Полумейстер

      — Риды странные, — сказала Кет.       Они лежали с Недом на его походной постели, прижавшись крепко-крепко друг к другу, передыхая после быстрой и жадной близости. Она не знала, что пара дней без возможности поговорить и даже обняться — король не отпускал Десницу от себя, и был бы прав в её глазах, когда бы не... личные моменты, — могли так распалить её. И Неда тоже.       — Ещё какие странные, — Нед ласково погладил её по голове. — Но славные. Надёжные.       — И у них гигантский львоящер, — продолжала Кет. — И надо встать ему на голову и пройти до самого хвоста, и только дальше крыльцо. Первый раз было страшно, второй ещё страшнее, а с третьего — как будто бы так и надо...       — Куда ходили?       — За ягодами с леди Фенн и леди Богг. Очень милые леди, хотя и очень...       — Странные?       — Не смейся! Там всё не как везде, и люди тоже. Но ты прав: они не злые и славные.       — Только надо привыкнуть, — Нед кивнул. — Я вырос в Долине, ты ведь знаешь. Хоуленд был другом Лианны(1). Она умела заводить друзей за считанные дни и на всю жизнь, — он вздохнул. — Прости.       Иногда Кет ненавидела Лианну. Не за то, как муж её любил. Она любила отца, дядю и брата, даже Лизу, хотя та с годами стала странной, — и если бы они позволили себе погибнуть, она бы тоже скорбела десятки лет и не могла утешиться.       Нет. Ненавидеть Лианну стоило за то, как эта девушка, красивая и сильная, любимая семьёй и женихом, вдруг выбросила всех и всё за песню и венок. Потому что Лианна, о которой так нарочито не говорили в замке, о которой скорбели Нед и его король — эта Лианна, похищенная, бросилась бы в воду, со скал или на нож. А если она доехала до Дорна живая и здоровая, если позволила себе зачать ребёнка...       Кет ненавидела её за то, какую боль та причинила Неду своим капризом: быть с принцем вместо Роберта, с драконом вместо оленя, поэтом вместо вояки. И после этого посмела просить защиты для своего ублюдка... нет, это было понятно. Мать не может не защищать детей, здесь наглость не порок, а добродетель. И всё равно: такие жертвы, такая боль, и всё ради чего?       — Всё хорошо. Не будем о ней, — она поцеловала мужа в седой висок. В его-то годы — уже седой. Как старит горе. (Не думать о Лианне, не думать.) — Я помню, ты ездил в Сероводье.       — Да, и каждый раз казалось, что вот-вот из-за деревьев вылезет домишко на курьих лапах, — неловко улыбнулся Нед. — Или, не знаю, лебедь проплывёт, везущий лодку со спящим рыцарем.       — Лодку со спящим рыцарем?       — Это из сказок Долины.       — Расскажи. Хочу послушать твой голос, — ей следовало рассказать самой, о железянах, о других несчастьях, но так хотелось просто тишины. «Утром. Утром всё расскажу», — пообещала себе она и положила голову Неду на грудь.       — Долиной тогда правила Ронелла Аррен по прозвищу Охотница, — начал тот. — Она была на соколиной охоте, когда ей принесли весть о том, что вся её родня погибла в шторме у Сестёр, и трон достался ей. Говорят, она сказала: «Хорошо, но пусть сначала мой сокол принесёт мою добычу», и сокол принёс ей корону, что утонула с прошлым королём. Ронелла славилась своим спокойным нравом и милосердием, и многие спешили просить её суда. И среди них была девица Элисса Херси, единственная наследница Новой Крепости...       «Надо было чаще просить его рассказывать легенды из его детства», — вздохнула Кет. Нед был так счастлив, рассказывая эту сказку — он даже напел начало песни: Прости меня, мой Ленгрен, лебедь мой...(2).       — Её написала Рос из Лунных Ворот, бродячая певица, — сказал Нед. — И так пела, что Роберт в неё влюбился. Получилась Мия, — он грустно усмехнулся. — А я запомнил песню, потому, что Роберт повторял её снова и снова. А историю — потому что герб Херси. Чаша на их гербе — чаша страданий Элиссы, а крылья — крылья лебедя. Раньше был розовый щит с двойной каймой, и только.       — Ты был счастлив в Долине?       — Да. А в Риверране рассказывают сказки?       — Конечно. И конечно, про половину говорят, что правда. Каждый новый лорд Талли, например, сначала венчается с женой, а через день бросает плащ в Быстротечную, венчаясь с ней. А если он будет холост, то река возьмёт своё и ему придётся дарить ей сына. Или вот ещё: Тристифер Мадд, король, спит крепким сном, но однажды проснётся в час беды.       