Трое на двуспальной кровати

- Нет!- Даня это говорит так громко, что Камила притормаживает, думая, что возглас адресован ей. - Продолжай,- машет ребенку Дудаков и шикает на Глейхенгауза. - Дань, не ори,- морщится Этери.- Не конец света. Ну, не нужна я им и не нужна. Отстоите эту вахту без меня. - Мне тоже не нравится,- поддерживает младшего коллегу Дудаков. - Сереж, хоть ты не нози,- просит женщина.- Вы же не дети. Вам не в первый раз работать вдвоем. Да и никуда я не денусь, просто буду меньше светить лицом в общих пространствах. Чемоданы раньше вам пойду собирать, пока вы будете догуливать послесловие. Даже удобно. - Я никуда не пойду!- упрямо повторяет хореограф.- Это неправильно. Если без тебя, то и без меня! И Этери понимает - нужно злиться на его непокорность. Даже готова назвать дураком, даже про себя. Но вдруг в душу заплывает какое-то совсем неуместное счастье, как попасть в горячую ванну после ледяного осеннего ливня. - Как это предполагается организовать?- возвращает ее в реальность Дудаков. - Вся рабочая часть без изменений, где смогу, там буду. Где не смогу, там без меня. Интервью, Дань, на тебе. Сереж, ты тоже не прячься по-возможности. Вбоквелы - сами. И работаем - смех и радость. Праздник спорта все-таки,- Тутберидзе усмехается.- Дети должны радоваться. - Ты думаешь, они не заметят?- задает почти риторический вопрос Глейхенгауз. - Если вы постараетесь, то - нет. Или почти нет,- старший тренер переводит взгляд на лед, где Аня работает тройные, готовясь к своему кваду. Она сжимает пальцы в замок и совсем тихо напоминает: - Мужчины, у нас с вами не все просто, но эти три дня, играем по нотам. Не вспоминаем ничего лишнего. Мы работаем - для них. Взгляд снова устремляется на лед. Вокруг суетятся телевизионщики. Ягудин и Траньков пробуют микрофоны, ходят по импровизированным трибунам и местам интервью. Операторы пристреливаются на ведущих. Привычная суета шоу. Не старта. А все же и тут все серьезно. Спортсмены будут работать, сколь бы бутафорскими ни были сами соревнования, но эти мальчики и девочки выложатся на полную катушку. И не стоит их нервировать всем тем, что не относится напрямую к их работе. - Этери Георгиевна, ну, давайте вставим аксель,- щеки Камилы горят здоровым розовым румянцем. Потрясающе, как быстро внешне выздоравливают от больших потрясений и драм дети. Не все, но большая часть. - Ну, тренируй с акселем,- кивает Этери. - Мы ей дадим работать с ультра-си?- удивляется Даниил.- не раз и не два было сказано во время планерок и летучек, что Валиева идет на КПК до верного, то есть простым набором, то есть без тройного в короткой. - Нет,- спокойно отзывается Дудаков.- Только на тренировке. Этери молча кивает. Никаких рисков. Как бы со стороны Ками ни казалась полностью вставшей на ноги, душа ее болеет. Страх в ней пока жив. Две недели назад старшего тренера при входе поймала мама Ками и попросила о разговоре. Было не время, но как отказать. Говорили они коротко, но главное женщина услышала. Ночами, когда никто не видел, ребенок плакал. По потерянной мечте. Если вы еще способны плакать по утраченной надежде, вы не мертвы. Камила была живой внутри. Это давало шанс на выздоровление. Настоящее. Полное. Уходили с тренировки втроем, плечом к плечу. Как раньше. И говорили - как раньше. Хорошо. Без нерва. - Даня!- женский голос окликнул Глейхенгауза чуть вопросительно. Оля смотрела на их тандем, и взглядом просила своего мужчину отделиться. Но тот или не понимал этого, или не считал нужным выполнять ее молчаливую просьбу. Пришлось подойти самой и прилюдно предложить остаться еще минут на пятнадцать,чтобы уйти вместе. -Конечно, оставайся,- тут же сдала его с рук на руки журналистке Этери.