, пока не нашёл мало-мальски терпимое заведение. Он снял комнату — затхлую и крохотную, но без непрошенных соседей — и почти сразу завалился в постель. Дорога за счёт помощи случайных прохожих, которые с удовольствием находили лишнее место в своих телегах, не отнимала много сил, но вот контроль… Контроль сжирал всё без остатка, требуя ещё и ещё, и лишь мысли о том, что дом, родное пшеничное поле и Корнелия уже совсем близко, согревали душу. Устало и нехотя Неа прикрыл глаза. И тут же раскрыл. На лице отразилась гримаса искажённой неведомой боли и спустя минуту он уже стоял на крыльце дома, отстукивая в кнокер с головой кота. Его покрытое испариной лицо в тусклом свете уличного фонаря приобрело потусторонний серебристо-белый оттенок, отчего невольному свидетелю той ночи могло показаться, что в дом ломится приведение. Впрочем, Аллен, поспешно надевший очки и открывший дверь, подумал о том же. И не успел он и слова сказать, как Неа протиснулся мимо него в дверь, прошагал по узкому коридору и, не сняв пальто и ботинок, лёг на красный вельветовый диван. — Я должен убить его, — прошептал он едва слышно, вглядываясь в чёрный потолок. — Кого? — спросил Аллен, внимательно рассматривая парня. Ему отчего-то показалось, что за одну ночь этот семнадцатилетний мальчишка стал старше на несколько тысяч лет. — Ману, — тотчас, как он это произнёс, время растянулось и сжалось, зациклилось, повторяя одну секунду вновь и вновь, отчего было сложно сказать, в какой момент он перестал смотреть в потолок и перевёл взгляд на Аллена. — Ты же поможешь мне? Аллен смотрел в его янтарные глаза, которые, казалось, проникали в самую душу, не оставляя ни единого уголка без их сияющего блеска, и не мог вымолвить отказ, да и не хотел, в общем-то. Он опустился на колени, оказавшись с Неа на одном уровне, и с твёрдой уверенностью ответил: — Только скажи чем. Да, именного такого знающего и принимающего взгляда ему и не хватало. Неа прикрыл глаза и почувствовал, как заботливая рука друга аккуратно вытирает с его лица пот, о котором он сам уже позабыл. И в этот момент мгновение вновь обратилось в вечность. Он всё лежал на диване, чувствуя кожей тепло близкого человека, прислушиваясь к его спокойному, размеренному дыханию, что так причудливо смешивалось со звуками тихой, ночной жизни, пока, к его удивлению, не наступило утро. Яркое солнце пробивалось сквозь помутневшее от грязи и пыли стекло и своими лучами превращало веки в полупрозрачную плёнку, отчего продолжать безмятежное лежание не представлялось возможным. Неа медленно открыл глаза, сделал глоток воды из фляги и посмотрел в окно. Люди, давно поднявшиеся из своих промозглых кроватей, копошились на улицах, рылись в ямах и каналах города, вызывая лишь отторжение. Хотелось поскорее убраться отсюда. Он вновь собрался, накинул на плечи свой макинтош, на голову чужую шляпу и, уже покидая таверну, чуть не столкнулся с небольшой группой искателей, которая что-то высматривала на дне грязного фонтана, расположенного чуть левее его ночлега. «Чистая сила выбрала место себе под стать», — усмехнулся Неа, заправил столь выделяющиеся волосы под шляпу и, непринуждённо пройдя мимо них, скрылся в первом попавшемся проулке. И вновь, оставив позади себя город, пейзажи стали сменять друг друга, точно фотокарточки в стереоскопе. Просторные зелёные поля обращались в мириады цветов — гортензии, анемоны, маки и незабудки росли тут и там, — но больше всего он желал увидеть поле сотканное из одного лишь золота. Такое далёкое и родное, то место, где всё началось. Место, где ветер играл мелодию особенно трепетно, любовно, оставляя после себя жить сияж, которым напитывалось всё вокруг, и где солнце было поистине прекрасно, каждый день рождая пламенеющие закаты и рассветы. — Напоминает конец света, — заметил Аллен с удивительно серьёзным выражением лица. Неа положил ноты на пюпитр и посмотрел в окно. От крыльца до Корнелии, от Корнелии до самого горизонта — всё было объято золото-красными всплесками огня; и лишь странный разноцветный дым на краю поля выбивался из этой картины. — Поэтично, — отметил Неа с улыбкой и скинул с себя пиджак, бросив его на подлокотник дивана, а после, расслабив манжеты и галстук с воротом, присел на банкетку перед пианино. — Аллен? — подозвал он парня и тот, оторвавшись от чарующего зрелища, посмотрел на него. — Это необходимо? Долгий мимолётный взгляд, в котором читалась главная тайна мира, и новая улыбка. Неа похлопал по банкетке и сказал: — Не волнуйся, я хороший учитель. Аллен сел и они оказались так близко, что едва ли могли не касаться друг друга. Кожаные ботинки Неа, нажимая на педаль, то и дело задевали балморалы Аллена, как бы тот ни старался упрятать их подальше. А руки каждой нотой дотрагивались то до предплечья, заставляя его неловко отпрянуть, то до бедра, невольно вздрагивающего, то до сердца, непривычно стучащего слишком быстро. Мелодия вытекала из под них столь непринуждённо, что казалась естественным продолжением, неотделимой частью самого Неа, отчего Аллен только пристальнее наблюдал за его движениями, вбирая в себя всё, словно сосуд. А музыка лилась, лилась, лилась. Разливаясь по всему дому, вытекала на крыльцо и спускалась к Корнелии, опоясывала её старый толстый ствол и утекала дальше, к горизонту, теряясь в золотой пшенице. Всё растворялось в ней: и деревянные доски, и выжженная трава, и Неа, и Аллен; уносясь куда-то, где нет забот и нет печалей. А когда же она затихла, казалось, что весь мир затих вместе с ней. — Запомнил? — с улыбкой спросил Неа, обернувшись к Аллену. Его голос прозвучал так непривычно громко, так непривычно близко, словно он был одним единственным на всей Земле. — Всё, до последней ноты, — улыбнулся Аллен. — Отлично, и никогда не забывай. Аллен что-то сказал, одно короткое слово, которое растворилось в звуке бушующего ветра, и Неа взглянул на небо. Тучи сгущались и разрастались, захватывая его всё больше и больше, отчего пылающая синева медленно окрашивалась в серый цвет. В воздухе запахло дождём. Он ускорил шаг и тут же увидел Корнелию, что, как и прежде, словно мать-покровительница, возвышалась над ещё молодыми колосьями. Неа дошёл до неё, уткнулся лбом в её сухую кору, вдохнул терпкий древесный аромат, нащупал пальцами отголоски прошлых лет и блаженно прикрыл глаза, прислушиваясь к шелесту ветра. В горле вновь появилась режущая сухость, но он не мог найти в себе силы оторваться от дерева, дотянуться до фляги и продолжал стоять дальше. «Я дома». Он открыл глаза и золотое солнце вновь зарябило перед ними, и ветер вновь донёс до него знакомый голос. — Неа!