Они рассказывали друг другу сказки и любили друг друга до самого утра, а утром Кет пришлось рассказать уже совсем не сказку.       — Такие вести, — закончила она. — Я постараюсь быстрее вернуться, хотя доверяю Роббу. Мне просто...       — Спокойнее, когда ты рядом, — Нед кивнул. — Мне тоже, Кет. Мне тоже. Я в тебя верю, — он прижал её к груди. — Но этот день... прости мне мою слабость, останься на этот день со мной? Мы никуда не едем — опять — и разбираемся с делами и людьми — опять, и мне будет ужасно не хватать тебя.       — Конечно.       Она сама хотела бы остаться рядом с ним. Но сыну она была нужнее. Сыновьям, и Арье. И даже Дейнерис, пусть та и украла Робба. Хотя, как ни желала Кет обманывать себя, но сердцем знала: украла не она, украли её. Она тиха, послушна и лишь немного игрива, а быстрые решения и действия — привычка Робба. «Слишком он привык всё получать, что только ни захочет. Надо будет поговорить об этом с ним».       — Роберт сказал, что даст им Летний Замок и земли, что при нём. Будут Старки из Дорнийской Марки, — утешил Нед, дорассказав про помолвку Сансы.       — Не Дарклины?       — Нет. В наказанье за присвоенье мейстерской цепи и совращение дочери гранд-лорда, наш "Верис" примет плащ и имя своей жены.       — Этот мерзавец..?!       — Они поцеловались, Кет. Не больше. Просто Роберт любит красивые и громкие слова, а я.. А я хочу ей счастья, ты знаешь. Был бы Верис просто никем, беглым драконом, мейстером — я снял бы ему голову с плеч. Пусть лучше Санса плачет сейчас, чем потом, с детьми и в нищете. Пусть лучше Роберт меня ругает, но я буду спокоен за свою семью. — «Мой славный, мой добрый Нед. Спасибо за заботу.»       — Но он формально Дарклин, а Летний Замок — если его отстроить, конечно — отличное владенье, — Кет кивнула. — И Санса будет не просто его женой, а будет главой семьи. Немногим так везёт. Но я её всё равно буду ругать, ей надо знать, что только чудом миновала беды.       — Заслуженно. Я выдрал бы, как болтонову козу, но начинать в четырнадцать...       После беседы о достойном девицы поведении, чужих секретах и поцелуях с мейстерами, Кет не разговаривала с дочерью аж до утра. Перед отъездом не выдержала строгий тон, зашла в кибитку к детям — обнять её и Брана.       Бран, под присмотром лже-Вериса, бинтовал крыло дракону, рыжему, как дорнийский апельсин. «Теперь их двое. Сколько ещё будет?..» Санса рисовала картинку — герб, судя по щиту. Серый человек с серебряной луной в руках и волчьей головой на синем поле.       — Чей это? Я такого не помню, — Кет нахмурилась.       — Маменька! — Санса подпрыгнула. — Вы меня простили?       — Я уезжаю, — ответила Кет. — Уезжать с дурным на сердце — нехорошая примета.       — Уже? — Бран сделал губу подковой. Кет нахмурилась.       — Брандон, ты будешь рыцарем, а рыцари не плачут. Мне надо спешить домой.       — Это герб Джона, — объяснила Санса немного невпопад.       — Хороший герб, — Кет протянула руку, сама того не ожидая. Джон Сноу, сын Лианны... её беда, её позор и боль. Несчастный мальчик, лишённый даже того, что есть у последнего ублюдка с Блошиного Конца: имени матери. — Я его возьму домой. Может быть, ради Джона, Арья сумеет побороть свою вражду с иглой?       Она отъехала уже на четверть лиги, когда её догнали.       — Кет! — выдохнул догнавший, и она с трудом узнала Эдмура. — Кет, это правда ты! Мне сказали в деревне, что ты при короле, а там сказали, что ты уехала...       — Эдмур, я рада тебя видеть.       А он не рад. Улыбка на лице, а вот глаза... глаза устали и печальны, как никогда.       — Отец, — сказал он. — Болеет. Тяжело.       — Мне нужно в Винтерфелл. И если он болеет, что ты здесь делаешь?       — Позорно сбежал, — тот повесил голову. — Мне страшно, Кет. Что, если он умрёт? Пожалуйста, давай вернёмся вместе! Даже дядя вернулся в Риверран. Пожалуйста!       Сын и отец — нелёгкий выбор, но Робб был жив, здоров и если верить Риду, вполне мог справиться и сам, а вот отец... оставить умирать отца без никого из близких рядом, без неё рядом...       — Хорошо. Но ты едешь со мной. Сбегать от боли близких — не пристало Талли.