- Увидимся на ужине. Его пара, уходящая в двери спортивной арены, не спрашивала. Глейхенгауз лишь обратил внимание, как Дуд поддержал под локоть Этери, открывая перед ней дверь и проводя через нее и почти мимоходом соскользнул пальцами на талию. Мелочь. Секундное движение. И в нем было определение - своя, непосторонняя, близкая. - Сколько ты сказала ждать?- опомнился Даня. - Минут пятнадцать, двадцать - максимум,- обрадовалась Оля. - Ну давай! Я здесь,- почти обреченно кивнул мужчина. - А ты знаешь, что рядом с нами ее номер?- и девушка указала подбородком на закрывшуюся дверь, куда только что вышли двое. - Ну и что?- он прекрасно понял заход, но говорить на эту тему не хотел. - Получается, это у вашей Этери там сегодня был медовый месяц,- журналистка рассмеялась и убежала доделывать дела. “Медовый месяц” - какой сладкий эвфемизм оргастической радости, услышанной ими случайно, нашла Оля. Все-таки не зря журфак за плечами. Итак, там, за дверью ее номера, можно сказать, была чужая для Дани свадьба. И оба оказались счастливы на ней. Впрочем, он же это и так знал. Мужчина сел на лавку в холле ледового комплекса. Задумался. Ни о чем конкретном, разве что о том, что он остается один. Семьи нет. Друзей? Тут, конечно, все хорошо, но друзья все при девушках. А то уже и при женах. Только у него толком ничего. Этери, понятно, в жены не годилась. Да она бы и не пошла, даже решись он сделать предложение. А больше никого и рассматривать не хотелось в качестве спутницы жизни. Но и быть одному не хотелось. Будь Глейхенгауз женщиной, он бы всерьез начал раздумывать о любимой игрушке тетенек в районе 30 и несколько после - родить для себя. Но мужчина лишен даже этой возможности. Вот и выходит, что никакой справедливости в мире не наблюдается. Женщине - все. А мужчине - шиш. Снова затоптался мыслями вокруг несбывшейся беременности Этери. Все было так близко, а он гнал эту возможность счастья. И выгнал. Может, согласись он сразу с судьбой, оказалось бы, что и ребенок есть. В последнее время его все больше тянуло в мистицизм. Он не просто верил приметам, в это верят многие фигуристы и тренеры, он верил в то, что есть что-то высшее, руководящее им. Какая-то сила. Может быть, сила любви. Вдруг подумалось, что, наверное, он бы любил мать своего ребенка или детей. Ведь как иначе? Кровью самого родного человека были бы связаны. - Заскучал без меня?- Оля стояла и с интересом смотрела в задумчивое лицо мужчины, сидящего рядом на лавке.- О чем думал? О своих спортсменах опять? - О любви,- не стал кривить душой Даня.- Оль, ты любишь меня? Она бы правда упала, если бы не подозревала в его вопросе глупой шутки: - Нет, Глейхенгауз, я люблю твою квартиру и зарплату,- сострила в ответ девушка. - Ну, тоже вариант,- как-то легко принял ее шутку, да и посчитал ли таковой, Даня. - А что это тебя на лирику потянуло?- совсем смешалась Ольга. - Слушай, а давай ребенка родим?- внезапно предложил мужчина. - Стебешься, Глейх?- это уже не казалось шуткой и обижало.- Еще двух дней не прошло, как ты мне с пьяными соплями плакался, что она тебя не любит, что она сука, что ты бы для нее - все! Я не знаю, кто эта волшебная - она, но это точно не я! Рванулась к дверям, дернула на себя ручку, чтобы сбежать из фарса, в котором над ней насмехались. Даня догнал девушку уже на ступеньках комплекса. Что делать с рассерженной Олей он не знал, зато знал точно - даже в пьяном угаре, он молчал о том, о чем Этери молчать велела с самого начала. Накрепко ее приказы оседают в душе. Намертво.