Полумейстер

      — Скажи мне, Роберт, — они шли по галерее, вившейся высоко-высоко над залами, ещё достаточно крепкой, чтобы выдержать их вес, но достаточно забытой, чтобы покрыться пылью и паутиной. Вездесущий Элфрид со своей метлой и стадом прислужниц определённо сюда не добирался. — Ты правда намерен жениться на девице Тарт? Или это очередная попытка вывернуться из обязанности вступить в брак и родить детей?       — Нед, — Роберт покровительственно обнял его за плечи, — ты счастливо женат и ничего, вот ровно ничего не понимаешь в бабах.       — Тебе не видится в этом противоречия?       — Нет, конечно. Чтобы изучить предмет, надо с ним ознакомиться, мой друг, — всё так же покровительственно объяснил Роберт. — А у тебя выборка никудышная: жена, мать Джона — кстати, кто она — да может ещё Ашара Дейн с лиловыми глазами. Откуда тебе понимать в таких вопросах? Ты вот за последние пятнадцать лет кого ебал, кроме своей жены?       — Роберт!       — И я о том же. Нет, счастье — хорошо, счастье моих друзей — вообще круто, но пониманию вопроса оно не способствует. А у меня счастья в браке было хуй да нихуя, зато учился я, как будто звено ковал в области баб. Так вот, мой друг, Бриенна — она золото. С ней можно и пива выпить, и в бугурт сходить, и она не будет ныть, что там опасно. Она сможет ходить со мной на кабана и на медведя, а ещё если её принарядить, она способна внушительно смотреться. И сердце у неё доброе — а это главное для королевы. Вот кого из них в народе помнят и любят?       — Добрую Алисанну, — задумчиво ответил Нед. — Чёрную Бету, Мученицу Нейрис, пожалуй... хм, а ты прав. Ещё Рейниру, но она не в счёт, она не в этом смысле королева.       — Это Станнис сказал когда-то, — поделился Роберт. — Я сам бы не додумался, а он сказал: «Забавно, что хорошим королям всегда достаётся "строг, но справедлив", а хорошим королевам — или "добрая", или "несчастная"». Лучше пусть будет доброй, верно?       Гуляя по галерее можно было услышать много что — и большинство услышанного не предназначалось ни для ушей короля, ни для его Десницы. Быть может, Чёрный Харрен нарочно так всё сделал? Даже шёпот отменно доносился до них, а внизу не замечали ни их шагов, ни тихих разговоров.       Арианна с кузинами ждали письма из дома, готовясь кого-то зарезать и бежать обратно в Дорн, где Арианну ждал жених. Кто бы он ни был, Неду было его жаль, Роберту тоже. «Но, по крайней мере, в постели будет жарко, — заметил он, и добавил, погодив: — И людно».       Тиррелы бранились — Королева Шипов хотела сама обделать все дела, а её внук ей не давал. Он видел сестру — сестрой, старуха... старуха её считала цацкой, безделушкой, подарком, за который можно взамен чего-то получить. Печально было смотреть.       Княжич Оберин был со своей Элларией — и Роберт еле-еле позволил оттащить себя из этой комнаты.       — Да что ты жмуришься, тут надо смотреть в оба, учиться и перенимать чужие наработки!       Нет, спасибо. И Неду, и Кет неплохо было и без наработок — эссосский поцелуй он знал и сам, а остальное было больше позёрством, чем чем-то полезным. Хотя как Роберт — и без позёрства?       — А ты, значит, знаешь, как целовать по-эссосски? Не думал! И не противно, а?       — А почему должно быть? — очень удивился Нед.       — Не знаю. Но ты такой... правильный, положительный. Таким обычно противно.       — Тогда они ханжи, а не правильные. Из её лона явились мои дети, этим лоном она трудилась, чтобы дать им жизнь. Я целую её руки, которые ведут моё хозяйство, её рот, который дал мне брачные обеты — чем лоно хуже?       Роберт заржал, конечно, старый он скотина. Как будто Нед сказал что-то смешное или неверное.       — Но вообще, ты прав, — заметил он, проржавшись. — Просто ты очень... ты. О, смотри, там дети!       И точно: там внизу сидели дети.       Джон играл на лютне, пока что ничего конкретного, а так — приятную мелодию. У Джона в ногах сидела Мия, оперевшись спиной ему на ноги, и, запрокинув голову, смотрела ему в лицо. Всё это было бы куда, пожалуй, более личным, чем игрища Мартелла — но здесь же сидел младший Уэнт, играя сам с собой в кайвассу, и — как обычно, практически в камине — сидел Таргариен, по -прежнему в бинтах.       Они не говорили, но было чувство странного единства — от них, от музыки, от стука фигурок об доску.       — Наши дети, — сказал Роберт тихо.       — Да, наши, — Нед кивнул.       Сын Лианны и дочка Роберта — улыбка судьбы, напоминание о давней несбыточной мечте, о зимних розах в Штормовом Пределе и об оленях в богороще. Которых не было и никогда не будет — и страшно, но порой так хотелось сказать: «Благодарение богам».       Благодарение — за Кет, за детей, за то, что Кет не плачет, пока Брандон гуляет с другими, за то, что Неду не досталась поношенная братом Барбри Рисвелл с её холодным взглядом и улыбкой гадюки.       Но его друг — его брат — его отец — его сестра — и Бенджен тоже, бедный Бенджен, который себя винит до сих пор...       — Как можно быть счастливым, когда столько за спиной умерли несчастными? — сказал он тихо в ответ своим мыслям.       — А что, если ты тоже будешь страдать и маяться, им будет лучше? Не думаю. Нет, мёртвые мертвы, а мы живём, и Джон тебе сказал бы, что быть счастливым — наш долг перед покойными. Прожить ту жизнь, которой им не досталось или которую они не смогли увидеть при жизни. Как-то так.       — Да ты философ, Роберт.       — Да ты дурак, Нед. А я много про это думал. Про мёртвых.       — Если б ты была жива, — словно эхом их разговора запел Джон.       Мия попросила «сыграть печальное», и он послушался. Нед этой песни не знал, но уже чувствовал, что будет непросто слушать. Слишком уж начало... звучало в тон. — Я бы всё тебе отдал.       Я бы все твои слова       Как жемчужины собрал.       Я бы сплёл венок из встреч,       Из разлук наряд пошил -       Я бы смог тебя сберечь,       Я бы рук не отпустил.       Звук, который раздался рядом, был странным — смесь лошадиного фырканья и рыка крупного зверя, но это был знакомый звук. Роберт плакал, и Нед знал, о ком. Он и сам тоже невольно думал о них обо всех — и о себе, оставшемся в живых.       — Я бы верил, я бы ждал,       Как под снегом ждёт трава...       Я бы всё тебе отдал,       Если б ты была жива, — закончил Джон. — Интересно, что случилось с той, для кого эта песня? — задумчиво сказал он.       — Наверное, выдали за другого и она умерла с горя? — предположил Терранс. — Ну, так обычно в историях.       — С горя пьют, а не умирают, — возразила Мия. — Небось был просватан, она померла от какого-нибудь поветрия, а он сидел годами и придумывал, как были бы они счастливы, если бы да кабы.       Роберт на этих словах дочери невесело хмыкнул.       — Или её вообще не было, или почти не было, — согласился Терранс.       — Мне Санса рассказывала, — добавил Джон, — был в Староместе один такой, он как-то в толпе увидел незнакомую женщину и написал кучу стихов о своей любви к ней и как эта любовь изменила всю его жизнь. Хотя они даже не разговаривали ни разу. Поэты странные.       — Её звали Дианна, — раздалось от камина.       — А? Верис, не спишь что ли?       — Голова болит, — ответил тот. — А её звали Дианна. Эту женщину. У неё было шестеро детей.       Мия покрутила пальцем у виска:       — Шестеро детей, а он к ней со стихами?       — Он вообще немного их писал, стихов, — продолжил Верис задумчиво. — Может, пару раз в жизни всего, если не один. Его старший брат, тот да, много песен придумал, которые не забылись. А этот только одну. И то, на музыку старший брат положил, не он.       — Тогда зачем он домогался замужней женщины с шестью детьми? Какое ему дело до её смерти? — сердито спросил Терранс.       — Она была его женой, — просто ответил Верис. — Шестеро детей, да — они хотели не меньше десятка, он был четвёртый сын и мог себе позволить. И чтобы каждый жил долго и счастливо. А потом однажды, когда он был в столице, она пошла гулять со старшей дочерью и не вернулась.       — А дочка?       — А дочь вернулась. Все сочли, что это был несчастный случай — кто станет нарочно стрелять из арбалета в мать, гуляющую со своим ребёнком? Наверное, охотник промахнулся. Её могли спасти, но пока дочь добежала до замка, пока мейстер добрался до раненой... забавная, печальная история.       Было неуютно слушать, как он рассказывает о своих предках — как и всегда с тех пор, как Таргариен признался, кто он есть. Для него все эти короли и королевы, принцессы и принцы были не просто именами на пыльных страницах книг, а людьми из плоти и крови, его родными.       Как для Неда — былые Старки. Верис рассказывал, словно ходил по огромной, незримой крипте, освещая статую за статуей и вглядываясь в лица.       — Послушай, Нед, а почему твой сын так похож на Рейгара? — вдруг спросил Роберт. — Так и не заметишь, а вот сейчас и с лютней... помню его таким с трибун, сидел, козлина и что-то пел жене. И голосом похож, и нос этот проклятый... твоя баба тебе, что, изменяла?